Я наливаю ей чашку кофе и добавляю щепотку сахара и сливок. Когда я нахожу ее, она прижимается лицом к моим семейным фотографиям.

— Кофе? — Предлагаю я.

Она берет чашку двумя руками и вздрагивает от тепла. На ее лице появляется пьяная улыбка.

— Ты не такой уж плохой, — решает она.

Это самое приятное, что она могла сказать мне после всего, что произошло. Она не знает о моих ночных похождениях в ее спальню или о том, что я пользовался тем, как крепко она спит. Если бы Кей узнала об этом, она бы, возможно, почувствовала себя по-другому.

— Как тебе вообще удалось столько выпить?

Кей отходит от меня и входит в открытую спальню в коридоре.

— Это комната для меня? — Она находит кровать и тут же устремляется к ней.

— Если ты хочешь спать там. Да. — Я бы предпочел, чтобы она была рядом со мной, но я приму то, что смогу получить. Я буду спать на полу рядом с ней, если придется.

Она делает большой глоток кофе и ставит кружку на приставной столик. Откинув плед, она снимает ботинки и устраивается поудобнее.

— Не хочешь сначала раздеться? Ты вроде как мокрая, — я с отвращением морщу нос. — И от тебя пахнет мылом для мытья посуды.

Кей смотрит на себя сверху вниз и соглашается. Не вставая с кровати, она стягивает через голову светлую блузку и бросает ее на пол. Затем она сбрасывает юбку, и та с мягким шорохом падает на пол. Кей потягивается, как сонная кошка, и устраивается поудобнее, зарываясь в одеяла. Зевая, она признается:

— Кажется, я пьяна, Ксав.

Я сажусь на край кровати и убираю несколько прядей светлых волос с ее лица. Ее веки трепещут несколько секунд, прежде чем полностью закрыться.

— Я тоже так думаю, Кей, но я позабочусь о тебе. Я всегда буду заботиться о тебе.

Ее грудь поднимается и опускается при дыхании, черты лица смягчаются. Она засыпает еще до того, как я заканчиваю говорить.

Интересно, знает ли она, как сильно я ее люблю; интересно, имеет ли это значение. Нас свела случайность и связала месть. Она никогда не должна была стать чем-то большим, чем способ отомстить моему отцу за то, что он сделал с нашей семьей.

Но вот я здесь, смотрю, как Кей спит в моей постели, и не могу не думать о том, каким может быть наше будущее в один прекрасный день. Не знаю, как долго я сижу там, наблюдая, как она мирно спит. Несмотря на все, что произошло между нами, нас связывает неоспоримая связь. Я превратился из мужчины, который хотел погубить Кей, в мужчину, который хочет защитить ее и уберечь от опасности.

Глава 50

Кей

Веки тяжелеют, но я заставляю себя их открыть. Голова болит так, будто вот-вот расколется.

— Это не мой подвесной потолок, — стону я. Свет, льющийся через окно, вызывает у меня тошноту. — Где я? — Никто не отвечает.

Вдалеке я слышу музыку Фрэнка Синатры. В памяти всплывает воспоминание о том, как мой отец готовил завтрак воскресным утром, напевая при этом "Fly Me To The Moon".

— Я мертва, — хриплю я, заставляя себя сесть. — Я мертва, и это рай.

Но если это рай, то почему на стене висит фотография футбольной команды Блэкморского университета?

Кто-то грохочет на кухне, кастрюли и сковородки бьются друг о друга, а затем по дому разносится знакомый голос:

— Черт! — за которым следует звон бьющегося стекла.

— Папа, клянусь Богом, если это Ксавьер. — Моя молитва превращается в приглушенный стон. Я умоляю отца не впутывать моего сводного брата в это дело, но он не реагирует. Чем дольше я не сплю, тем больше узнаю неуклюжие движения огромного тела Ксавьера.

Откинув одеяла, я обнаруживаю, что спала в лифчике и трусиках. Между ног ничего не болит, поэтому я склонна верить, что не нарушила свой новообретенный целибат, переспав с Ксавьером.

— Я облажалась только потому, что пошла с ним домой, — размышляю я про себя. Это не смешно, но я все равно смеюсь. Если ты не можешь смеяться над собой, тогда над кем ты вообще можешь смеяться?

Одежда, которая была на мне вчера, в грязном беспорядке разбросана по полу, но Ксавьер услужливо положил футболку в изножье кровати. Я не хочу надевать его одежду, но альтернатива — моя грязная одежда. Я неохотно надеваю футболку, и она сидит на мне как платье.

Открывая дверь спальни, я встречаюсь с соблазнительным ароматом блинчиков и бекона. Аромат тянет меня по коридору и приводит на кухню.

Ксавьер стоит перед плитой в боксерах и фартуке вокруг талии. Я не могла слышать этого раньше, но он подпевает песне Фрэнка "Come Fly With Me", разбивая яйца в миску.

— Я не знала, что ты умеешь готовить. — Я переступаю порог кухни.

Он вздрагивает, подпрыгивая от неожиданности.

— Кей. Я не знал, что ты проснулась. — Он хватает миску с яйцами и начинает взбивать их вилкой. — Тебе чего-нибудь принести? Кофе? Апельсиновый сок? Молоко?

Я подсознательно съеживаюсь от последнего предложения.

— Молоко? — Я морщу нос. — Кто пьет молоко после пяти лет?

Ксавьер хмурится, защищаясь.

— Я пью. Я растущий мальчик, и оно способствует укреплению костей.

— Думаю, если я выпью чашку молока, меня стошнит. Что случилось прошлой ночью? — Я прислоняюсь к стойке рядом с Ксавьером. Он все еще взбивает яйца, но кивает головой в сторону тарелки с беконом.

— Поешь. Я готовлю все это не только для себя.

Если бы я была сейчас в общежитии, мы с Кристин пошли бы завтракать в столовую. У меня было бы гораздо больше вариантов, но ни один из них не пах бы так вкусно. Я беру кусок бекона и засовываю половину в рот.

— Что касается прошлой ночи, — продолжает Ксавьер, — я не совсем уверен. Я нашел тебя в Red Dawg около полуночи, и ты была одна.

— Где была Крис? — Прерываю я его.

Ксавьер пожимает плечами.

— Без понятия. Ты была изрядно пьяна, когда я нашел тебя в очереди в туалет. Я собирался отвезти тебя домой, и мне показалось, что тебе нужен кто-то, кто присмотрел бы за тобой.

Я съедаю вторую половину полоски бекона.

— Нянька, — поправляю я.

— Как скажешь. — Он хватает сковороду и начинает разогревать ее на плите. Я смотрю, как он берет ложку сливочного масла и намазывает его на поверхность.

— Дело даже не в этом.

Ксавьер одаривает меня душераздирающей улыбкой, которая превращает его обычно угрожающие черты лица в мальчишеское очарование.

— Ты любишь яичницу-болтунью? Это единственное, что я умею готовить.

Несмотря на то, что вчера вечером мама приготовила мне домашнюю еду, в животе у меня урчит от восторга по поводу этого нового предложения.

— Омлет — это здорово. Спасибо.

Он выливает яичную смесь на сковороду. Она издает тихий шипящий звук, и он хватает лопаточку, чтобы продолжать перемешивать ее. Я наблюдаю, как хорошо перемешанные желтки и белки уплотняются под его постоянными движениями. Ксавьер добавляет в смесь соль и перец, и в воздухе витает запах готовых яиц.

Хотя минуту назад мой желудок урчал от голода, сейчас я чувствую тошноту. Содержимое меняется, когда до меня доносится запах яичницы-болтуньи, и я понимаю, что меня сейчас вырвет.

Мышечная память ведет меня в ванную. Я прохожу мимо счастливых фотографий улыбающейся семьи Ксавьера на стене и вспоминаю, как смотрела на них прошлой ночью. Я едва успеваю добежать до унитаза, как меня рвет последними остатками непереваренного ужина и желудочной кислотой. В комнате жарко и шумно; Ксавьер кричит мне из кухни.

Вот что я получаю за пьянство: алкоголь тебе не друг. Я спускаю воду в унитазе и прислоняюсь к ванне, размышляя, не будет ли с моей стороны слишком нахально спросить Ксавьера, можно ли мне принять душ. Прохладное ощущение фарфора на моей спине снижает температуру тела.

Несколько мгновений спустя появляется мой сводный брат, фартук все еще повязан вокруг талии.

— Ты в порядке, Кей? — На его лице написано беспокойство.

Я качаю головой, признавая поражение своего злейшего врага.

— Нет. Мне нужны душ и постель, — стону я. — Я чувствую себя отвратительно.