Посреди неприбранной дамской комнаты прямо на полу лежал в небольшой человеческий рост размером предмет – по форме яйцо, но поуже и мягкошелковистый на взгляд. Ян еще раз глянул на циферблат и сказал, что «уже скоро». Спустя некоторое время предмет лопнул, и из него в чем мать родила выскочила вполне готовенькая бледная девица лет восемнадцати, похватала вокруг быстро тряпье, накрасила губки, нос напудрила и бросилась с улыбкой к телефону.

– Анема Порханьина. Да-да. Сейчас бегу.

Минут через двадцать она возвратилась какая-то не такая, влетела в комнату, подбежала к ящику, схватила в зубы конец длиннейшей жевательной резинки и стала делать ножкой пируэты, не выпуская нити из зубов и постепенно исчезая в белом вихре. Еще через пару минут Элла Кокон снова лежала на полу.

– Что, партеногенез? – спросил я.

– Нет, профессия. Получаются хорошие прокладки.

Мы поднялись и вышли, причем Ян не забыл прихватить старую оболочку хозяйки дома.

– Что еще вас интересует?

– Где буду здесь я?

– В отделе монументальной пропаганды вообще-то искали человека, но с вами не все ясно, не ясно, в частности, с нами ли вы. Но можете посмотреть.

Ян подвел меня к изображению человеческой фигуры на постаменте. У фигуры еще не было лица, однако была под ногами цитата, как будто из Достоевского: «Покаянному Заблужденцу». Я смотрел.

– Что, подпись не нравится? Голография – все можно мгновенно изменить.

Он махнул коконом Анемы. Надпись сама собой стерлась, и вместо нее возникла другая: «Заблужденному Покаянцу».

– Так лучше?.. Впрочем, я не несу никакой ответственности за ваше поведение, – сказал Ян Янович.

– Да, я не несу ни малейшей ответственности за ваши сновидения, – сказал Ян Яныч уже наяву. – Отдохнули? Все поняли? Ну, что ж. Может быть, вы теперь объясните, почему вы поливаете нас грязью?

«Ох, надоел», – подумал я и ответил иронически:

– Извините, прорвало.

Тут Ян Яныч прямо весь расцвел.

– Прорвало, говорите? Понимаю. Прорвало. А не желаете ли, я вам анекдот расскажу? Про «прорвало»? Хотите? Ну, я расскажу. Это было году в двадцать четвертом, что ли, – зимою. Только что Его туда положили – рядом со стеною – и как раз мороз, трубы лопнули, кремлевская канализация отказала. Как вы говорите, – «прорвало». Его и залило. Так высшее духовенство веселилось, дескать: «По мощам и миро». Ну, каков анекдотец?

Анекдот был забавен, не нов, и слышать его от Яна Яновича было совсем невесело. Мы знали, что «там» развлекаются тем же, что и «здесь», даже сочиняют кой-чего специально как бы для «нас», однако чтобы так прямо рассказывать нам в лицо – это была новейшая ступень откровения. А Ян, не таясь, лепил мораль к басне.

– Вот видите. Мы теперь другие. Вы зря нас инфернализируете. Вообще, давайте и говорить теперь по-другому. Открыто. Я уничтожаю этот материал прямо на ваших глазах.

Словно десерт анахорета, на столе в третий раз появились бумаги с народным гневом, которые Ян Янович аккуратно порвал и честно бросил в проволочную корзину под столом.

– Забудем прошлое. Будем смотреть в будущее. И запомните: в четвертый раз вам повторяю – вы нас инфернализировать перестаньте! Я не Кронос и не Сатурн, пожирающий своих детей. Того менее.

– Кто же вы? – не успел сказать я.

– Я – цензор второго ранга Ян Осинов, Ян Янович, такой же человек, как и вы. И вы прекратите весь этот ваш инфернационал по нашему адресу: сейчас мы другие. Поймите вы это. Поскольку вы человек с фантазиями, поясню вам свою мысль наглядным примером, из ваших же сфер – через меня проходило, так пришлось запомнить. В индийской мифологии бог неба известен под именем Варуна – наподобие греческого Урана. В обоих именах корень слова один и тот же. Индоевропейская языковая семья, к которой принадлежит и русский. И в нашем русском языке существует этот же корень, более того – это же слово, но здесь оно является названием птицы. Да. Обыкновенной вороны. Там – Варуна, тут – ворона. Я надеюсь, вы хорошо поняли, что я хотел пояснить вам этим примером? У них – невероятное мифологическое существо, у нас – простая ворона. И давайте встанем вот сейчас мы с вами вместе на одну и ту же простую реальную почву. Трезво, без мифологии.

– Попробуем, – пробормотал я, внутренне пытаясь прозреть предел разверзающейся бездны.

Ян продолжал, все более воодушевляясь по мере удлинения речей.

– Мифы – дело прошлое, а от прошлого мы раз навсегда отреклись. Мы будем смотреть только в будущее. Что, в конце концов, нужно людям? – Не так много. Хлеб, крыша над головой и – что особенно важно – уверенность, что завтра тоже будет хлеб и крыша над головой. Это общая основа: хлеб, мир, безопасность. Это соединяет людей, а мифы только разъединяют людей. Не все это понимают, но рано или поздно все это поймут. И вы – вы, я уверен, вы это уже прекрасно понимаете. Поэтому отбросьте все мифы. Они не нужны ни вам, ни нам. Поэтому я прямо говорю: отбросьте ваши для вас же опасные иллюзии, живите просто. Пишете? – Пишете. Так пишите. Только раз пишете, – пишите просто. А мы будем вас поощрять. Я вам это обещаю. Но над вашим романом надо будет хорошо поработать. Кое-что выбросим. Это я сразу говорю. Что «кое-что»? Кое-что из мифологии. Не все, я понимаю, с романом без этого трудно, но вот покойника мы выбросим. Выбрасываем. Так что название придется немного изменить. Как это у вас там? – «Покойничек»? Покойничка выбрасываем – остается «Роман». Но, я бы советовал, лучше – «Повесть». «Роман». Повесть – пониже мелким шрифтом. Это будет жизнеописание. Потом увидите – получится хорошо. Вас поддержат, только покойника выкиньте. Это мой вам личный совет, более того – просьба. Зачем он вам?

– А вы своего покойника тоже выкинете? – спросил я.

– Какого покойника? – спросил, в свою очередь, Ян Янович совсем простым голосом.

– Того, который где «прорвало».

– А, это. Когда-нибудь непременно выкинем. Но сейчас нельзя. Преждевременно.

– Почему?

– Как «почему»? – Преждевременно. Но вы – вы смотрите в будущее.

– Ну тогда и я своего покойника не выкину, – решительно рассудил я, – он мне тоже нужен.

– Вам-то, вам-то он зачем?

– Так. Дорог как память.

– О чем – «память»? Что за злопамятство? Мы же смотрим в будущее – какая, при чем тут память?

– О настоящем вашем покойнике, – ответил я, и слова мои чрезвычайно расстроили Ян Яныча.

– О настоящем! Дался вам ваш покойник! Вам всю истину подавай – немедленно и в полном объеме. А ведь так не бывает. Сами-то вы, сами-то вы – что делаете? Вот – что вы там пишете, это что – правда? Это что – в полном объеме? Истина, да? Карикатура какая-то! Неправдоподобное злопыхательство, вот что! Вы сами-то хоть раз слышали, что вы о нас написали? Вот слушайте! У нас тоже уши есть! Мы что, по-вашему, ничего не понимаем? Слушайте!

«Хоронили Рыжова, Романа Владимировича. Повсеместно распоряжался некто Сивый. Шаг за шагом похоронная процессия сделалась его знаменитой свитой, и он плясал на несгибающихся ногах вокруг и над нею, улыбаясь сардонически, даже хохотал, вовсе не стараясь прятать на груди под плащом свою огромную согнутую пополам волосатую руку. Вертикальный глаз, рассекавший его лоб от полей шляпы до переносицы, медленно смежал и разымал мокрые морщинистые веки не в ритм пляске. Между веками сквозь кость в мозг уходила кошмарная дыра, встретиться взором с которой было свыше человеческой воли. При этом он был, конечно, смешон. Те, кто на него поглядывали, сами принимались подергиваться в танцевальном веселье и скалить неровные клыки. Если у них был рот. У многих же на месте пасти были совсем другие органы – ладонь, ухо, локоть, гладкое место. Были и такие, у которых гладкое место занимало все безглазое лицо, даже все тело, которое, тем не менее, успевало пульсировать в такт или не в такт подмигиванью предводителя. Избыточные у других руки-ноги, языки или желудки, висящие снаружи обезьян, тоже вздрагивали и пошевеливались».