Записываем: ошибки в календарных отсчетах приводят не только к опозданиям на явочные встречи, но и к чудовищному насморку.

А интересный теоретический вопрос: «а куда люди девают старое счастье, меняя его на новое?» будем рассматривать на практических занятиях. Видимо, это какой-то круг ихнего

ада: там слоняются миллионы исхудавших и рыдающих старых счастьев. Душераздирающее зрелище! У людей всегда так.

[1]Сенчури — непрерывная серия одного игрока (брейк) из 100 и более очков.

|2 — Имеется в виду не собственно цвет шаров, а их «цена» в снукер-транде.

Грохотали многоголосым пафосом барабаны, сверлили сумерки пронзительные дудки и басовитые трубы. Танцевали на улицах лицедеи в разноцветных одеждах, ходили на руках и на ходулях, лихо всвистывая и хекая, толпа била в ладоши и подбадривала удальцов одобрительными криками. Сарканд начал празднование.

К счастью темнело, а большую часть ламп, жаровен и факелов собрало роскошное застолье на Храмовой площади. Пировать там еще не начали, но площадь так и сияла.

Энди с отвращением посмотрел в сторону ослепительной и шумной Храмовой, покосился на соучастников. Мартышка заворожено слушала музыку — барабаны поразили воображение островитянки. Гру все еще раздумывал о последних поправках к избранному плану — задуманное явно не приводило юнгу в восторг. Что ж, у каждого игрока собственные представления о розыгрыше сложного матч-бола.

— Рискую в большей степени я один, — негромко напомнил ночной штурвальный.

— Ну. Успокоил, — скривился Гру. — Мы же не джентльмены, нам-то что. Шмондец с тобой, подумаешь какая потеря.

— Я, постараюсь не попасться, — улыбнулся Энди. — Идем?

Заговорщики проскользнули мимо толпы, быстро заполнявшей переулок. Барабаны били все призывнее — у очарованной обезьяны приоткрылся рот. Энди и сам чувствовал некоторое возбуждение и опьянение — ночь манила и притягивала как очень красивая и желанная женщина. Надоело изображать убогого слепца.

Высокие стены и резкие тени княжеского замка: факелы пылают только на башнях, ветер с моря колышет огромные знамена — они свисают низко, как вуали скромных супруг здешних ревнивых богачей. Сарканд ценит и прячет красоту своих женщин, даже на празднике их роль неочевидна. Что ж, меньше будет визгу.

В замок путь уличным зевакам, естественно, был закрыт. Иное дело стена-виадук, отделяющая Храмовую площадь от Княжьего квартала: ворота внизу распахнуты, кипит людской водоворот, нарядные гости стекаются к столам, навстречу им и обратно снует прислуга с подносами и целыми носилками яств, а вот катят бочки со сладким уттыком. Напиток из смеси козьего забродившего молока, сока укуши, меда и пряностей слаб в воздействии на голову, но если его поглощать в достойных дозах… Сарканду будет весело.

Гру сует стражнику медяки

плата за счастье поглазеть, пусть и издали, на

восхитительный пир. Стражник окидывает жаждущих зрелищ людишек проницательным взглядом: Гру в саркандской рубахе и широких штанах ничем не отличается от горожанина, щупленькая обезьяна с прикрытой недорогим платком рожицей — подросток или шлюшка (или то и другое сразу) из Базарного квартала. Штурвальный крупнее и мог бы считаться подозрительным, но он сутулится в мартышкиной манере, подслеповато и просительно мигает на факел и господина стражника. Три медяка неподкупному стражу Сарканда ясно с первого взгляда.

цена таким гостям, это

Трое любопытствующих поспешно поднимаются по крутой лестнице. Наверху, в тени чуть задерживаются.

— Здесь, — кратко говорит Гру.

Энди оценивает угол между башней и стеной. Подойдет. Камни достаточно изъедены временем, от стражи и зрителей угол над воротами прикрыт зубцами стен. В будни и праздники проходы охраняются по разным схемам, что и логично, и удобно. Для всех удобно.

— На стражу чересчур придурковато смотришь. И глаза под веками блестят, — сообщает юнга.

— Факел близко, — поясняет Энди.

Насчет придурковатости нужно учесть. Гру лишнего не укажет, он прирожденный игрок…

Над воротами зевак погуще. Простонародье, принаряженное, но все равно нищее и грубоватое. Здесь и женщин больше — дамочки вроде Манки — сплошь сомнительные. Не в смысле островного происхождения, а исходя из принадлежности к ремеслу. Яркие платки, изобилие медных украшений. Да именно с этим и возникнут сложности.

— Серебро или медь, в сущности, не так уж важно, — шепчет Гру, точно так же улавливающий мелкие детали и думающий о сути партии.

Энди кивает.

Медная проволока слишком дешева и ее может не оказаться на месте. Но не будем заранее игнорировать шар везения.

…Гудит и громыхает площадь. Сотни барабанов, тысячи огней. Энди пытается смотреть исключительно сквозь ресницы, но все равно больно. Ряды столов, скамьи, постепенно заполняющиеся уважаемыми гостями, княжеский помост с роскошными креслами, застланное белым шелком место для невесты, и все неистовее завывают трубы, бесноватей кружатся танцоры, сильнее болят глаза. Стоит отстраниться от парапета, как место между зубцами тут же занимают оживленные зрители-соседи. Мартышка остается лежать животом на камне, кто-то из саркандцев вкрадчиво прижимается локтем к поджарой попке. Город тайных похотей и беззащитных мартышек, ух-ух…

Старшие заговорщики смотрят в другую сторону. В Княжьем квартале тоже полно народу, но тут все спешат и суетятся. Отсюда подают яства, сюда подходят спешащие гости, тени факелов скользят по стенам тесных домов, урчит близкий водопад, кидает в лицо порывами свежести.

— Крайний к речной стене дом. Мастерская прямо над стеной. Крики может приглушить шум реки, но стража рядом, указующих тыканий пальцем.

предупреждает юнга, естественно, воздерживаясь от

Гру почти местный — водопад для него «река». Княжеский квартал мальчишка знает как свои пять пальцев. Дом понятен, лузы речной стены и мастерской очевидны. Придворного ювелира зовут Саатдж. Вернее, это они — Саатаджи — достойное семейство потомственных мастеров. Одиннадцать голов, включая трех мастеров и зятя, вошедшего в семью после семи испытательных трудов в качестве подмастерье-огранщика. Многовато.

За спиной кто-то ахает и к заговорщикам присоединяется мартышка.

— У-ух! А я что?

— Ты-то туда все равно не пойдешь, — напоминает Энди, косясь на привалившегося к зубцам стены, скорчившегося горожанина — по-видимому, тот перешел границы терпения обезьяньей задницы и получил локтем в живот. Или коленом чуть ниже.

— Хамье, — небрежно поясняет Манки.

Мартышкин глаз лукаво блестит, но сейчас не до обсуждения ее манер.

— Жди и не глупи, — просит юнга. — На праздник смотри, этакое редко случается.

— У-уух! — соглашается мартышка. — Барабаны!

Да, барабаны все сильнее давят на уши. Гру исчезает. Энди отступает ближе к башне. Видно отсюда неважно, зато до угла ближе. Действовать придется быстро, а толкаться у дома никак нельзя. Энди слишком приметен и не умеет растворяться среди людей. В этом отношении юнга — игрок иного уровня неброского уличного снукер-гранда. Мальчишки нет, но он все время там. Вот несет поднос с фруктами, вот спешит с пустым ведром, вот что-то объясняет носильщику факелов… Гру не стоит у дома ювелира, просто он все время рядом. Невидимый в своем мелькании как поршень набравшей ход машины. Энди не сводит с напарника взгляда, лишь изредка поглядывая на мартышку. С Манки все в порядке — она с тремя девицами — оживленно размахивают лапами-руками, указывая на площадь. Гм, видимо все девушки легкого поведения отнюдь не чужды обезьянничанью…

Спешащий с охапкой факельных черенков Гру, внезапно стягивает со лба повязку, утирает распаренное лицо. Пора. Слава Болотам, ожидание закончилось.

Энди плавно кидает свое тело за стену. Пальцы с легкостью находят щели между камнями, здесь не так высоко — рулевой падает-скользит по внешней стене. Одно мгновение спина чувствует свою открытость — фигура, прилипшая к плоскости всегда уязвима. Но опасный миг позади, под сапогами мостовая, никто не закричал. В углу стоит ведро, приготовленное заботливым юнгой. Энди на ходу перегружает сверток из-за пазухи в приготовленную емкость — изнутри пахнет овсом. Впрочем, это не важно. Нужно поспешить.