– Господин, я пришел – признаю, очень рано! – за новостями. Говорила ли Возлюбленная Мать что-нибудь обо мне?

– Маленький озорник!

Больше Мастер не добавил ни слова. Очевидно, моя напускная серьезность не произвела на него впечатления.

– Почему вы ответили так таинственно, так уклончиво? Неужели святые никогда не говорят прямо? – возможно, я был немного раздражен.

– Неужели ты обязательно должен проверить меня? – его спокойные глаза были полны понимания. – Стоит ли мне этим утром добавлять хоть что-то к заверению, которое ты получил вчера в десять часов вечера от самой Прекрасной Матери?

Мастер Махасайя контролировал шлюзы моей души: я снова пал ниц к его ногам. Но на этот раз мои слезы хлынули от блаженства, а не от невыносимой боли.

– Неужели ты думал, что твоя преданность не растрогала Бесконечное Милосердие? Матерь Божья, и человеческому, и небесному облику которой ты поклонялся, не могла оставить без ответа твой плач брошенного ребенка.

Мастер распространял свою мудрость посредством духовного заражения, а не непререкаемого предписания.

Кем был этот простой святой, чью малейшую просьбу Вселенский Дух любезно соглашался удовлетворить? Он вел скромную жизнь, как и подобало величайшему смиренному человеку из всех, известных мне когда-либо. В своем доме на Амхерст-стрит Мастер Махасайя[60] руководил небольшой средней школой для мальчиков. Ни одного слова упрека никогда не слетало с его губ, для поддержания дисциплины он никогда не устанавливал правил и не бил учеников по рукам линейкой. В скромно обставленных классных комнатах действительно преподавалась высшая математика и химия любви, которой не найти в учебниках. Мастер распространял свою мудрость посредством духовного заражения, а не непререкаемого предписания. Охваченный неискушенной страстью к Божественной Матери, этот святой требовал проявления к себе внешних форм уважения не больше, чем ребенок.

– Я не твой гуру, он появится чуть позже, – сказал он мне. – Под его руководством твое стремление к Божественному, которое выражается в любви и преданности, уподобится его неиссякаемой мудрости.

Рис. 11. Два брата Терезы Нойман и я в Коннерсройте, Бавария

Каждый день на закате я отправлялся на Амхерст-стрит, чтобы припасть к божественной чаше Мастера Махасайя, настолько полной, что ее капли регулярно переливались через край на мою скромную персону. Никогда прежде я не склонялся перед кем-либо в полном почтении, теперь же я чувствовал, что это неоценимая привилегия – просто ступать по той же земле, которую освятили стопы Мастера Махасайя.

– Господин, пожалуйста, наденьте этот венок из чампака, который я смастерил специально для вас.

Однажды вечером я явился с цветочной гирляндой в руках. Но Мастер застенчиво отодвигался, неоднократно отказываясь от этой чести. Заметив мою обиду, он, наконец, улыбнулся в знак согласия.

– Поскольку мы оба – преданные последователи Матери, ты можешь возложить гирлянду на этот телесный храм в качестве подношения Той, кто обитает внутри.

В его широкой душе не было места для эгоистических соображений.

– Давай отправимся завтра в Дакшинешварский храм, навеки освященный моим гуру.

Мастер Махасайя был учеником Христоподобного наставника, Шри Рамакришны Парамахансы.

Рис. 12. Мастер Махасайя, навечно увлеченный своей благодатной неземной любовью

На следующее утро мы преодолели четыре мили на лодке по Гангу. Мы вошли в девятиглавый храм Кали, где фигуры Божественной Матери и Шивы покоились на полированном серебряном лотосе с великим множеством тщательно вырезанных лепестков. Мастер Махасайя зачарованно просиял. Он испытывал неисчерпаемую любовь к Возлюбленной. Когда он нараспев произнес Ее имя, мое восхищенное сердце словно разлетелось на тысячу осколков.

Временно покинув тело, я воспарил в божественные небеса.

Позже мы прогуливались по священным местам и остановились в тамарисковой роще. Манна, обычно источаемая этим деревом, служила символом небесной пищи, дарованной Мастеру Махасайя. Здесь он продолжил возносить молитвы. Я сидел неподвижно на траве среди розовых цветов тамариска с остроконечными лепестками. Временно покинув тело, я воспарил в божественные небеса.

Так прошло первое из многих моих паломничеств в Дакшинешвар со святым учителем. С его помощью я познал доброту Бога в аспекте Матери или Божественного Милосердия. Похожий на ребенка святой находил мало привлекательного в аспекте Отца или Божественной Справедливости. Строгое, требовательное, расчетливое суждение было чуждо его мягкой натуре.

– Он может послужить земным прототипом для самих небесных ангелов! – с нежностью подумал я, наблюдая однажды за ним во время молитвы. Без тени осуждения или критики Мастер смотрел на мир глазами, давно знакомыми с Первозданной Чистотой. Его тело, разум, речь и действия без усилий гармонировали с простотой его души.

– Мой Учитель говорил мне так, – избегая личных утверждений, святой заканчивал любой мудрый совет этой неизменной данью уважения наставнику. Мастер Махасайя настолько глубоко отождествлял себя со Шри Рамакришной, что не считал какие-либо мысли своими собственными.

Однажды вечером рука об руку мы со святым прогуливались по кварталу вокруг его школы. Моя радость была омрачена встречей с самовлюбленным знакомым, который обременил нас долгой беседой.

– Я вижу, этот человек тебе не нравится, – шепот святого, обращенный ко мне, не был услышан эгоистом, завороженным собственным монологом. – Я говорил об этом с Божественной Матерью, Она понимает наше печальное положение. Она пообещала, что напомнит ему о более неотложных делах, как только мы доберемся вон до того красного дома.

Мой взгляд был прикован к спасительному месту. Дойдя до красных ворот, тот человек вдруг повернулся и ушел, не закончив фразы и не попрощавшись. Наш измученный слух успокоила тишина.

В другой день я в одиночестве прогуливался возле железнодорожной станции Хора. Я постоял мгновение у храма, мысленно осуждая небольшую группу мужчин с барабанами и тарелками, бешено орущих песнопение.

– Как же неблагочестиво они поступают, машинально повторяя божественное имя Господа! – размышлял я. Мой взгляд был поражен быстрым приближением Мастера Махасайя. – Господин, как вы здесь оказались?

Святой, проигнорировав вопрос, ответил на мою мысль.

– Разве это не правда, маленький господин, что имя Возлюбленного звучит сладко из всех уст, невежественных или мудрых?

Он нежно обнял меня и словно унес вместе с собой на ковре-самолете к Милосердному Сущему.

– Не желаешь ли посмотреть биоскопы? – вопрос, заданный как-то раз Мастером Махасайя, показался мне загадочным: этот термин в то время использовался в Индии для обозначения кинофильмов. Я согласился, радуясь любой возможности провести время в его компании. Короткая прогулка привела нас в сад перед Калькуттским университетом. Мой спутник указал на скамейку возле голдиги или пруда.

– Давай посидим здесь немного. Мой Учитель всегда просил меня медитировать у водоемов. Здесь безмятежность поверхности пруда напоминает нам о безграничном спокойствии Бога. Как все вокруг отражается в воде, так и вся вселенная отражается в озере Неземного Разума. Так часто говорил мой гурудев.

Как все вокруг отражается в воде, так и вся вселенная отражается в озере Неземного Разума.