Доверять ей готовку было крайне рискованно, но выбора не оставалось, и раз в несколько дней Акил довольствовался горелыми, но при этом каким-то образом полусырыми лепёшками или разваренной до однородной массы кашей. Спустя какое-то время, он понял, что девочка просто физически не способна надолго удержать внимание и не забыть о еде, так что лучше кухарничать уже не станет.

Впрочем, мальчик нашёл в себе силы увидеть в этом и положительную сторону: каждый раз сестра, вынужденная есть результаты своей готовки, смотрела с искренним обвинением и недовольством, зная, что, если бы готовил брат, блюдо было бы нормальным. И подобную детскую наглость, Акил нашёл в высшей степени смешной и самонаказуемой.

На удивление, спустя какое-то время Сандре всё же нашлось место в поле. В один из дней брат по старой привычке протянул сестре лопату, дав указания. Когда пальцы коснулись древка инструмента, лицо девочки резко прояснилось, оставаясь таким невероятно долго, словно её повреждённый разум возвращал утраченный навык. Неуклюжесть исчезла без следа и даже походка словно стала другой, когда ладонь девочки сомкнулась на лопате. Сандра, сама удивлённая произошедшим, с восторгом и невиданным прежде энтузиазмом принялась работать, хотя через пару дней и пришла жаловаться, в непонимании указывая на мозоли и жалобно хныча.

Уборка навсегда стала камнем преткновения: вечным и безнадёжным спором. Девочка каждый раз была уверена, что всё ещё покрытая пылью и грязью хижина убрана идеально, и, окажись на месте Акила кто-то другой, была бы готова доказать это с ножом в руках.

– Фифто! Тут фифто! – аж подрыгивая от возмущения, повторяла она, тыча пальцем в одинокие островки чистоты.

Однажды, когда очередной спор зашёл в тупик, она фыркнула и просто повернула лицо, подставив щёку в ожидании удара и рассчитывая ограничиться этим.

– Сандра! – Акил впервые со дня смерти семьи заплакал.

Девочка повернула голову, недовольно заскрипев зубами, словно ощутила чувство вины, которое не хотела и не собиралась испытывать.

– Сандра! – мальчик сел рядом, обняв сестру. – Сандра, тебе надо работать. Не ради моей радости. Понимаешь? – недовольное сопение послужило ответом. – Я не могу не давать тебе задания. Не могу. Хочу отпустить тебя собирать блестяшки. Хочу. Но не могу. Понимаешь? – слегка заинтересовавшись, она повернула голову. – Я не могу один. Ты должна работать. Мы умрём с голоду. Понимаешь? Буду делать твои дела – мне не хватит сил. Не смогу работать – умрём. Понимаешь?

Её лицо выражало какое-то инфернально жестокое и при этом искреннее возмущение, словно слова брата оскорбляли саму суть мироздания. Девочка зажмурилась, начав думать. Много всхлипов, раньше прерывавших попытки мышления, вырвалось из её уст, прежде чем решение было принято.

– Ховофо… – прошипела сквозь зубы Сандра, невольно засопев от испытанной при раздумьях боли.

От облегчения Акил растёкся в неуправляемой блаженной улыбке.

– Я люблю тебя, сестрёнка. Ты же знаешь? Люблю.

– Я тофе… – пробубнила девочка, тут же широко распахнув удивлённые глаза, словно сама не ожидала, что скажет это.

Прошёл месяц напряжённого труда. Сандра хоть и не научилась работать лучше, но, по крайней мере, перестала откровенно отлынивать при любой возможности, а однажды даже притащила в дом пару мелких кур, похоже сбежавших откуда-то. Акил опасался, что хозяева придут искать птиц, но не смог отказаться от соблазна разбавить рацион хотя бы редкими яичками и убедил себя, что сестра вряд ли их украла, так как не уходила достаточно надолго, чтобы добраться до другой деревни.

Наконец, пришли холодные ветры, и работа в поле закончилась. Мальчик оценил, сколько успел сделать в одиночку за пару месяцев, и признал, что, приди воины дней на двадцать раньше – у него не было бы шансов позаботиться об урожае. Сейчас же поле обещало достаточно, чтобы с этого прожить вдвоём несколько лет. Однако, работа не закончилась: теперь предстояло привести в порядок, заштопать, ушить и покрыть заплатками собранные в деревни одеяла и одежду.

К концу первого месяца зимы стало по-настоящему холодно, и даже запертая хижина то и дело скрипела морозными дождливыми вечерами. Если раньше избу ночью грели десять человек, то теперь два детских тела не имели и шанса справиться.

Акил проснулся от толчков и с неохотой открыл глаза, не желая портить удобную найденную позу. Сандра сидела на коленках у кровати, изо всех сил сжав зубы. Старший брат попытался последовать её примеру, промолчав, когда это нужно, и ожидал пока девочка заговорит сама.

– Холодно… Офень холодно… – явно преодолевая нежелание, заскулила она.

Мальчик не мог согласиться: в комнате было свежо, но ничего из ряда вон. Даже за этом месяц Акил уже встретил несколько более холодных ночей, кроме того, не сомневался, что выделил сестре предостаточно одеял. Однако, только в этот момент он обратил внимание на фигуру полуголой девочки и понял. Сандра последние месяцы отдавала ему почти всю еду, а до этого целый год превращала жир в мускулы. Её телу оказалось попросту нечем греться. И, так как жечь хворост кроме как для приготовления еды было практически бесполезно – девочка нашла единственный источник тепла в хижине.

Помня её отношение к прикосновениям, Акил промолчал и лишь кивнул, чем вызвал недовольство на лице сестры. Даже дрожа и замерзая, она надеялась на отказ. Но, как и голод, холод – неотвратимая вещь. Сандра медленно, шипя при каждом прикосновении, залезла под громадную кучу одеял брата. Хотя это ему, как более взрослому, полагалось испытывать неловкость, именно она искала подвох в каждом движении на протяжении всех следующих зимних ночей и не стала скрывать радость, когда необходимость в подобном способе сна исчезла.

Впрочем, несмотря на всю неловкость ситуации, Акил снова нашёл положительные стороны произошедшего, ибо впредь Сандра перестала противиться обычным касаниям и позволяла потрепать себя по голове, в процессе чего её косичка на редкость забавно прыгала. И подобные мгновения радости оказались жизненно необходимы, когда пришло время сбора урожая.

Никогда он не представлял себе столь тяжёлой работы, продолжавшейся не то, что от рассвета до заката, но и в достаточно лунные ночи. Даже Сандра на время прекратила капризничать и искренне помогала всем, чем могла, в особо сложные дни ещё и проявляя инициативу. И самой главной помощью стала её дружба с лопатой: сестрёнка, выносливость которой и правда казалась бесконечной, выкопала достаточно потайных кладовых, в которых можно было спрятать урожай. И успела как раз вовремя.

Какие-то мужчины с оружием снова пришли. Акил чудом убедил Сандру не сбегать и не пытаться напасть, так как помнил, что примерно в это время какие-то люди приходили к старосте за зерном.

Они в равной степени удивились, что деревню вырезали и что двое детей смогли собрать какой-то урожай, однако не побрезговали взять часть того, что Акил складывал в доме. Это было немного, ибо большая часть осталась в закромах, но все равно – это был его труд. Труд, к которому эти люди не имели никакого отношения. Но у них было оружие, а потому мальчик держал язык за зубами. В отличие от сестры.

– Фто? Куда? Моё! – удивлённо крутила она головой.

Кто-то из мужчин усмехнулся, но остальные проигнорировали.

– Нет, так надо. Это их доля, – шёпотом объяснил брат, на всякий случай обняв девочку, внезапно изменившуюся.

– Фмевть… – прошипела сестра, напрягшись всем телом. – Убить фех! – без даже тени детской наивности предложила она.

– Нет. Нельзя. Нет!

Он повторил это, наверное, с сотню раз, прежде чем Сандра успокоилась, хотя и не избавилась от полного ненависти и ярости взгляда. Напоследок он наивно попросил у воинов новый топор или лопату, но получил усмешку и снисходительное объяснение дороги к ближайшему городу, где сможет поменять зерно на инструменты. Акил поблагодарил воинов и за это. Хотя, по большей мере, за то, что те не попытались изнасиловать Сандру, а его убить. После недавних событий – это уже было много.