А что он вообще может изменить? Что он может сделать и ради кого жить дальше? На что надеяться? Семья мертва, невеста мертва, ценностей нет, большей части инструментов нет, скота нет. Впереди не было ничего, кроме страданий.

Он вышел из дома, приняв эту мысль. Ничего не осталось и жить больше незачем. Тело взбунтовалось, ощутив близость конца. Все возможные инстинкты пробудились, бросая из крайности в крайность мысли мальчика, одновременно желавшего умереть и инстинктивно пытавшегося найти причины жить.

«Сестра! Позаботься о сестре!» – зазвенело в голове слишком громко.

«Нет! Это не моя сестра… Оно не может ей быть!» – наконец посмел прямо подумать Акил.

Этот поток размышлений прервала Сандра, приблизившись хищным, но мягким прыжком. Девочка, на лице которой алым пятном горел след от удара, протянула ему полную мяса косточку, глядя в равной степени виновато и с обидой. Она так и не поняла, что было не так, но искренне желала примирения. Эмоции мальчика взвились вихрем, и в это мгновение инстинкты нашли брешь в сомнениях, взяв своё.

Возможно – это Сандра, возможно нет, но больше у Акила не осталось ничего, а умирать было ещё рано.

Сестра оказалась соломинкой, за которую Акил зацепился, борясь за жизнь. Огромного труда стоило мальчику избавиться от ненависти, вызванной тем холодным взглядом на трупы родителей. Но он помнил, что тоже предал Сандру однажды. Он сделал тот шаг назад на берегу и был должен за это, а потому смог простить девочку.

Акил кое-как смог поспать часть ночи и принялся за работу с первыми лучами солнца. Он копал могилы и таскал трупы целый день, вымотавшись настолько, что постоянно прибегавшая с добычей Сандра не вызывала раздражения.

– Блефтяфка! – радостно и гордо докладывала она без тени грусти, принося для проверки очередное металлическое изделие или небольшую жемчужину, которые не нашли нападавшие.

Такая бодрость и беспечность в подобной ситуации должны были снова вызвать ненависть, но это были единственные мгновения отдыха для ноющих от труда мышц, а потому мальчик видел лишь старательную сестрёнку, вызывавшую привычное умиление.

Не найдя моральных сил мародёрствовать, Акил передал это дело Сандре, которой явно было плевать. К тому же, в одиночку она имела шанс выполнить только эту работу – собирать всё блестящее, ценное и съедобное. Вернувшись к дому в сумерках, мальчик обнаружил вполне приличное количество ценных для быта вещей и заставленный свадебный стол.

Девочка собрала и очистила всё, что ещё можно было съесть, и, скорее всего по привычке, натаскала воды на ужин. Усталость и голод без труда заставили забыть о недавнем предназначении блюд и не подпустили скорбь к желудку. Он инстинктивно начал думать, что грозило вот-вот испортиться, а потому должно быть съедено в первую очередь.

Вдруг, случилось то, чего Акил совершенно не ожидал. Весь день бегавшая и трудившаяся, а потому явно очень голодная Сандра подвинула к нему тарелку с мясом и сыром, хотя от одного вида исходила слюной.

– Мяфко, – нехотя предложила девочка.

Она по-прежнему думала, что получила удар за то, что взяла еду, так как за год кое-как приняла, что первым за столом всегда трапезничал отец, выполнявший самую тяжёлую работу.

Мальчик не стал кривляться или спорить и жадно вгрызся в мясо. Он собирался было отблагодарить сестрёнку, оставив ей половину, когда понял, что не может: ему предстояло столько работать, что придётся тратить последние силы. А в мясе их больше всех. С трудом сдержавшись, Акил оставил ей один кусочек, ибо сомневался, что в ближайшие годы снова доведётся попробовать нечто подобное.

Девочка же наоборот, словно животное, быстро прожевала и проглотила блюдо, как будто боялась, что его сейчас отнимут. Когда уже ничего больше не лезло в живот, Акил начал убирать со стола, вспоминая как правильно хранить пищу. Вдруг, он ощутил слабый, но заметный удар по голове.

– Дувак! – злобно прошипела Сандра, схватив тарелку с костями, которые брат собирался выкинуть.

Явно ещё голодная до мяса девочка аккуратно сломала овечье ребро о стол и принялась высасывать содержимое. Мясо было слишком редким блюдом, и Акил просто забыл об этом.

– Дурак, – согласился он с сестрой, ощущая, что должен похвалить её за внимательность.

– Дувак! – снова бросила она, не оценив заботу, но, высосав последнюю косточку, завертела головой и спросила, как обычно с трудом добавляя в тон просьбу: – Ефе? Хофу ефе!

Акил лишь покачал головой, не желая сейчас объяснять, что сестра в последний раз видит мясо. Он с искренней наивностью списал на собственную усталость и фантазию последовавший задумчивый и голодный взгляд Сандры на свежие могилы. Даже сегодня ему ещё предстояла работа, которую незачем было омрачать грустными мыслями и столь безумными сомнениями.

Следующий день был обманчиво лёгким, ибо предстояло собрать инструменты для работы по хозяйству или придумать замену им, а также достать содержимое потайных погребов с зерном, которого должно было хватить до сбора урожая. Вертевшуюся поблизости и откровенно надоедавшую сестру, Акил сперва отправил сходить в соседнюю деревню, а затем собирать хворост в лесу. В другое время отправлять вдаль 10-летнюю девочку одну показалось бы странным или безумным, однако Сандра имела пугающе хорошие инстинкты и в день нападения уже доказала, что избежит опасности с куда большей вероятностью, нежели брат.

Хотя мальчик несколько раз рассмеялся, слушая, как сестра шепеляво пыталась рассказать обо всём, что видела – ничего весёлого в ситуации не было. Деревня Нейры также оказалась вырезана и разграблена. Старший брат навлёк беду на всю округу, посмев поднять руку на воина, и мальчик поклялся себе, что никогда не повторит такой ошибки.

«Герой – тот, кто делает то, что должен! А я должен заботиться о сестре… – подумал Акил и с недовольством посмотрел на Сандру. Девочка без стеснений наслаждалась беспечным бездельем, которого в это время прежде не допускали родители. Снова прогнав семена ненависти, он добавил для себя: – Должен, как бы она себя не вела. Так поступают герои!»

Акил думал, что процесс уборки трупов и откровенного мародёрства будет худшей частью новой жизни, но понял сколь чудовищно ошибался ещё в середине первого месяца. Сандра не умела ничего. Шить – не умела, готовить – не умела, убирать – не умела, работать в поле – не умела. Раньше это можно было простить, но не теперь.

Поначалу, когда нужно было принести всё полезное из деревни Нейры, натаскать воды для питья и мытья, а также запасти хвороста для приготовления пищи, она была полезна. Но после этого начались проблемы. Девочка искренне рассчитывала ограничиться хождением за водой или заданиями вроде «подай-принеси» и с возмущением не понимала, почему от неё требуют что-то ещё, однажды даже доведя брата, влепившего ей пощёчину за отказ стирать бельё.

Акил испытал чувство вины за подобный срыв, однако куда больнее оказалось то, что это сработало. В следующий полдень сестра пришла с озадаченным видом и, злясь на саму себя, как могла объяснила, что попробовала, но у неё не получается.

Мальчик помнил прошлую Сандру. Милую, нелепую и нежную. Она бы разрыдалась, обиделась и несколько дней не разговаривала с ним, получив подобный удар. Но нынешняя сестра напротив, как домашнее животное, восприняла это иначе. В ужасе от мысли, что для выживания придётся часто её бить, Акил смог успокоить себя, вспомнив, что у отца такой подход не сработал, а значит Сандра всё-таки послушалась не из-за удара, а из-за понимания, что разозлила близкого человека. Единственного, на кого ей, похоже, было не наплевать.

В итоге, после тяжёлых дней труда Акилу приходилось учить сестру выполнять новые обязанности, с которыми та категорически не справлялась. Хуже всего было то, что она пыталась. С недовольством, возмущением, спорами, но искренне пыталась.

О шитье он забыл сразу: увидев процесс вблизи, стало понятно, что девочка не способна контролировать пальцы достаточно. Те всё время едва заметно тряслись, словно она силой воли пыталась унять неправильно двигающиеся мышцы.