На улице сверкали острые молнии, от которых люди вздрагивали и разбегались по домам. Небо проглотила огромная туча, внезапно появившаяся откуда-то сверху. А потом эта надутая тьма разлетелась на части и хлынула серым потоком на городские улицы.

На это было весело смотреть из окна, пока я не заметил Мурку. Показалось, что кошка жалобно мяукала, разыскивая меня зелёными глазами. А что? У Мурки хорошее зрение, она может и на девятом этаже меня узнать. И я стал думать, как её спасти. Испугался, что она пропадёт. Смотрю из окна – вроде плачет. Прямо слёзы капают. Их, как и дождь, сразу остановить не получится.

«Возьму Мурку домой, – подумал я, – если она согласится». Я, конечно, раньше завидовал, что ей домой идти не нужно. Гуляй – и днём, и ночью. Но в грозу всё иначе. Не успеешь выйти, как бац! И тебя хоть отжимай, как говорится.

И тут я сапоги натянул, куртку с капюшоном схватил и пошёл на улицу Мурку спасать. Вижу – она рядом с лужей на маленькой деревяшке дрожит, худая и бледная от мокроты. Ну, думаю, теперь точно согласится. Я взял её на руки, а потом под куртку спрятал. Не знаю, зачем я это сделал, только Мурка сразу замуркала. Она меня узнала. Кошка ведь по-другому сказать не умеет.

«Может, мама ругаться будет, – думал я, – она навсегда Мурку взять не захочет. И что делать, если мы теперь друг без друга никуда?»

Мне даже показалось, что Мурка стала кусочком моего сердца. Таким тёплым, почти шерстяным. Затаившимся под курткой.

Однажды Петька сказал:

– Сегодня мы должны что-нибудь открыть, у нас ведь достаточно воображения.

Это сущая правда. Только на свете трудно найти место, которое кем-нибудь не открыто. Мы с Петькой даже пробовали возвращаться из школы другим путём, не как обычно – по тротуару, вдоль дороги, а через закоулочки и дворы. И тут, и там всё знакомо, под каждым кустиком – наши прятушки, а в лужах, которые мы сапогами любим мерить, болото и сырость. Мы даже на дерево по-обезьяньи залезли. А потом дружно полчаса висели вниз головой, пытаясь что-нибудь новенькое разглядеть так, вверх ногами… Вдруг открытие получится.

– Не мог бы ты найти какой-нибудь остров? – с надеждой спрашиваю я.

– Постараюсь… – а сам надувает щёки. Значит, пока не получается.

– Ерунда, – говорю, – найдём! Если с дерева ничего не видно, может, из дома… Я на девятом этаже живу.

Пришли мы домой, а на столе лежит что-то. С блестящей обложкой. Петька сразу понял, что это книга, только очень старинная. Он листает, а я удивляюсь – её уже сто лет читают. Посмотри, как давно издана!

– Ну, и что? – говорит. – Книгу можно каждый день заново открывать! И как мы раньше-то не догадались?

И тут нас папа увидел и сразу же похвалил.

– Читайте пока, а потом я диссертацию начну писать.

И мы от этого открытия долго-долго не отрывались, потому что много чего интересного узнали. Оказалось, что нет ничего удивительнее открытой книги!

Наконец-то наступило лето. Погода стояла отличная. И я всё время пропадал на улице: гулял с Муркой, носился за мячом и жевал мороженое вместе с вафельными стаканчиками. Одна беда, друг мой куда-то запропастился. А однажды, к моему удивлению, Петька во двор вышел с листом бумаги, закреплённым на длинную деревяшку. Кисточку в краску окунул – и давай туда-сюда по бумаге водить, вроде как рисовать.

Я, конечно, все свои дела отложил и подошёл смотреть: что-то он задумал… Петька был похож на художника, хотя бы разноцветными руками. И чёлкой в краске. Решил, видимо, про меня забыть. На всё лето. Я захотел обидеться и на самокате пойти покататься.

– Погоди, – попросил Петька. – Чем тебе мой рисунок не угодил?

– Это каляки-маляки какие-то…

– Ничего, потом лучше получится. – И так посмотрел, что сразу стало понятно – гулять он сегодня не пойдёт. И завтра тоже.

Всю неделю я гонял мяч в одиночку и пытался не скучать. Мои личные дела начинали заканчиваться. К тому же, я не мог совсем быть без Петьки. Хорошо, что искать долго не пришлось – он оказался на прежнем месте, с кисточкой в руке. И уже нарисовал нашу берёзу, заросли зелёной травы и белые ромашки, шелестящие о чём-то с облаками.

– Глаз не отвести! – вот такого восклицания я не ожидал от себя.

– Ты думаешь? – спросил Петька. – А не каляки-маляки?

– Ага…

И тут Петька схватил меня за плечи и принялся трясти по-дружески, как раньше.

– Помнишь, – сказал Петька, – остров, который мы хотели открыть? Он нам всё-таки нужен.

– Наверно, его не существует. Особенно, если он необитаемый. Про то, что там люди ходят вверх ногами, и говорить нечего – обычное явление.

Петька начинает смеяться и говорит, что людей там только двое и что это мы. И что, как полагается в этом месте, никто никогда не грустит. Наверно, потому, что в будущем можно повесить надоедные усы и старую бороду на дерево, а портфель с диссертацией спрятать в ромашках. Во всяком случае, на время. Там ещё можно куковать весну и дружить с деревьями…

Он хватает меня за руку, и мы несёмся куда-то вдаль. Даже не так. Мы прыгаем и валяемся в траве, лазим по деревьям, а ещё хохочем от щекотки. Это солнечные зайчики нас веселят. Нашли себе занятие.

Я был обыкновенным воздушным шаром с ниточкой. Необычным только по цвету: немного голубой, ещё меньше жёлтый. И с глазами. Огромными такими, говорящими. Говорящими тихо-тихо…

И вот однажды меня подарили маленькой девочке с забавным именем Вася. Ну, что, удивились? Я тоже долго вращал глазами, а потом понял: Вася – значит Василиса. Вы только не подумайте, что я стал называть маленькую девочку таким важным именем. То есть, конечно, иногда называл Василисой Премудрой или Василисой Прекрасной, но чаще просто Асей.

И с тех пор, как она стала для меня Асей, а я для неё просто Воздушным, наша жизнь круто изменилась. Мы всюду были вместе, мне повезло. Что обычные девчонки вечно носят с собой? Носовые платки, игрушки, бантики… Я не был ни бантиком, ни платком и даже мало походил на уютную мягкую игрушку. Короче, я был совсем неудобный. Ну, слишком огромный, вечно рвущийся вверх, чтобы пошалить с ветром. В общем, выскочка и забияка. И вдруг меня полюбили, повсюду с собой носили, советовались и даже отдавали свои конфеты…

Я, конечно, радовался этим сладким подаркам, но у меня были только глаза. И хотелось бы попробовать вкусненького, да нечем. Смотрела-смотрела на меня Ася и решила нарисовать мне красным фломастером рот, а потом ещё и уши, тоже красным. И до чего мне это понравилось, что чуть не лопнул – так растолстел. Подарят Асе кулёк леденцов, а она – мне. Принесут торт с башенками, тоже я жую. И я быстро-быстро перестал быть лёгким и воздушным.

– Ох, – сказала однажды Ася, – и зачем я тебя так баловала, как же теперь с собой носить – такой стал тяжёлый?..

От таких слов я чуть не расплакался, это я умел всегда. Кстати, смеяться у меня получалось куда хуже, новый рот не всегда слушался. «А ещё подруга, – горевал я, – только-только счастливым стал, а она меня бросить решила!» Но у Аси было своё мнение. Поэтому она просто взяла и стёрла мне рот, раз и навсегда. И тут всё встало на своё место. Кроме ушей, лучше бы их тоже смахнула. И долго ещё я горел от стыда красными лопухами.

– Тебе грустно? – спрашивала расстроенная Василиса моя Премудрая.

А я сидел у неё на ручках и худел, становясь совсем лёгким. И как только пришёл в себя, стал просить нарисовать мне руки, ну, хотя бы одну. Я вымаливал глазами, но Ася боялась, что опять что-нибудь произойдёт.