А теперь отдыхая в кресле, состарившийся Толстый вспомнил, что рисковые они были в те времена – не побоялись провести телефонную связь прямо под проводами с напряжением.

«Не побоялись», – подумал он и вспомнил, какое удовлетворение они получили, когда услышали по трубке голоса друг друга. Связь работала, даже мать Длинного разговаривала с бабкой Толстого. Телефон работал несколько месяцев, пока сильный ветер не порвал провода, а восстанавливать связь им некогда было. Так бывает, когда что-то получилось и повторять это уже не интересно.

Толстый, погрузившись в воспоминания, даже немножко задремал, и приснилась ему школа, а может, и не приснилась, а просто воспоминания привели его в класс, в кабинет истории. Впереди них в левом ряду у окон сидели две девчонки – одна чёрненькая, небольшого росточка, а другая – беленькая, высокая и худенькая. Старенький седой преподаватель рассказывал ученикам о роли лидера в обществе и привёл в пример только что состоявшуюся отставку главного начальника государства, объяснял, что когда хороший, правильный лидер почувствует свою слабость, то он сам добровольно покидает свой пост, давая дорогу молодым. А друзья слушали, слушали, но открытые портфели девчонок, размещённые у них на стульях за спиной, всё же отвлекли их от урока и подвигли друзей на оригинальную шутку.

Старик попытался вспомнить, кто из них первым предложил незаметно поменять содержимое девчоночьих портфелей, а именно – содержимое портфеля чёрненькой переложить в портфель беленькой девчонки и наоборот.

– Похоже, этот трюк предложил я, потому что беленькая мне нравилась и такая шутка могла быть воспринята ею как знак внимания. Знаки внимания, – в забытьи пробормотал старик. – Их много было.

Он помнил, как команда их класса играла в «баскет» с подшефным классом из интерната трудновоспитуемых. Толстый играл хорошо, команда его класса выигрывала, но в определённый момент соперники потихоньку начали менять свой состав, вводили туда игроков из других классов, и, по сути дела, против «наших» уже играла сборная интерната, в которой долговязые ребята начали «давить» команду Толстого. Счёт уже был не в пользу «наших». Толстый почти из угла площадки бросал и бросал мяч, но прицел у него, видимо, от волнения сбился, и мяч, чиркнув по щиту, упрямо летел мимо кольца. Но выручил Длинный, который подхватывал падающий мяч и прямо в прыжке, не приземляясь, бросал его точно в кольцо. Команда догнала сборную интерната и выиграла. Девчонки визжали от восторга. Он заметил, как беленькая кричала громче всех и с волнением следила за его действиями. Потом, после окончания школы, он ещё некоторое время встречался с ней и, наконец, предложил ей, как говорится, руку и сердце.

– Вот именно: руку и сердце, – прошептал старик и открыл глаза.

Беленькая переехала жить к Толстому в деревянный дом, и Толстый помнил, как первый раз она выразила своё недовольство житьём-бытьём за городом. Сделала она это вроде бы шутливо, незлобно, но Толстый заметил это недовольство. Это случилось тогда, когда Длинный вернулся домой из армии, и при первой их встрече беленькая заявила, что, мол, вот теперь приходится ей в баиньку ходить мыться, а раньше она ванную имела. Сказала она это весело, но упрёк Толстый почувствовал.

«Нынче всё у неё есть, – про себя проворчал старик. – А понимания нет. Не в ванной дело».

Он встал, прошёл в спальную комнату и, не раздеваясь, плюхнулся на большую кровать.

«Отлежаться надобно», – решил он и уже в который раз пожалел, что нет у них детей, а то бы передал бы он свои заботы сыну и лежал бы в гамаке под сосной. Лежал бы, как тогда с Длинным, в высокой траве и смотрел бы в синее небо, а маленькие птички высоко над ним верещали бы, поднимаясь вверх и стремительно опускаясь вниз.

«А она не любит маленьких птиц, ей попугая подавай, да так, чтобы большой был», – подумал он и постарался уснуть, но сон не шёл – сказывался трудный день, который он провёл в конторе. Компаньоны упорно называли контору офисом, а он называл её просто конторой.

«Подумаешь – офис! – ворчал он. – Стенки, столы, стулья везде есть, главное – какие люди торчат в вашим офисе! Если бестолочи, то хоть офисом назови, а всё контора получается».

Толстый пережил лихие годы, не потерялся, как многие, в круговерти перемен. И вот теперь, когда, казалось бы, можно прекратить гнаться за жар – птицей, можно присесть в тенёчке со своей подругой, теперь его снова беспокоит кутерьма, от которой никуда не денешься.

– Кутерьма, – прошептал он и подумал, что Длинный не любил кутерьмы. Даже когда им срочно нужно было перейти в другую школу – ту, которую открыли совсем рядом с их домами, – Длинный долго раздумывал, ему явно не хотелось (как он тогда говорил) менять коллектив.

– Чего мы там забыли? – вопрошал он. – Ребят не знаем, учителей тоже. Зачем нам это?

Толстый нетерпеливо доказывал ему:

– Школа – вот она. Из окошек видна. Отсидел на уроке и айда на улицу. Всё рядом. А туда… – Он махнул рукой в направлении старой школы. – Между озёр вон сколько бежать – запаришься.

– Сколько лет бегали и не запарились, а теперь притомились, что ли? – парировал Длинный.

Новая школа своим двором примыкала к забору двора Толстого. Видимо, поэтому он так рвался в неё перейти, а Длинный чего-то колебался и, как оказалось потом, не напрасно. Половину учебного года проучились они в новой школе, а затем её закрыли по каким-то им неизвестным причинам и всех перевели в здание, находившееся значительно дальше от их дома, чем старая школа. Здание, не очень приспособленное для учёбы, с маленькими классами, узкими и тёмными коридорами, и вообще им там не нравилось. А кому понравится учиться рядом с кладбищем, хотя, если можно так сказать, живописным, с большой церковью на горе? Именно той церковью, в которую их когда-то ещё мальчишками водила бабка Толстого. А теперь они уже стали большими, церковь их не интересовала, и кладбище тоже. Хотя…

«Хотя… – подумал старик, – разглядывать старые могилы со старинными надгробиями было и интересно, и как-то волнительно».

Он вспомнил, как однажды в большой церковный праздник они приобрели билеты в кино на ночной сеанс. Городские власти с целью отвлечь молодёжь от церкви придумали такую штуку: ночью, чтобы меньше молодого поколения пошло на крестный ход, заинтересовали молодёжь просмотром какого-нибудь интересного фильма. Фильм выбрали иностранный – пародию на ковбойские заокеанские фильмы. По сюжету в фильме боролись с плохими парнями, то есть бандитами, при помощи лимонада, а в конце концов все оказались родственниками и получился счастливый конец, по иностранному – хеппи-энд.

Они отсмотрели фильм уже далеко за полночь и наступивший воскресный день отсыпались до обеда. Была ранняя весна, ещё холодновато, но уже можно было подолгу мотаться по улочкам, хотя особых занятий не получалось, за исключением катания на велосипеде. На велосипеде можно было умчаться далеко, и однажды они решили заехать по большому шоссе на десяток километров от города. Он хорошо помнил эту поездку. От города они крутили педали легко, доехали до того места, где шоссе пересекало небольшую речку, – говорили, что там когда-то была граница с северной страной. Передохнули на берегу и двинулись назад. На обратном пути крутить педали стало не так легко, как вначале. Толстый ехал сзади за Длинным и то ли от усталости, то ли от невнимательности зацепил своим передним колесом за заднее колесо Длинного. Не сразу сообразил, как ему вывернуться, вильнул велосипедом к центру шоссе и чуть не столкнулся с мотоциклом, обгонявшим их на скорости. Мотоциклист успел увернуться от Толстого, сбавил ход и показал им, что они дураки и прочее, повертел указательным пальцем у виска и умчался вперёд в город. А велосипедисты, остановившись на несколько минут, переживали неприятность, могущую привести к чёрт-те каким страшным событиям.

На месте поликлиники возвышался коттедж, обнесённый роскошным забором, подходившим к берегу озера. Хозяин всё-таки оставил проход у воды метров двадцать, только засадил это место деревьями – и получилось более-менее прилично.