Секретарша качает головой, вроде как не соглашается с ним, но старик настаивает:

– Возражаете? Вижу, что возражаете, а зря. Правде в глаза надо смотреть. А правда – она везде видна.

Несколько минут они сидят молча и просто сморят друг на друга. Затем старик встаёт и говорит:

– Засиделись мы тут с вами. Уж вечер – пора бы и по домам.

– Пора, – тихо согласилась секретарша и добавила: – Ни вас, ни меня никто не ждёт, но нам пора.

Старик грустно улыбнулся и заметил:

– Одиночество не лучшая пора.

– Да, конечно, – согласилась секретарша. – Но нас-то двое. Два одиночества это уже…

Старик грустно улыбнулся и ответил:

– Одинокий дуэт.

– Простите, шеф, – тихо бормочет секретарша. – Я всего лишь хотела вам помочь. Точнее, мне жаль…

– Я понимаю. – Старик перебивает её и, будто размышляя вслух, говорит: – Жаль, конечно жаль. А что тут скажешь, если действительно жалко? Жалко и самого себя, и других. Посмотришь вокруг…

Он медленно осмотрел приёмную, словно впервые увидел это помещение, подошёл к двери своего кабинета, в нерешительности взялся за блестящую ручку и, обернувшись, продолжил говорить:

– Посмотришь вокруг – столько всего такого, которое надо пожалеть, даже не столько пожалеть, а посочувствовать! И хочется иногда отвернуться, пройти мимо. Ведь всё равно ничего не сможешь поправить. Слабы мы…

Старик подошёл к столу, машинально тронул пальцем края рюмки и произнёс:

– Некоторым помогает алкоголь, некоторым – толстая кожа, а многим – отсутствие… – Он внимательно посмотрел на секретаршу и завершил начатую фразу: – А многим – отсутствие человечности.

Секретарша согласно кивнула, но через несколько секунд произнесла:

– Человечность… Мы её понимаем одинаково. А некоторые её понимают по-другому.

Старик от удивления приподнял брови и, слегка улыбнувшись, ответил:

– Осмелюсь в вами не согласиться.

Он снова подошёл к окну и что-то тихо пробормотал. Секретарша, зная привычку шефа подолгу сосредоточенно смотреть на улицу, молчала, стараясь ему не мешать, а шеф тихо стоял, чуть сдвинув в сторону штору, и всматривался в вечерний сумрак. Там, где ещё не зажглись уличные фонари, ему кажется, что они с Толстым стоят, затаившись у старого, покосившегося забора, и раздумывают, стоит ли колотить эту лампочку, которую они никак не могли уже с полчаса расстрелять из рогатки. А вечер неуклонно надвигает темноту на дома, деревья и весь загородный пейзаж, и вот-вот кто-то от них далёкий, где-нибудь на подстанции, резко опустит рукоятку рубильника, включит освещение – и тогда…

«И тогда нам станет жалко её колотить», – размышляет старик и вспоминает тот тёплый вечер. Вспоминает, как они после уроков, когда ещё учителя не очень-то сильно их озадачили домашней работой, бродили, а можно было сказать, что в каком-то радостном состоянии слонялись по знакомым местам, которые не посещались ими почти всё лето, и легко и светло у них было на душе, словно каникулы ещё не кончились, словно новый учебный год ещё не наступил и можно было пока что не очень беспокоиться о будущем.

– Не беспокоиться о будущем, – прошептал старик и улыбнулся.

– Что вы сказали, шеф? – озабоченно спросила секретарша.

Старик обернулся и, не прекращая улыбаться, ответил:

– Я говорю, что наше беспокойство о будущем нас… – Он прервал фразу и, вероятно, подыскивая нужное слово, задумался. Через полминуты молчания произнёс: – Думы о будущем вредны для здоровья.

– Мы можем это делать вместе, – тихо говорит секретарша и вопросительно смотрит на шефа.

– Вместе вредить здоровью? – ехидно спрашивает старик.

– Нет, что вы… – спохватывается секретарша и поясняет: – Я имела в виду, что вместе думать о будущем легче, чем в одиночку. Вместе всегда получается человечнее.

– А в одиночку хуже? – спросил старик и добавил: – В одиночку что же – менее человечно?

Секретарша на секунду замирает, и даже сначала кажется, что она смущена, но её мимолётное смущение быстро проходит, и она неожиданно смело произносит:

– Вы должны меня наконец-то понять. Я предлагаю, то есть говорю, что… – Она запнулась, и по её крепко прижатой к груди ладони было заметно едва скрываемое волнение. – Я говорю, что мы могли бы быть вместе. Разве это плохо? Разве два разумных человека не могут быть вместе? Вы один, и это разве хорошо?

– Разве нехорошо? – тихо произнёс старик, чем весьма озадачил секретаршу. Она опустила голову и не менее минуты молча смотрела на столик, ещё не освобождённый от маленького банкета.

– Хорошо, – как-то грустно произнесла она. – Я сейчас.

Она быстро поднялась, включила большой свет, и приёмная наполнилась яркими бликами от большой люстры, висевшей посредине потолка, затем ловко подхватила рюмки и бутылку, убрала весь скромный антураж лёгкого, случайного праздника в свой шкафчик и громко, даже несколько утрированно, произнесла:

– Шеф, вы свободны, можете идти. Я всё закрою.

Старик покорно кивнул, с прищуром взглянул на яркие лампы и прошептал:

– Жалко колотить сверкающую лампу в вечерней темноте.

Через полчаса он вышел из машины, водитель попытался ему помочь, поддержал его за руку, на что получил ворчливое замечание: «Бросьте, я сам».

Старик, стараясь быть ловким, поднялся по ступеням к входной двери. «Вот я и дома», – такая простая мысль промелькнула у него в голове.

– Один дома, – пробормотал он и открыл дверь.

Пустая квартира встретила его знакомыми предметами, давнишним уютом, который когда-то был сотворён и незыблемо существовал уже много лет. И ещё что-то подспудное встретило его, что-то почти неосознанное, которое он всё-таки ощущал и каждый раз пытался понять, почему в молодости ему нравилось оставаться дома в одиночестве. А сейчас…

А сейчас одиночество представляло собой скорее привычку, чем удовлетворение от того, что никто не может побеспокоить хозяина большой квартиры с древней историей.

– История здесь древняя, – шепчет он и раздевается в гардеробе, переоблачается во всё домашнее и проходит на кухню.

Высокий лепной потолок привычно нависал над кухонной мебелью, и старик уже в который раз подумал: «Может быть, я здесь и бывал когда-то в те времена. И отсюда в коляске, запряжённой парой резвых лошадок, выезжал на природу к нашим соснам вокруг озёр. А мог и на поезде добраться до станции и прямо выходил к среднему озеру. Там в те времена процветало дачное царство».

Старик тихонько процитировал: «Над озером скрипят уключины и раздаётся женский визг…». Он на несколько секунд задумался и предположил: «Отдыхал и творил поэт, а мы потом мальчишками бегали по тем же тропочкам, а…».

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.