Цукисима встревоженно поглядел на Вила, перевёл взгляд на супругу, весь внешний вид которой являл собой полнейшую заинтересованность, вздохнул и ответил:

— Здесь, в номере. Закончил с делами, поужинал в городе, почитал модный роман о вампирах и часов около одиннадцать уснул.

— Одиннадцати? — изумилась супруга, — да ты отродясь ранее часу ночи не ложишься!

— Чтиво оказалось скучноватое, рассчитанное на экзальтированных девиц, прозябающих без любви.

— Дело очень серьёзное, — коррехидор старался говорить безэмоционально, хотя его душу терзали противоречивые чувства: грызла злость на глупое упорство Ито, обусловленное нежеланием ещё больше сердить жену, сожаление о том, что обстоятельства и улики складываются против этого весёлого, бесшабашного кумира далёкой юности, и главное — страх, обессиливающий страх, что версия чародейки может оказаться правдой, — прошу тебя рассказать без утайки, где и с кем ты провёл позапрошлую ночь. Тебе очень пригодится полноценное алиби.

— Алиби? — переспросила жена, — я не ослышалась? Господин Окку произнёс это слово? Надеюсь, не мне вам объяснять, что в адрес древесно-рождённого не следует разбрасываться подобными высказываниями! К тому же Право непреднамеренного убийства, насколько мне известно, пока никто не отменял.

На чародейку эта самоуверенная женщина произвела раздражающее впечатление, и она не выдержала:

— Если непреднамеренным считать жестокое изнасилование и убийство двух женщин древнейшей профессии, то вы можете спать спокойно, — иронично заметила она, — только сие вряд ли поможет, ибо приход вашего супруга в гостиницу в указанное им время не подтверждается дежурившим в тот вечер портье. Он утверждает, что господин Цукисима заявился в половине четвёртого ночи с полупустой бутылкой дорогого вина и одарил сотрудника гостиницы весьма щедрыми чаевыми.

— Так это же было не в позапрошлый вечер! — воскликнул Цуки с фальшивым облегчением, — а раньше, причём по обеим статьям: не позавчера, а третьего дня, и не в половине третьего ночи, а около двенадцати. Один из коллег в Адмиралтействе отмечал помолвку младшей дочери. Грех не выпить по такому прекрасному поводу.

— Тогда ты и вообще безгрешен, тебе любой повод сгодится! — вмешалась госпожа Цукисима, — кто бы сомневался.

— Не получится, — прищурилась чародейка, — портье дежурят через день, так что в тот вечер на вахте сидел не он.

— Значит, портье просто-напросто перепутал время. Кстати, этот кудлатый парень сам не чужд общества бутылки, с пьяных глаз и не такое показаться может. Не знаю, кто там в полтретьего ночи в гостиницу заявился! Я хоть под присягой, хоть перед главой клана заявляю, был в гостинице с вечера, никуда не отлучался, и, естественно, никаких проституток не насиловал, а уж тем более, не убивал. Вот уж кому-кому, а тебе, малыш Вилли, стыдно подозревать и обвинять меня в подобных ужасах.

— На месте преступления видели высокого мужчину с густыми бровями, вашего роста и возраста, — Рика решила взять на себя часть тяжёлой душевной ноши коррехидора, — улики указывают, что убийца связан с морским делом, а орудием убийства мог стать офицерский кортик.

— Ито! — воскликнула жена, — такого позора наш клан ещё не знал! Боги, бессмертные боги, мой муж — убийца! Много я ожидала от тебя, но такое…, боюсь, ситуацию может спасти только меч!

— Я готов, — Цукисима опустил голову, — преданный другом, оболганный неизвестными мне свидетелями, с супругой, которая вместо веры в меня и моральной поддержки предлагает ритуальное самоубийство, дабы смыть пятно позора со своего клана. Что мне ещё остаётся?!

— Сейчас не время помышлять о смерти, — вмешался Вилохэд, — расследование ещё не завершено. Даю тебе последний шанс, сделать официальное заявление о месте пребывания в запрашиваемое время. Будем считать, что предыдущих попыток обмана и введения следствия в заблуждение просто не было. Мне кажется, что ты желаешь скрыть некие нелицеприятные подробности своего пребывания в столице, но обвинения, выдвигаемые против тебя настолько серьёзны, что любые проступки меркнут по сравнению с ними. Подумай хорошенько, прежде чем ответить.

— Мне и думать нечего, — поспешил возразить Цуки, бросив насторожённый взгляд в сторону супруги, — я был здесь. Не знаю, какие сказки рассказывает сотрудник гостиницы, только мне добавить нечего.

Вил встал, подошёл к окну, поглядел на возвышающуюся на холме громаду Кленового замка и подумал о том, как тяжко ему будет докладывать его величеству о виновности Цукисимы, который, как на зло, ведёт себя так, словно и правда был той ночью на складе номер восемнадцать. Словно именно он совершил всё то, о чём им поведала болеглот: развлёкся убийством, собрал вещи и все улики, после чего удалился в гостиницу, залив по дороге переполняющую его радость бутылочкой красного вина, остатки которого достались портье. Чувства кричали, что быть маньяком, кортиком и когтями полосующим бедных женщин, Цуки быть не может. Но разум и логика спокойно возражали, приводя не разбиваемые доводы о времени совершения преступления, морских узлах, кортике, бессовестном вранье самого фигуранта, показаниях портье и ещё множестве совпадений, которые четвёртый сын Дубового клана просто не мог сбросить со счетов. Ещё малодушно подумалось, что было бы хорошо, если бы королевский паж не перебрал наркотиков, и им не пришлось бы посещать разные злачные места столицы, и они никогда не пересеклись бы с однокурсником братьев. Вил потёр болезненно ноющие виски, отвернулся от окна и проговорил:

— Господин Цукисима Ито, именем Кленовой короны повелеваю вам оставаться в этом номере под домашним арестом вплоть до окончания следствия. Вы обвиняетесь в убийстве двух гражданок Артании, имена и фамилии коих на данный момент не установлены. Вам запрещено покидать пределы гостиничного номера. Любое оружие, если таковое имеется при вас, сдайте мне, — Ито Цукисима, казалось, враз постаревший и как-то сникший, молча передал Вилу пистолет, — а кортик? — спросил коррехидор.

— Его при мне его нет, — тихо проговорил он.

Коррехидор кивнул, потом устало добавил:

— И ещё, Ито, оставь мысль о самоубийстве. Позор ты подобным поступком не сможешь, зато он прекрасно подтвердит твою виновность. Пока ты — только подозреваемый, и следствие незакончено. Надеюсь, ты одумаешься и изменишь показания.

Жена Цукисимы сидела, крепко сжав губы, и с немым осуждением взирала на подавленного супруга.

— Госпожа Цукисима, — обратился к ней Вил, она взглянула на него снизу вверх, и в её взгляде не было ни капли приязни. Рика вдруг заметила, что жена Цуки явно гораздо старше, чем показалось на первый взгляд. Она, несомненно, хорошо следит за собой, но возраст читался в складках у губ и явственных морщинках, лучиками разбегающимся от больших карих глаз, — ваш долг поддерживать мужа в тяжёлую минуту, ответственность за любые попытки уйти от ответственности, путём побега либо ухода из жизни, будет возложена на вас. Я предупреждаю вас именем Кленовой короны. Надеюсь, старшей дочери клана нет необходимости объяснять, что это значит?

Женщина кивнула.

Вилохэд попрощался и потянул чародейку к выходу.

— Что-то у меня сегодня нет настроения быть на людях, — коррехидор потёр висок, где усиливалась тупая боль, — мы и так слишком много работали в выходной день, так что я прошу прощения за то, что моё приглашение останется нереализованным. Обещаю исправиться в следующий раз.

Рика кивнула. Она прекрасно понимала, что подавленность Вилохэда вызвана неприятной ситуацией в расследовании. Чародейка и сама не могла до конца поверить в виновность жизнерадостного и словоохотливого Цуки, которого они встретили на боях без правил. Однако ж сухие факты указывали обратное. Даже его неуклюжая попытка уйти от вопроса о местонахождении в ночь второго убийства была не в его пользу.

— Ничего, — заставила себя проговорить Рика, — я тоже сегодня устала, хочу принять ванну и пораньше лечь спать.

Ночь для коррехидора выдалась бессонной; то есть нельзя было сказать, что он совершенно не спал. Он спал, но беспокойно, урывками и, просыпаясь несколько раз, не мог быстро заснуть снова. Из головы никак не выходил Цуки. Вил прекрасно помнил, как тот впервые приехал в Оккунари, как все были очарованы живым, отлично воспитанным кадетом, которого морская форма лишь украшала. Близнецы сами-то по себе были ещё теми возмутителями спокойствия, а уж когда их стало трое…