Попаданец в душе немного тоскливо вздохнул. Кажется, начинается награждение причастных и просто близко оказавшихся. Награды — это хорошо, вопрос в том — какие? Погладит по голове или даст туда же в морду. Но заговорил бодро:
— Макароны эти мои. В Италии давненько уже увидел. Очень тогда понравились, за маленькую денежку рецепт взял. Хранить легко, готовить быстро. А уж вкус какой, м-м-м, — он поцеловал пальцы левой руки, показывая, как он ими очарован.
— А рыба откуда? — уже просто допрашивал царь собеседника, не забывая откусывать и то и другое, добавляя при этом пироги и квас.
Дмитрий опять мысленно вздохнул. Судя по тому, что он не купился на упоминание Запада, у него уже были сведения из других источников. И, скорее всего, они для него не очень приятные. Что же, готовь свою выю, надеясь, что удар по ней будет кулаком, что тоже очень неприятно, а не топором, что вообще швах и трепет.
— Рыбу, государь поймали на шхунах далеко в море, потом засолили и закоптили, это, естественно, уже на берегу, — добросовестно сказал он и опять, видимо попал не туда.
Челюсти Петра замерли. Он осторожно вытащил полуразжеванный кусок рыбы, тщательно осмотрел, сделал обвинительный вывод:
— Да это ведь осетрина! Разве осетры бывает на Балтике, твою мать? — он, разумеется, выматерился еще жестче, типа малого петровского загиба и озлобленно посмотрел на Дмитрия, подозревая его в откровенном лукавстве. И кого обманывает, царя! Господь тебя не простит за такое.
Попаданец бога, скорее, не верил, чем верил, то есть уже веровал в XVIII веке, но опять же не сильно. Однако обвинению царя в гнусном обмане он не согласился, сказав:
— Господом Богом нашим Иисусом Христом клянусь, — и тщательно перекрестился, глядя на нашейный образ Петра I, — осетра этого и еще других выловили мы на днях в Балтийском море и потом намедни закоптили. Веришь ли, государь?
Царь лишь скептически хмыкнул на эти слова, но признался:
— Шведы иные, плененные под Полтавой, тоже об том толковали, но я думал тогда, что специально врут, негодники. Ладно о рыбе, теперь где такую прекрасную муку взял, собака злая?
«Вот оно! — сразу понял Дмитрий, — вот где я прокололся. Да и как не проколешься, тысячи людей продавали и возили из Польше. А, может быть, сами поляки и сказали, ненароком или специально. Что теперь, чистосердечно признавайся, может, монарх и пожалеет».
В этом и было спасение проштрафившихся вельмож.Провинился и на колени в царю (вариант — искренний чистосердечный поклон). В любом государстве, даже с очень мягкой юридической системой, вина обязательно наказывается (как там у римлян — Dura lex, sed lex). А вот монарх может и помиловать по-дружески, хотя и понимает, что ты виноват. Вон, Алексашка Меньшиков сколько попадался на воровстве, максимум отделывался палкой по хребту.
— Из Польши зерно купил, государь, — чистосердечно признался попаданец, одновременно сурово глядя на Митрофану. Понимать должна, этот разговор она передавать ни в коем случае не должна, а еще лучше вообще не слышать.
И ведь как все получилась все хорошо. И даже не то, что эта баба поняла, отошла в конец прилавка и скрылась с головой, мол, нет меня совсем, еще ничего не значит. Все равно ведь все услышит и хоть кому-то, пусть даже мужу или старушке матери, но проболтает.
Важно другое. В ответ на признание, что он нарушил строжайшее запрещение, сказанное самим царем, Петр лишь махнул рукой, негромко сказал:
— Мало тебя в детстве породи, князь, ой, мало. Хотя ты тогда и не был князем. И я бы исправил это недоразумение отцовской монаршей власти отдал бы палачам под кнут. Но уже в большей части губерний опять недород и голод. Даже армии придется искать, тут голодать не придется. В столица с ее чиновничеством, флот… Поэтому вину твою мы отложим, скажи лучше, сколько зерна купил и почем?
Дмитрий в ответ сказал, как есть. Петр лишь присвистнул:
— Не фига себе, как дешево. А Российская монархия так сможет?
Очень хотелось сказать, что да, но попаданец понимал, что море дешевого зерна в Польше появилось из-за отсутствия спроса в других государствах Европы. И если такое государство появится вновь, пусть даже бедное, но огромное. То есть с большим рынком, то и зерно исчезнет и завлекательная цена на него.
Поэтому князь Хилков предложил несколько иное:
— Позвольте, я продолжу прежнюю практику закупки зерна в Речи Посполитой, как частное лицо. А потом буду продавать в России по такой же цене государству. Так мы сумеем избежать ажиотажа и не станем связывать ваше имя с хлебной торговлей в соседней стране.
Петр, помолчав, согласился. В конце концов этот шебутной князь должен отыграть свою вину хоть немного. Если он будет играть честно, то его можно будет. А так, Россия — страна огромная, здесь и князей очень много!
Царь доел макароны с рыбой с некоим соусом в виде масла и зелени. Отошли. И Дмитрий, и в меньшей степени, Петр I несколько тушевались ушей Митрофаны. А та не решалась отойти от прилавка. Отвечала ведь своими деньгами, если что уворуют.
А так отошли и бог с ней, бабой с прилавком. Царь, правда, не выдержал, когда рассчитывался серебряником, взял пару пирогов с картохой, свининой и даже грибами и луком. Хоть и именовались они пирогами с картофелем и мясом, но на самом деле были пирогами с жарким. Люди не жаловались. Дешево и вкусно, что еще надо?
Петр «куснул» сразу полпирога, что Дмитрий аж поразился. Даст же монарху господь хайло. Петр же на изумленный взгляд пожевал, проглотил, подмигнул собеседник:
— Знаешь, как можно узнать твои товары, даже ничего не прочитав?
Попаданец молча пожал плечами. Умный и внимательный по многим приметам узнает. Петр же усмехнулся, но уже не зло, а, скорее, добродушно:
— По цене. Иные торговцы взвинтят цены до потолка. Вон я под Смоленском купил пирог с кашей и, так сказать, мясом. Два крохотных непонятно из какого зверя. И пирожки маленькие, на один укус. А целый пятак ведь отдал! И то мужик плакался, что себе чуть ли не в убыток. У тебя же два таких пирога за куда малую денюжку. Сам доплачиваешь?
Дмитрий аж обиделся, сердито сказал непонятливому монарху:
— Я ведь не государство, себе в убыток торговать не могу. Разорюсь еще. А цена низкая — это от того, что и расходы никакие. По муку я уже говорил. Пока мои люди размелют и продадут, что останутся от помола, так и мне уже и в достаток почти. А свиньи и птица растут в специальных фермах, где быстро и дешево. Тоже самое с картохой. Мужички мои часть его дают за счет барских повинностей, а часть продают через меня. Вот и посчитай!
Попаданец здесь не лукавил. От будущего он взял эффектное производство, когда себестоимость была очень низкая, а от современного XVIII века — дешевую рабочую силу. Вот и получились такие пироги дешевые. Да и не только они. Обеды в его трактирах и ресторанах давно уже славились низкой ценой и причем хорошим качеством.
Царь же еще не понимал, почему его князь так задешево торгуя, еще не разоряется. Сам крестьян грабит в поместьях? Так видел он их, справные и богатые, не скажешь, что из них кровь сосут и последнее отбирают. Все бы так жили!
В общем, не сумел царь Петр Алексеевич устоять перед своим любопытством, вместо того, чтобы по приезде в Санкт-Петербург поторопится домой, к заждавшейся жене Екатерине Алексеевне. Дмитрий и сам частично хотел знать, что можно увидеть чужими глазами, да еще царскими, великодержавными о своем хозяйстве. Вот и повел царя, да не к богатому пиршественному столу, а прямо, можно сказать, к навозу — к свиной ферме, а потом почти сразу — в куриную.
Сам внешний вид ферм царя поразил. Созданной из бетонных клеток, он, разумеется, не сравнится с колхозными гигантами ХХ века. Но уж был на порядок лучше крохотных крестьянских помещений темного средневековья.
С этим и было сравнение. У крестьян из безвыходности скот на всем экономили. В помещениях ли, на нищих же кормах, даже на питье. Виданное ли дело — свиней пасти на поле, как коров, а потом поить и все! И то у многих крестьян, особенно бедных, давали простую волу и реки или пруда. И чего там будет, худые, как велосипеды. Единственная польза, если нападут дикие звери, что для XVIII века отнюдь не гипотетическая возможность, убежит первым. Ну, а хозяйственная польза какая? Ни съесть, ни продать, ни даже украсть.
