Кстати, оказавшись в роли начальника аэродрома Кап-Джуби, сам Сент-Экзюпери, как мы знаем, руководил подчиненными, применяя методы, в корне отличные от методов Ривьера. В столкновении, далеко не единственном, жизненных и литературных воззрений писателя победили первые...

В большинстве произведений Экзюпери многократно упоминаются самолеты, моторы, их устройство, неисправности, эволюции в воздухе — словом, то, что принято называть «техникой» и рассматривать как тело, в художественной литературе вполне инородное. Но писатель говорит обо всем этом не как инженер, а как поэт: «Пятьсот лошадиных сил, впряженных в мотор, породили в недрах вещества легчайшие токи — холод металла преобразился в бархатистую плоть» — это летчик коснулся рукой стального лонжерона. Кто еще так писал о «мертвой» технике!

Или в другом месте: «Привычка к сложнейшим инструментам не сделала тебя бездушным техником. Мне кажется, те, кого приводит в ужас развитие техники, не замечают разницы между средством и целью». Здесь снова та же мысль: самолет, как и вообще техника, — лишь средство, не более того! Вспомним, сколько лет прошло с тех пор, как сформировалась в сознании Экзюпери эта позиция. Некоторым нашим современникам, увлеченно рассуждающим об угрозе человечеству со стороны «взбунтовавшихся» машин, порожденных грядущими успехами кибернетики, было бы небесполезно поразмыслить над этой старой (но, видимо, не устаревшей) точкой зрения.

...Особое место среди всего, написанного Экзюпери, занимает его публицистика: очерки, репортажи, предисловия, знаменитое «Письмо к заложнику» (адресованное, в сущности, не одному Леону Верту — другу писателя, а всем «сорока миллионам заложников» оккупированной Франции).

При первом же знакомстве с этими произведениями бросается в глаза интересное обстоятельство — отсутствие четкой грани между художественной прозой и публицистикой Сент-Экзюлери. Эти два жанра в его творчестве как бы взаимно проникают друг в друга. «Южный почтовый», «Ночной полет», «Земля людей», даже «Маленький принц» изобилуют горячими, страстными, а главное — точно адресованными отступлениями на моральные, гражданские, политические темы. А «чистая публицистика» написана так, что ни по языку, ни по композиции, ни по стилю изложения не отличишь ее от художественных произведений писателя.

Главные темы, всю жизнь волновавшие Сент-Экзюпери, повторяются во всем, что он писал, независимо от формальной принадлежности к тому или иному жанру.

Вот, например, одна из таких тем: проблема личной ответственности человека за происходящее вокруг него. Сент-Экзюпери говорит: «Быть человеком — это и значит чувствовать, что ты за все в ответе. Сгорать от стыда за нищету, хотя она как будто существует и не по твоей вине. Гордиться победой, которую одержали товарищи. И знать, что, укладывая камень, помогаешь строить мир». Это — из главы «Товарищи» в «Земле людей» и сказано по поводу того, как сумел вернуться после тяжелой аварии в зимних Андах друг писателя, выдающийся французский летчик Гийоме.

В «Военном летчике» — снова возвращение к той же теме: «...я не снимаю с себя ответственности за поражение, из-за которого не раз буду чувствовать себя униженным. Я неотделим от Франции. Франция воспитала Ренуаров, Паскалей, Пастеров, Гийоме, Ошедэ. Она воспитала также тупиц, политиканов и жуликов. Но мне кажется слишком удобным провозглашать свою солидарность с одними и отрицать всякое родство с другими».

Говоря о движущих стимулах своего творчества, Сент-Экзюпери напишет в письме к другу: «Я писал... со страстью, чтобы сказать моему поколению: вы — обитатели одной планеты, пассажиры одного корабля!»

Судьба этого корабля была ему далеко не безразлична! Благородство помыслов, остро развитое чувство ответственности «за все и за всех» привлекают к нему читателей, я уверен, не в меньшей степени, чем чисто литературные достоинства его произведений.

Сент-Экзюпери верил в братство, объединяющее людей. И видел великое благо в их взаимопонимании. «Величие всякого ремесла, может быть, в том и состоит, что оно объединяет людей: ибо ничего нет в мире драгоценнее уз, соединяющих человека с человеком», — говорит он. (Может быть, и в этом заключался один из элементов притягательной силы, которую имела для Сент-Экзюпери авиация: мало какая другая работа так сближает людей.)

Препятствия, стоящие на пути человеческого взаимопонимания, писатель считает почти всегда искусственными. И зло высмеивает их в «Маленьком принце», рассказав о том, как турецкому астроному, открывшему сказочный астероид В-612 и доложившему об этом на Международном конгрессе, поначалу никто не поверил, потому что ученый... был одет по-турецки. Когда же он через несколько лет слово в слово повторил свое сообщение, на этот раз в европейском одеянии, — все с ним согласились.

Да, немало важных и справедливых слов минует внимание и понимание людей только потому, что те, кто их произносят, «одеты по-турецки»!

Не всегда и не во всем позиция Сент-Экзюпери вызывает безоговорочное согласие читателя. Недаром так хорошо знавший его Марсель Мижо не раз повторяет: «Сложный он был человек». Даже терпимость Экзюпери, столь привлекательную в плане личных отношений, труднее понять, когда писатель распространяет ее на категории более широкие: «К чему спорить об идеологиях? Любую из них можно подкрепить доказательствами, и все они противоречат друг другу, и от этих споров только теряешь всякую надежду на спасение людей».

О каких идеологиях идет здесь речь? Правомерно ли распространять такое безразлично-снисходительное отношение, скажем, на идеологию фашизма? Конечно нет — и это не только наш ответ, но и ответ самого Экзюпери, который, столкнувшись с фашизмом, что называется, лицом к лицу, без малейших колебаний стал его решительным противником. Не помогли никакие попытки многих официальных и полуофициальных лиц, начиная с будущего фактического гаулейтера оккупированной Франции Отто Абеца, усиленно старавшихся использовать поездку Сент-Экзюпери в Германию, чтобы создать у него положительное впечатление от гитлеризма.