Отец Бриджмена был тоже летчиком. Причем летчиком, относившимся к своей
профессии очень не ремесленно, тонко ощущавшим ее поэтичность и сохранившим
такое отношение в течение всех тридцати лет своей летной жизни.
— Самолет — это существо, и нельзя думать о нем только как о
машине, — говорил он.
Эти слова хорошо запомнились Биллу.
Впрочем, весь жизненный путь, пройденный им самим до того, как он стал
летчиком-испытателем фирмы Дуглас, сложился, можно сказать, чрезвычайно удачно.
Если бы специально задаться целью придумать биографию летчика, оптимальную для
подготовки к работам, подобным испытанию «Скайрокета», — вряд ли удалось бы
выдумать что-нибудь лучшее, чем получилось у Бриджмена в действительности. Еще в
юности он получил техническое образование в Калифорнийском университете, а затем
в специальном авиационном колледже. Участие в войне (на Тихоокеанском театре)
дало ему весьма полезный для испытателя боевой опыт.
После войны Бриджмен некоторое время служил в специальной перегоночной
эскадрилье, где освоил немало различных типов самолетов и приобрел столь важную
для испытателя привычку без затруднений пересаживаться с одного из них на
другой.
Затем судьба забрасывает его на работу в компанию «Транс-Пасифик Эрлайнс».
Там, летая командиром пассажирского самолета, Бриджмен проходит отличную школу
полетов в сложных метеорологических условиях. И наконец, он оказывается
летчиком-испытателем серийного авиационного завода, где практически знакомится с
испытательской работой, пусть с простейшим ее видом — сдаточными полетами.
Действительно, трудно было бы составить другой послужной список, более
благоприятный для формирования летчика-испытателя!
И тем не менее на первых порах не все у Бриджмена пошло гладко. Причем
интересное обстоятельство: прежде всего дали себя знать пробелы не в знаниях или
опыте, а в собственном характере летчика. Чрезмерная лихость, неосторожность,
расчет на «авось» привели к тому, что его испытательная деятельность чуть было
не окончилась трагически, едва успев начаться.
Вылетев впервые в жизни на реактивном самолете (еще не на «Скайрокете», а на
спокойной, освоенной множеством строевых летчиков серийной машине F-80),
Бриджмен лишь случайно избегает гибели после того, как упускает из поля своего
внимания один (всего один!) прибор — указатель числа Маха — и
чрезмерно приближается к скорости звука.
Выбравшись из неуправляемого падения, в который вошла не терпящая таких
вольностей машина, Бриджмен подтверждает свой, так сказать, гроссмейстерский
летный класс.
Но, как быстро убеждается читатель, он оказывается способным на не менее
важное для испытателя — проявляет умение анализировать свои поступки и
делать из собственных ошибок решительные выводы.
Читатель видит, как на протяжении книги растет и мужает летчик, как он
приобретает черты подлинного испытателя высшего класса — осторожность,
вдумчивость, точный расчет — и не случайно оказывается победителем в
борьбе — иначе не назовешь — за благополучное завершение намеченной
программы испытаний.
...Как человек Бриджмен сильно отличается от Коллинза. При всех своих высоких
профессиональных, да и многих человеческих качествах, он подчеркнуто равнодушен
к проблемам общественным. Во всяком случае, ни в единой строчке его книги никак
не проявляются взгляды, симпатии, антипатии автора в областях, лежащих вне его
дела, его службы, его ближайшего окружения.
Правда, об этом окружении Бриджмен говорит много, охотно и с большой
теплотой. Закрывая книгу «Один в бескрайнем небе», читатель знает не только ее
автора — Уильяма Бриджмена, но и его коллег — американских
летчиков-испытателей Чака Игера, Пита Эвереста, Джорджа Янсена, Джина Мея,
инженеров Ала Кардера, Джорджа Мабри и других. Знает и симпатизирует этим людям
за их мужество, мастерство, любовь к своему делу, за тот хороший юмор, который
они неизменно сохраняют даже в самых, казалось бы, неподходящих для этого
обстоятельствах. Говоря о них, Бриджмен проявляет себя хорошим товарищем. В
конце концов, это тоже не так уж мало...
И последнее. В том ключе, в котором выдержана книга, ость, пожалуй, лишь один
очевидный «перебор»: очень уж много в ней всяческих «страхов». Само это
слово — страх — встречается в ней едва ли не на каждой странице. Новый
самолет, если верить авторам, воспринимается летчиком как нечто похожее на...
операционный стол и даже электрический стул! Переживания летчика перед каждым
полетом живописуются в таких тонах, что делается действительно тревожно: как же
он полетит, прометавшись полночи без сна?.. Правда ли все это? Действительно ли
так уж одолевал Бриджмена гнетущий страх? Судя по всему, что нам известно о нем
и о выполненных им полетах, — нет!
Слов нет, летные испытания — дело, связанное с определенным риском.
Всякий летчик сознает это. Естественный инстинкт самосохранения вселяет в него
перед полетом (особенно сложным) порой довольно сильную тревогу и беспокойство,
но не эти чувства преобладают в его душе — иначе он просто не стал бы, не
смог бы летать. Особенно так, как летал Бриджмен.
Тут, как нам кажется, чувство меры несколько изменило авторам. Не исключена и
возможность, что это было продиктовано стремлением сделать книгу
«позанимательнее», хотя ни малейшей надобности в таком приеме нет, — и без
того она читается с неослабевающим интересом.
И нагнетать «ужасы» при описании летной работы, конечно, не стоит — так
же, как не стоит впадать и в обратную крайность: следуя авторам иных популярных
очерков, приписывать летчикам полную атрофию чувства самосохранения («не
ведающие, что такое страх, орлы ринулись...»).
* * *
Вскоре после Бриджмена выступил с книгой своих записок один из его коллег (и
персонажей — в книге Бриджмена он упоминается не раз), летчик-испытатель
Эверест{16} . Он
рассказывает больше всего о скоростных полетах, выполненных им на
экспериментальных самолетах Х-1 и Х-2, вернее — о жизни и делах
американской авиации и американских авиаторов, показанных как бы в рамке из этих
полетов. Кстати, в них было много общего с полетами Бриджмена на «Скайрокете»:
четырехмоторный бомбардировщик В-29 поднимал подвешенный под фюзеляжем
экспериментальный самолет на высоту более 10 километров и сбрасывал его. Только
оторвавшись от носителя, Эверест (как и Бриджмен) мог включить ракетный
двигатель и перейти в самостоятельный набор высоты с одновременным разгоном
скорости. В некоторых полетах ставилась задача достижения наибольшей возможной
высоты, в других — скорости. Значения обеих этих величин к моменту полного
израсходования горючего и прекращения работы двигателя зависели от профиля
подъема. После выключения двигателя экспериментальный самолет превращался как бы
в планер, отличаясь от него только (только!) несравненно большими скоростью
снижения, радиусом разворота и посадочной скоростью. Приземление производилось
на огромный естественный аэродром — плоское дно высохшего озера Роджерс
Драй Лейк.