Отец Бриджмена был тоже летчиком. Причем летчиком, относившимся к своей профессии очень не ремесленно, тонко ощущавшим ее поэтичность и сохранившим такое отношение в течение всех тридцати лет своей летной жизни.

— Самолет — это существо, и нельзя думать о нем только как о машине, — говорил он.

Эти слова хорошо запомнились Биллу.

Впрочем, весь жизненный путь, пройденный им самим до того, как он стал летчиком-испытателем фирмы Дуглас, сложился, можно сказать, чрезвычайно удачно. Если бы специально задаться целью придумать биографию летчика, оптимальную для подготовки к работам, подобным испытанию «Скайрокета», — вряд ли удалось бы выдумать что-нибудь лучшее, чем получилось у Бриджмена в действительности. Еще в юности он получил техническое образование в Калифорнийском университете, а затем в специальном авиационном колледже. Участие в войне (на Тихоокеанском театре) дало ему весьма полезный для испытателя боевой опыт.

После войны Бриджмен некоторое время служил в специальной перегоночной эскадрилье, где освоил немало различных типов самолетов и приобрел столь важную для испытателя привычку без затруднений пересаживаться с одного из них на другой.

Затем судьба забрасывает его на работу в компанию «Транс-Пасифик Эрлайнс». Там, летая командиром пассажирского самолета, Бриджмен проходит отличную школу полетов в сложных метеорологических условиях. И наконец, он оказывается летчиком-испытателем серийного авиационного завода, где практически знакомится с испытательской работой, пусть с простейшим ее видом — сдаточными полетами.

Действительно, трудно было бы составить другой послужной список, более благоприятный для формирования летчика-испытателя!

И тем не менее на первых порах не все у Бриджмена пошло гладко. Причем интересное обстоятельство: прежде всего дали себя знать пробелы не в знаниях или опыте, а в собственном характере летчика. Чрезмерная лихость, неосторожность, расчет на «авось» привели к тому, что его испытательная деятельность чуть было не окончилась трагически, едва успев начаться.

Вылетев впервые в жизни на реактивном самолете (еще не на «Скайрокете», а на спокойной, освоенной множеством строевых летчиков серийной машине F-80), Бриджмен лишь случайно избегает гибели после того, как упускает из поля своего внимания один (всего один!) прибор — указатель числа Маха — и чрезмерно приближается к скорости звука.

Выбравшись из неуправляемого падения, в который вошла не терпящая таких вольностей машина, Бриджмен подтверждает свой, так сказать, гроссмейстерский летный класс.

Но, как быстро убеждается читатель, он оказывается способным на не менее важное для испытателя — проявляет умение анализировать свои поступки и делать из собственных ошибок решительные выводы.

Читатель видит, как на протяжении книги растет и мужает летчик, как он приобретает черты подлинного испытателя высшего класса — осторожность, вдумчивость, точный расчет — и не случайно оказывается победителем в борьбе — иначе не назовешь — за благополучное завершение намеченной программы испытаний.

...Как человек Бриджмен сильно отличается от Коллинза. При всех своих высоких профессиональных, да и многих человеческих качествах, он подчеркнуто равнодушен к проблемам общественным. Во всяком случае, ни в единой строчке его книги никак не проявляются взгляды, симпатии, антипатии автора в областях, лежащих вне его дела, его службы, его ближайшего окружения.

Правда, об этом окружении Бриджмен говорит много, охотно и с большой теплотой. Закрывая книгу «Один в бескрайнем небе», читатель знает не только ее автора — Уильяма Бриджмена, но и его коллег — американских летчиков-испытателей Чака Игера, Пита Эвереста, Джорджа Янсена, Джина Мея, инженеров Ала Кардера, Джорджа Мабри и других. Знает и симпатизирует этим людям за их мужество, мастерство, любовь к своему делу, за тот хороший юмор, который они неизменно сохраняют даже в самых, казалось бы, неподходящих для этого обстоятельствах. Говоря о них, Бриджмен проявляет себя хорошим товарищем. В конце концов, это тоже не так уж мало...

И последнее. В том ключе, в котором выдержана книга, ость, пожалуй, лишь один очевидный «перебор»: очень уж много в ней всяческих «страхов». Само это слово — страх — встречается в ней едва ли не на каждой странице. Новый самолет, если верить авторам, воспринимается летчиком как нечто похожее на... операционный стол и даже электрический стул! Переживания летчика перед каждым полетом живописуются в таких тонах, что делается действительно тревожно: как же он полетит, прометавшись полночи без сна?.. Правда ли все это? Действительно ли так уж одолевал Бриджмена гнетущий страх? Судя по всему, что нам известно о нем и о выполненных им полетах, — нет!

Слов нет, летные испытания — дело, связанное с определенным риском. Всякий летчик сознает это. Естественный инстинкт самосохранения вселяет в него перед полетом (особенно сложным) порой довольно сильную тревогу и беспокойство, но не эти чувства преобладают в его душе — иначе он просто не стал бы, не смог бы летать. Особенно так, как летал Бриджмен.

Тут, как нам кажется, чувство меры несколько изменило авторам. Не исключена и возможность, что это было продиктовано стремлением сделать книгу «позанимательнее», хотя ни малейшей надобности в таком приеме нет, — и без того она читается с неослабевающим интересом.

И нагнетать «ужасы» при описании летной работы, конечно, не стоит — так же, как не стоит впадать и в обратную крайность: следуя авторам иных популярных очерков, приписывать летчикам полную атрофию чувства самосохранения («не ведающие, что такое страх, орлы ринулись...»).

Вскоре после Бриджмена выступил с книгой своих записок один из его коллег (и персонажей — в книге Бриджмена он упоминается не раз), летчик-испытатель Эверест{16} . Он рассказывает больше всего о скоростных полетах, выполненных им на экспериментальных самолетах Х-1 и Х-2, вернее — о жизни и делах американской авиации и американских авиаторов, показанных как бы в рамке из этих полетов. Кстати, в них было много общего с полетами Бриджмена на «Скайрокете»: четырехмоторный бомбардировщик В-29 поднимал подвешенный под фюзеляжем экспериментальный самолет на высоту более 10 километров и сбрасывал его. Только оторвавшись от носителя, Эверест (как и Бриджмен) мог включить ракетный двигатель и перейти в самостоятельный набор высоты с одновременным разгоном скорости. В некоторых полетах ставилась задача достижения наибольшей возможной высоты, в других — скорости. Значения обеих этих величин к моменту полного израсходования горючего и прекращения работы двигателя зависели от профиля подъема. После выключения двигателя экспериментальный самолет превращался как бы в планер, отличаясь от него только (только!) несравненно большими скоростью снижения, радиусом разворота и посадочной скоростью. Приземление производилось на огромный естественный аэродром — плоское дно высохшего озера Роджерс Драй Лейк.