Этот звук придал ему сил. В тот момент, возможно, ничто другое не могло бы этого сделать. Это пришло извне, из обыденного мира по ту сторону двери, мира людей, которые оставались мертвы, когда они умирали. Он мысленно сформулировал эту мысль, но не осмелился задерживаться на ней. Он расправил плечи и решительно направился вниз по лестнице, чтобы ответить на стук.

Старый Джарвинс стоял на пороге — согбенный, морщинистый, в глазах его светилось выражение вечного эльфийского веселья, которое было ему свойственно. Юный Джон отшатнулся; он всегда инстинктивно отшатывался от Джарвинса, не задумываясь почему. Но добрые слова старика заставили его устыдиться своих манер и принять радушный вид.

— Ты достаточно здоров, чтобы быть на ногах, мой мальчик? Я рад. Знаешь, я обещал твоему дяде присмотреть за тобой. Он долго говорил со мной о тебе всего за несколько дней до смерти.

Как только он оказался внутри, положив шляпу и трость на привычные места, Джарвинс устремил на молодого человека насмешливый, неприятно проницательный взгляд.

— Ты ещё не в себе, и твоя проблема скорее психического характера, чем физического. Я прав?

Джон Бамбер кивнул. Он не выразил ни одобрения, ни возмущения по поводу этого предположения.

— Тогда я имею право предложить тебе свои услуги, — продолжил старик.

— Никто ничего не может сделать, — коротко ответил Джон.

— Ты уверен? В своё время у меня были проблемы с психикой.

— Не такого рода.

Они всё ещё стояли. Это была ещё одна особенность Джарвинса: он обычно не сидел в кресле. Вместо этого он беспрестанно расхаживал взад-вперёд, заложив руки за спину, ссутулив плечи, наклонив голову вперёд и глядя блестящими глазами из-под прикрытых век. Он внезапно замолчал. В его голосе зазвучал странный пафос, который каким-то образом пробудил в сердце Джона Бамбера непривычное сочувствие.

— У меня были неприятности, в моём возрасте без них не обходится. Твоему дяде, мой мальчик, тоже пришлось немало пережить в своё время. И все неприятности в конечном счёте одинаковы. Такие, как у тебя, или такие, как у меня, или такие, как у него — разница невелика. Вот увидишь, я смогу тебе помочь.

Юный Джон встретился с ним взглядом, и внезапно, с отчаянием человека, вынужденного искать помощи в самых неожиданных местах, решил принять его предложение.

— Если хотите, вы могли бы помочь мне прямо сейчас, мистер Джарвинс, — тихо сказал он. — Я только что вышел из комнаты, которая принадлежала моему дяде. Я бы хотел, чтобы вы пошли туда вместе со мной.

— Дело за малым, — улыбнулся Джарвинс. — Ты пойдёшь первым или последуешь за мной?

— Думаю, если вы хотите, то можете пойти впереди.

— Именно так. Ты не хочешь объяснить мне свои причины, прежде чем мы начнём? Возможно, я смогу бы помочь более толково, если буду знать больше.

— Я не хочу ничего объяснять.

Джарвинс пожал плечами и, всё ещё улыбаясь, пошёл впереди. Он легко, без колебаний прошёл по коридору и поднялся по лестнице. В отличие от него, молодой человек, шедший чуть позади, шёл медленными дёргаными шагами, словно его тащили вперёд против его воли.

Дверь на верхней площадке лестницы была полуоткрыта. Джарвинс широко распахнул её и вошёл в комнату. Там он обернулся с вопросительным выражением на лице.

Юный Джон остановился на пороге. Он тяжело дышал.

— Чем я могу ещё тебе помочь? — спросил старик.

Его спутник заговорил хриплым, неестественным голосом.

— Расскажите мне, что вы видите.

— Что я вижу? — Джарвинс развернулся на каблуках и обвёл помещение взглядом. — Я вижу комнату: в ней никогда не было много мебели, но всё, что было, всё ещё здесь. Кажется, ты не стал ничего менять — и, я бы сказал, что это очень правильно, мой мальчик. Вот маленький книжный шкаф с его любимыми томами; шахматная доска на столе; его кресло перед камином. Обрати внимание, как свет от домны освещает камин! Можно поклясться, что в нём горит огонь.

Юный Джон прервал его тихим, резким голосом:

— Вы больше ничего не видите?

— Мебель?..

— Чёрт бы побрал эту мебель. Там, в кресле!

Подняв брови, Джарвинс подошёл к креслу и внимательно его осмотрел. Потом вопросительно обернулся.

— В кресле ничего нет, мой мальчик. Что?..

Но юный Джон Бамбер с пронзительным криком развернулся и бросился вниз по лестнице. Преследуемый чем-то невидимым, он пробежал через холл, библиотеку, гостиную и так до самой своей комнаты. Он захлопнул за собой дверь и, рыдая, бросился ничком на кровать.

VI

Пока он лежал, а вокруг него сгущалась ночь, Джон Бамбер осознал, что кто-то стучит в его запертую дверь. Вслед за стуком он услышал голос Джарвинса, который звал его, предлагая помощь. Он молчал, и наконец Джарвинс ушёл. Тяжёлая входная дверь захлопнулась за ним.

Позже миссис Мердок постучала и спросила, не нужно ли ему чего-нибудь. Он коротко ответил «нет», и она пожелала ему спокойной ночи.

Ночь шла своим чередом. Он сидел на краю кровати, не решаясь раздеться. Яркий свет от домны скользнул по изножью кровати и чуть-чуть коснулся двери, ведущей в гостиную — двери, в которую стучались Джарвинс и миссис Мердок.

Успокоившись после долгого бдения, Джон Бамбер рассуждал сам с собой. В большинстве вопросов он был прозаичен и деловит; он чувствовал, что его не так-то легко вывести из равновесия; и уж точно он не был суеверен. Когда он давал клятву, стоя на коленях возле своего дяди, он не думал ни о чём, кроме как о том, что от этой повинности он скоро избавится. В ту же ночь пришла смерть; тогда он был уверен в своём избавлении. Теперь он уже не был так уверен.

Он не хотел признаваться самому себе в том, что именно он видел. Это было бы катастрофой. Его разум не выдержал бы этого. Он должен был держать свои мысли подальше от того, что было наверху — сидело там в темноте…

Но Джарвинс этого не видел, как и миссис Мердок. На самом деле этого не могло там быть…

Что-то потрескивало за стенной панелью — один из множества тихих голосов ночи. Он напряжённо прислушался. Тьма, казалось, была полна шепчущих, настойчивых звуков — призраков шёпота, обрывков движения… Однажды он точно услышал отчётливые постукивания. Казалось, они раздавались на потолке; как будто что-то наверху пыталось привлечь его внимание.

Внезапно он рассмеялся и обругал себя. Любой человек, который сидел ночью в одиночестве и прислушивался, мог услышать совсем не то, что ожидал. Он должен раздеться и лечь в постель.

Но он не сделал ни малейшего движения, чтобы раздеться. Вместо этого он снова прислушался. Он затаил дыхание. Он постарался напрячь все свои силы, чтобы как следует сосредоточиться и в этот раз не ошибиться.

Наконец он что-то услышал. Оно было отчётливым и отличалось от предыдущих звуков. Это был мягкий шорох крадущихся шагов.

Казалось, они раздавались в библиотеке — шаркающие шаги, очень медленные, как будто что-то, испытывающее сильную боль, волочилось по полу. Они то прекращались, то возобновлялись. Один раз они затихли на более длительный промежуток времени, как будто то, что так слепо и бессловесно тащилось по полу, само прислушивалось. Когда они послышались снова, Джон Бамбер поднялся на ноги, перемена позы могла иметь значение — он слишком долго сидел на одном месте. Он не должен был позволять воображению заходить слишком далеко. Он встал у двери и снова прислушался.

Теперь он был уверен. Больше не могло быть сомнений, что он их слышал.

Иногда, в критические моменты, когда разум напряжён почти до предела, единственная надежда — быстрые, отчаянные действия. Измученный разум должен встретиться лицом к лицу со своими страхами. Если он сбежит, его ждёт безумие.

Джон Бамбер нащупал рукой ручку пружинного замка. Он повернул её и открыл дверь. В этот момент ему показалось, что какая-то сила по ту сторону двери побуждает его к действию и заставляет открыть дверь. Но по ту сторону двери была только темнота; темнота была и в гостиной, а в библиотеке — тусклый свет от домны, который хорошо освещал широкий вход.