– Чего изволите? – произнёс он и приготовился выслушать посетителя.

– Я хочу чего-нибудь вкусненького, – заявил посетитель.

– Сладенького? – уточнил человек.

Посетитель на несколько секунд задумался, а затем решительно ответил:

– Да.

– Могу предложить марципан, вчерась завезли, – предложил человек.

Марципаны в семье Фэда представляли собой редкость и подавались к столу только по большим праздникам. Молодой посетитель обрадованно кивнул, и человек легко, словно и не было его длинной фигуры только что у стола, исчез за буфетной стойкой. В наступившей тишине посетителю было хорошо слышно, о чём разговаривают молодые люди. Они говорили о борьбе. Ему со своего места не всё было понятно, но одно он уяснил твёрдо: парни борются за справедливость.

Принесли марципаны – на белой керамической тарелочке аппетитно расположились несколько разноцветных шариков. Он примерился и взял красный, откусил почти половинку и, почувствовав уже слегка забытый вкус, стал медленно жевать лакомство. Один из парней, самый высокий из компании, взглянул на него и, похоже, проглотил слюну, а может быть, это ему показалось – по крайней мере, долговязый не менее минуты смотрел в его сторону, затем отвернулся и что-то прошептал своим товарищам. Ему не было слышно, что сказал долговязый, но он заметил, что вся компания повернулась в его сторону и внимательно наблюдала, как он медленно и сосредоточенно поглощает свои марципаны. Когда осталось только три шарика, он остановился, и почему-то к нему пришла странная мысль: может быть, эти парни ни разу в жизни не пробовали эти сладости и сейчас глотают слюнки, глядя на него и на его марципаны?

«Да, странная мысль у мальчишки в двенадцать лет», – подумал Фэд и спросил:

– Коллега, вас посещают странные мысли?

– А что вы, батенька, понимаете под странной мыслью? – произнёс облысевший.

Фэд усмехнулся и ответил:

– Это когда вспомнишь что-то, а то, что сейчас, как бы исчезает, остаётся только то, что было.

– Вот оно как! – удивился облысевший. – Это вы о прошлом. Перемалываете, значит, прошлое, а настоящее…

– А что настоящее? – перебил его Фэд. – В настоящем нет смысла. Оно непонятное, оно неизвестно чем закончится, и что толку от него?

– Э-э, батенька! Это вы нервничаете от условий. Вот создали вам условия – вот вы и нервничаете. Если б сами создавали, то…

Облысевший задумался, замер в кресле, закрыл глаза; казалось, что он о чём-то мечтает или вспоминает что-то приятное, потому что лёгкая улыбка появилась на его лице. Через некоторое время он открыл глаза и объявил:

– Нам, голубчик, условия мешают. Нам они не подходят. А других уже сделать не получится. Вот в чём проблема, батенька. Некоторые думают, что человек творит окружающие условия. Нет, голубчик, он только создаёт предпосылки, которые могут и не привести к желаемому результату.

– А могут и привести, – вставил в его речь Фэд.

– Могут, могут, батенька, – согласился Вил. – Но чаще не могут. Вот, к примеру, возьмём детство. Да нет, пожалуй, лучше отрочество. Живём, жуём марципаны…

Фэд вздрогнул и резко повернулся к облысевшему.

– Что, голубчик, вас встревожило? – спросил облысевший. – Неужели воспоминания о молодости? Это, конечно, вполне понятно, но мы же с вами должны понимать историчность событий. А историчность нам подсказывает, что череда событий – как правило, череда случайностей и вмешаться в этот процесс весьма сложно. Но можно… – Облысевший пригубил шипучку и продолжил: – Можно, батенька, и нужно, если иметь правильно поставленную цель и ещё что-то такое, которое и следует нам назвать с полной определённостью.

Фэд пожал плечами, показывая, что эта тема ему пока что не очень интересна, а облысевший заметил:

– Вы это зря, батенька! Это очень важная мысль, а вы плечиками двигаете! Зря это вы, батенька! Очень зря.

Фэд изобразил на лице недоумение и произнёс:

– Чего это можно с полной определённостью утверждать? Сами же сказали, что живём в мире случайностей. Вы, партайгеноссе, хотите случайность детерминировать. Некоторые хотели бы её совсем исключить, но увы…

– Никакого «увы», – перебил его облысевший. – С такой психологией далеко не уедете. Полная определённость должна быть, я бы сказал – обязана быть. Вот возьмите хотя бы отрочество…

– Уже брали, – проворчал Фэд.

– Брали да недобрали, – возразил Вил.

Фэд недовольно покачал головой, но ничего не сказал, а облысевший продолжил:

– У вас в молодости был случай, который, так сказать, перевернул вашу судьбу? То есть не судьбу, Бог с ней, с судьбой. Случай, который перевернул всю вашу жизнь. Было такое?

Фэд нехотя кивнул.

– Вот и я о том же, – обрадовался Вил. – То есть этот случай определил дальнейшие события.

– А сам случай разве случайный? – спросил Вил и извинился за тавтологию. – Прошу не перебивать, – произнёс он, видя, что Фэд собирается возразить. – Прошу уяснить, что сам случай тоже не случаен. Он закономерен исходя из вашего поведения до того. Таким образом мы понимаем, что все ваши случайности зависели от вас.

– А если бы не марципан? – неуверенно спросил Фэд.

– А при чём здесь марципан? – удивился Вил.

Фэд уставился на облысевшего, словно впервые его увидел.

– Вы же сами сказали. Сказали совсем недавно, что… – Фэд на несколько секунд задумался, а затем, видимо, вспомнив точную фразу облысевшего, произнёс: – Живём, жуём марципаны. Разве не вы так изволили выразиться?

Вил усмехнулся и парировал:

– Это я так, к слову, так сказать, без задней мысли. Вы уж извините меня, батенька, если с этими марципанами у вас связано нечто неприятное. Простите, ради бога, старого борца с несправедливостью.

Появился тонкий человек и что-то спросил. Фэд покачал головой, пытаясь объяснить ему, что им ничего не надо, но, взглянув на облысевшего, произнёс:

– Нам что-то ещё требуется или…

Вил слегка тронул ладонью лоб, задумался и ответил:

– Пусть принесёт водички, да похолоднее.

Фэд как мог произнёс иностранное слово «вода» и с минуту объяснял тонкому человеку, что вода должна быть холодной. Он изображал дрожь во всём теле, обхватывал себя руками и бормотал:

– Ты, обслуга, понимаешь, что вода должна быть холодной?

Тонкий человек, разинув рот, пытался понять, что от него требуется, и, наконец-то кивнув, удалился.

– Сообразил, – произнёс Фэд и поудобнее расположился в кресле.

– Сообразил, – согласился облысевший и сказал: – Должна быть определённость. Должна, даже если кажется, что её нет. Над ней надобно работать. Работать упорно, работать каждый день, каждый час. Не забывать, что без этой работы останется одна бесформенная мечтательность о чём-то неопределённом. Знать наверняка, что за этим наступит это, а за тем – другое. Знать и уметь определяться в главном, не забывать мелочи, из которых складывается большое, то большое, к чему мы и должны стремиться. Теоретически быть подкованным, а то, знаете ли, думают, что теория – это так, пустой звук. Мол, практика сильней теории. Это, голубчик, сплошное заблуждение.

Тонкий человек принёс воду. Фэд подождал, пока он наполнит два стакана, отхлебнул глоток и проворчал:

– Не очень.

– То же самое, – повторил Вил и не согласился: – Вполне. Холода хватает.

– Не будем спорить, – недовольно произнёс Фэд и отпил полстакана. Затем он осмотрелся и, не обнаружив тонкого человека, громко заявил:

– Почему нас не понимают? Почему они не знают нашего языка? Безобразие! Вы согласны?

– Да не шумите вы! – ответил Вил. – Здесь нельзя шуметь, здесь тихий уголок. Здесь редкое затишье. И мы случайно сюда залетели… То есть не случайно, а намеренно. Мы же хотели тишины и спокойствия. Нам теперь это вполне по силам. Теперь нам по силам эта полная определённость.

Фэд затих в своём кресле и, тяжко вздохнув, тихонько сказал:

– Полная определённость. А тогда её у меня не было.