— Твоя сестра? — спросила я, поджав губы.

Он кивнул, глядя на меня яркими золотистыми глазами сквозь темные ресницы.

— Еще один ангел, низвергнутый с небес, — ответил он, плавно поднялся на ноги и, поймав мою руку, повел меня за собой.

Он расчесал мои волосы, ярко-красные концы которых резко выделялись на фоне черной ткани.

— Я не единственный, кто заслужил гнев моего отца за века, прошедшие с момента нашего создания. Я был лишь первым.

— Что она сделала? — спросила я, избегая расспрашивать его о его собственном изгнании.

Я знала, во что мы верили. Я знала, во что верили люди. И я не сомневалась, что обе версии этой истории были предвзяты, причем не в пользу его.

Грэй усмехнулся, направляя меня к зеркалу в углу спальни, и занял место за моей спиной, не оставив мне другого выбора, кроме как смотреть на собственное отражение. Даже с танкетками на моих сапогах до колена он был намного выше меня.

— То же самое, что и я, — сказал он, дав мне неопределенный ответ.

Тот факт, что он не доверял мне настолько, чтобы сообщить хоть крупицу правды, не должен был меня удивлять, учитывая мои собственные гнусные причины, по которым я вообще задала этот вопрос.

Если бы я не заслуживала доверия, я бы точно не могла злиться из-за того, что он мне не доверяет. Да он и не должен был, хотя я все равно нуждалась в этом.

— И что же это было? — спросила я, сглотнув, когда задала вопрос, на который не хотела знать ответ.

Я хотела, чтобы все оставалось черным и белым, а не смешивалось с личными предубеждениями и промежуточными вариантами.

— Уверен, ты слышала эту историю, — пренебрежительно сказал Грэй.

— Я хочу услышать ее от тебя, а не от древнего текста, который прошел через столько рук и переводов, что уже ничего нельзя сказать наверняка, — сказала я, не сводя с него взгляда.

— Ты надеешься, что это неправда, — сказал он, когда я повернулась к нему лицом.

Мне вдруг показалось очень важным, чтобы во время этого разговора я чувствовала на себе его взгляд, а не видела его отражение в зеркале.

Зеркала были вратами, и я не хотела рисковать тем, что кто-то разделит интимность этого момента столетия спустя, когда моя правнучка забредет в мои воспоминания.

— Я ни на что не надеюсь. Я просто хочу понять своего мужа, — сказала я, ненавидя правду в этих словах.

Он знал мой самый глубинный стыд, мои самые темные секреты, но я так мало знала о его прошлом от него самого.

— Я любил своего отца, — сказал он, и мрачное выражение его лица так напомнило мне портрет Люцифера, падающего от благодати, который он держал в своем кабинете. Его напоминание. — Я любил его так сильно, что не хотел рисковать, чтобы кто-то отвернулся от него. То, что они могут не попасть на Небеса и не ощутить тепло его объятий, было для меня непостижимо. Я хотел сделать так, чтобы люди вообще не могли выбирать грех, а не рисковали быть осужденными.

Я вздохнула, ненавидя сочувствие, которое испытывала. Разве это чем-то отличалось от того, как родители накладывают ограничения на своих детей, пока те не докажут, что способны принимать правильные решения?

Я не знала и презирала это отсутствие ясности.

— Ты хотел лишить их свободы воли, — сказала я вместо этого, желая, чтобы он признался в своих действиях, с которыми, как он знал, я не соглашусь.

Больше всего на свете мне нужна была его честность, даже если она ничего не могла изменить в моем мнении о существе, в которое он превратился.

— Я хотел сделать все, чтобы они никогда не ошиблись с выбором, — поправил он, и его убежденность в этих словах поразила меня до глубины души.

Его глаза вспыхнули, как будто он тоже это понял — параллели между тем, чего он хотел для людей все эти годы назад, и ситуацией, в которую он меня загнал сейчас.

— Это разные вещи, — сказал он, покачав головой в разочаровании.

— Разве? Значит, я могу сделать выбор, с которым ты не согласен? — спросила я, поморщившись, когда он сделал шаг назад от меня.

Я ухватилась за его предплечье, удерживая его на месте и заставляя остаться со мной для этого разговора.

Если он смог заманить меня в ловушку этих отношений, то, черт возьми, он мог выслушать, что я скажу по этому поводу.

— Ты можешь выбрать все, что захочешь, все, что угодно, пока ты выбираешь меня, — сказал он, накрывая мою руку на своем предплечье своей.

Его пальцы обвились вокруг меня, захватывая сильнее, чем я ожидала.

— Так не бывает, и ты это знаешь, — сказала я, мой голос был строгим и в то же время мягким.

— Почему нет?! — крикнул он, отстраняясь от меня.

Он зашагал кругами, его дыхание стало неровным от гнева. Это было настолько несвойственно ему, что я вздрогнула, но его страдальческое выражение, когда он повернулся ко мне лицом, заставило меня опустить плечи и выдохнуть все силы.

— Я отдал достаточно. Я достаточно потерял. Я не собираюсь терять и тебя.

Несмотря на мои лучшие намерения, в горле у меня все горело. Его боль была настолько ощутимой, настолько похожей на мою собственную, что меня поразило, насколько мы похожи.

Я осторожно шагнула к нему, сокращая расстояние, пока не остановилась перед ним. Потянувшись к его лицу, я открыла ему правду, даже если знала, что это причинит ему боль. Вечность в таком состоянии причинила бы еще больше боли.

— Потому что, пока ты не отпустишь меня, я никогда не буду у тебя по-настоящему. Ты всегда будешь гадать, останусь ли я, выберу ли я тебя, если мне дадут шанс, а незнание этого будет преследовать тебя до конца твоих дней.

Он наморщил лоб, его лицо исказилось, когда он обдумывал мое предупреждение. Для меня это прозвучало как вечность абсолютного страдания: никогда не верить словам любимого мужчины.

Всегда ждать, когда он уйдет.

Я отпустила его лицо, собираясь уйти. Ему еще нужно было одеться к вечеру, а я уже сделала достаточно, чтобы вывести его из равновесия на всю ночь.

— Я дам тебе одеться, — сказала я, и мягкость моего голоса удивила даже меня. Если он действительно был похож на меня, ему нужно было время, чтобы собраться с мыслями наедине.

Я направилась к двери, но остановилась, когда Грэй мягко поймал меня за руку. Повернула голову и посмотрела на него через плечо, обнаружив, что его спина по-прежнему почти вплотную ко мне.

— А ты? — спросил он. — Осталась бы? Выбрала бы меня? — спросил он, и уязвимость в этом вопросе напомнила мне кого-то гораздо более молодого, чем Люцифер Утренняя Звезда.

— Я не знаю. Я не могу выбрать тебя, пока ты не дашь мне право выбора, — сказала я, преодолевая свою нерешительность.

Я хотела причинить ему боль, хотела отомстить за то, что он сделал со мной. Но это было похоже на пинание раненого щенка.

— А ты никогда этого не сделаешь.

Я вышла из комнаты, оставив его наедине со своими мыслями. Я думала, что, причинив ему боль, я почувствую себя лучше. Это поможет мне почувствовать, что я вернула себе немного больше силы.

Но я просто чувствовала себя дерьмом.

Я подождала, пока Грэй выйдет, и, подойдя к нему, поправила галстук, не забывая о том, что нужно завоевать его доверие. Он снова надел свою внимательную маску, и уязвимость, проявившаяся несколько минут назад, осталась в прошлом.

Но я видела это в том, как он изучал меня, как размышлял, есть ли в моих словах доля правды. Может быть, он был без совести, и то, что я хотела, не имело для него значения, пока он имел то, что хотел.

А может, я задела за живое.

— Чего именно ты ждешь от меня сегодня вечером? — спросила я, глядя на него из-под ресниц в знак примирения.

Его взгляд был напряженным, как будто он видел мои действия насквозь, поэтому я отвернулась к окну, чтобы спрятать их. Фонари вокруг школы освещали сады прямо за зданием, отбрасывая жуткие тени на кладбище вдалеке. Кости давили, напоминая о своем присутствии, пока я смотрела на ведьм, похороненных неправильно. Зов этой магии был настолько непреодолим, что я едва смогла оторвать взгляд, встретившись со знающим взглядом Грэй.