Бьерн снисходительно улыбнулся, всё ещё протягивая три шубы на выбор.

– Твоя аура на территории мёртвых подавлена. Использовать свои силы ты не сможешь – Мацерия попросту блокирует любые проявления жизненной энергии, потому сколько ни пытайся, но призвать ауру не получится, – объяснил он. – Поэтому придётся одеться теплее, Солнце. В Обители Ночи стоит лютый мороз.

Только сейчас Аелия осознал, что его силы действительно тут не работали. Пытаясь призвать ауру, она попросту не отзывалась. Будто бы её никогда и не было.

Приняв этот факт во внимание, он послушно взял одну из шуб и накинул её на плечи. Та оказалась действительно плотной и достаточно тяжёлой. Бьерн облачился в похожую, стоя перед зеркалом.

Это вызвало у Аелии резонный вопрос: для чего брату великого создателя шуба? Ведь Баиюл ещё совсем недавно щеголял по лютому морозу в одной распахнутой рубахе, не страшась суровой зимы.

– Неужто ты замёрзнуть боишься? – спросил Аелия.

Бьерн, едва услышав его вопрос, усмехнулся:

– А как же! Ведь я – рукотворное создание. Тело моё, как у простых людей. Отличие лишь в бессмертии.

Он поправил чёрные волосы, спадающие до плеч, из которых выделялась одна-единственная золотистая прядь. У Баиюла их было много, а вот у Бьерна всего одна. Она падала на глаза, из-за чего приходилось то и дело убирать надоедливый локон за ухо. Эта маленькая черта будто служила напоминанием о том, что в груди его тоже бьётся сердце, хранящее в себе свет. Сердце, некогда принадлежавшее Великой Маедже.

Казалось, тот факт, что Бьерн – вовсе не божество, а создание Всеотца, вечно всеми забывался. Бесспорно, он был очень могущественным и искусным воином, но всё же в своей ипостаси имел уязвимость к простым человеческим слабостям.

– Ну вот, теперь холода царства мёртвых нам не страшны. Идём, Аелия. Мне не терпится показать тебе здешние красоты.

Вдвоём они покинули покои, а потом и сам дворец. Стоило выйти за большие тяжёлые двери, как перед взором тут же предстал огромный город, освещённый множеством огней: тут и там горели фонарики и керосиновые лампы. Они мерцали вдалеке, словно тысячи свечей.

Мацерия была выстлана у подножия дворца, уходящая далеко за горизонт. С высоты Божественного Чертога, как его прозвали умершие души, улицы и дороги казались запутанными лабиринтами, по которым то и дело передвигались местные обитатели.

Был слышен гул – несмолкающие разговоры обо всём на свете. Аелия не мог и представить, что когда-нибудь сможет узреть подобное великолепие. Он понял, что все предположения о том, как выглядит загадочная Обитель Ночи, разбились в один миг. Рукотворные ошибались, представляя ледяные пустыни, окутанные тьмой, или бесконечную пустоту, в которой можно навек затеряться. Оказалось, Мацерия действительно была городом, который выглядел ничуть не хуже Рэниума. Здесь вовсе не сновали потерянные души, что не нашли покоя и пристанища. Они не страдали, наоборот.

Аелия прислушался. Откуда-то доносился смех. Откуда-то – споры. Болтовня не унималась ни на секунду. Это напомнило ему Обитель Веры. Стоило лишь выйти за порог Сияющего Дворца, как тут же ветер доносил до ушей разговоры о том о сём.

Он последовал за Бьерном. По широченной длинной лестнице они начали спускаться вниз, к подножию. Аелия то и дело оглядываться по сторонам, рассматривая всё вокруг, пока Бьерн молча шагал рядом.

И как только они оказались внизу, сразу же погрузились в городскую суету. Мимо проходили души, одетые в тёплые тулупы и шубы, не обращая на них никакого внимания, а если замечали Бьерна, то кланялись ему, как и подобало подданным. Тот с искренней улыбкой отвечал каждому кивком, приветствуя народ.

– Ступай рядом, Аелия. Здесь легко потеряться. Да и некоторые души таят совсем не добрые умыслы. Лучше держись рядом. И помни, у тебя нет твоих сил сейчас.

Аелия кивнул:

– Понял.

Они двинулись вперёд, постоянно обходя людей. Все куда-то спешили, были чем-то заняты или увлечены. Словно в их телах всё ещё теплилась драгоценная жизнь. Будто они по-прежнему боялись чего-то не успеть.

– От чего такая суета? Здесь всегда так? – поинтересовался юноша, в очередной раз столкнувшись с прохожим.

– Сегодня и в самом деле куда насыщеннее, чем обычно. Всё дело в том, что близится день Божественной Милости. Вернее сказать, его канун.

Аелия знал, что это за день. Когда-то и в двух Обителях его праздновали. То был день рождения Всеотца, последний день зимы. Торжество, к которому готовились и города, и деревни. Люди играли на гуслях и ханге, украшали дома бумажными фонариками и гирляндами в виде маленьких солнц, развешивая их всюду, готовили обеды из самых разных блюд и крепкий сладковато-кислый напиток под названием «Жар-Пыл». Его варили из настоенных и забродивших солнцеягод, что собирали в самый пик солнцестояния каждое лето. Красные и невероятно сладкие плоды даже в лютый мороз пробивались из-под снега в момент созревания. Здесь, в Обители Ночи, лето не наступало никогда, но ягоды, однако, спели каждый год в тот же момент, когда за пределами территории мёртвых солнце замирало над головами рукотворных, и их собирали, а потом настаивали, консервируя в собственном обжигающем соку. А зимой, когда наступал день Божественной Милости, солнцеягоды варили в кипятке, от чего получался очень крепкий обжигающий напиток. Его принято пить горячим, потому во время праздника никто не замерзал.

Многие, не дожидаясь торжества, начинали праздновать уже сейчас. Ведь считалось, что, задобрив вкусными кушаньями и тёплым питьём душу Всеотца, можно получить его милость на целый год вперёд. Каждый загадывал желание, веря, что Баиюл услышит всех, ведь ему одному подвластно слушать людские сердца.

И когда-то он действительно старался дать рукотворным всё, чего те пожелают.

Отовсюду доносились ароматы горячих блюд, а в глаза били яркие огоньки фонариков. Дети с мертвенно серой кожей и потухшими глазами бегали по улицам, весело играясь. В руках они держали игрушки в виде палочек с бумажным солнцем на конце. Его лучи, прикреплённые на гвоздик, были подвижны и от каждого дуновения ветра крутились, словно шестерёнка. Каждый ребёнок раскрашивал своё солнце по-своему, наделяя игрушку самыми разными цветами. То были и красные, и жёлтые, и даже зелёные светила, что малышня сжимала в пухлых кулачках, проносясь мимо.

Аелия не смог сдержать улыбку, наблюдая за ними. Звонкий смех разносился по улицам, наполняя их своеобразным волшебством.

– Надо же! Я и подумать не мог, что в Обители Ночи может быть так чудесно!

Бьерн был искренне рад, что Аелия ощутил атмосферу, стоящую в Мацерии.

– Мёртвые обожают праздники, в особенности день Божественной Милости. Знаешь, они ведь живее всех живых, когда позволяют себе веселье.

Мимо промчалась молодая девушка. Её держала за руку другая. Подруги, хохоча, куда-то торопились. Пробегая мимо, они, заметив Бьерна, крикнули:

– С кануном дня Божественной Милости, господин Бьерн! За силу духа Всеотца!

Бьерн махнул им вслед, улыбаясь, и его тут же остановила преклонного возраста женщина.

– Мой милый господин, не испробуете ли Жар-Пыл?

– Конечно, госпожа Зорица. С удовольствием.

Бьерн потянул Аелию за руку, и уже через секунду они оказались возле постоялого двора, где прямо на улице готовилась еда на вынос. Солнце с неподдельным любопытством наблюдал за происходящим. Миловидная старушка, очевидно, управляющая таверной, подозвала их к огромной бадье, стоящей на огне. Зачерпнув половником побольше варева, она предложила его Бьерну. Тот осторожно коснулся губами горячего напитка, от которого исходил ароматный пар, и, попробовав, одобрительно кивнул.

– Восхитительный вкус, госпожа Зорица! Жар-Пыл удался на славу.

Женщина смущённо посмеялась, отмахнувшись:

– Вы так добры, господин. Всегда находите для меня время.

– Просто вы пленили меня своими вкуснейшими обедами и напитками!

Аелия видел, что Зорица очень смущена обществом Бьерна. Женщине явно льстило, что сам брат Всеотца, обладающий статусом монарха, уделяет ей почтительное внимание. Он действительно уважал подданных и, конечно же, чтил старость, хотя и сам был куда старше, чем кто-либо в Ферассе. Но, тысячелетиями сохраняя прежний облик, Бьерн всё равно слыл молодым господином, не иначе.