«Дороги совсем не случайно…» Дороги совсем не случайно Ведут в монастырь небольшой — Здесь тайна, великая тайна Над каждой болящей душой Свершается немногословно. За стенами монастыря Кончается обморок, словно От запаха нашатыря. Как будто у самого гроба, В святой покаянной глуши Отходит от сердца хвороба, Срываются путы с души. Недаром в измятом берете Просвечен зарёй силуэт. И светится в том силуэте Художник иль, может, поэт. Сутулится в том силуэте Печаль вековая Руси — Её в монастырь на рассвете Примчало шальное такси. И перед иконой Ахтырской, С горящей лампадой перстов, За древней стеной монастырской, Застыла она у крестов. Вдали от беспутных и чёрствых Дорожек-путей беговых Забыла все кладбища мёртвых На кладбище вечно живых. Поэту
Твоя стезя течёт рекой. Ты лишь тогда живой, Когда ты держишь под рукой Суму и посох свой. А шарик голубой круть-верть. На нём навек, навек, Как в стену, в каменную смерть Вмурован человек. Ты в стену посохом ударь! Он выйдет из стены. На голове его – сударь, На теле – пелены. «Когда над мальчишкой бесчинствует ночь —…» Когда над мальчишкой бесчинствует ночь — Ему от обиды в груди горячо. Никто не желает ребёнку помочь. Лишь помочь одна – та, что через плечо. Когда у ребячества нет берегов, Несчастный старик, ты считай, что пропал В бесплодной равнине седых овсюгов, Где ночь холодна и остра, как металл. Когда успокоится жизни река И память уснёт на предплечье костра — То помочь одна – на груди старика, Хоть лямка его и туга, и остра. Он шепчет в ночи: «Не скрипи, старичьё! Пока не упрячут в надежный пенал — Господь ремешком тебя – через плечо! Чтоб ты так и знал! Чтоб ты так и знал!». «Художник чистый и пречистый…» Художник чистый и пречистый, А не какой-нибудь божок, И никакой герой плечистый, На землю высыпал снежок. Проснётся утречком сиротство — А мир уже под снегом нов. Из будки высунет юродство Мордаху сукиных сынов. Ведь знает всякий, коль из мрака Небесный сыплет оберег, Что волк матёрый не собака — Он пастью не хватает снег. То, что зверью, кому за двадцать, — Юродцу, кинику и псу, Подняв лицо, клыками клацать, Снежинки плавить на носу. С утра, не пивши и не жравши, Бежать по снегу кобелю И голосить, хвоста задравши, Что Бог сказал: «Всех убелю». Грешная Вчера надежды были злы, У смерти в закромах Во все смердящие углы Я тыкалась впотьмах. Кренясь, мир уходил во тьму И был закат багров, И я готовила ему Свою вязанку дров. Я в тёмном погребе – страстей Не погребла огня. И были в качестве гостей Три друга у меня. Один был скуп, другой гордец, А третий тот – блудник. И вот вошла я, наконец, Сегодня в Твой цветник. Кругом благоуханье роз, Нет запаха греха. И я подумала всерьёз: «Нет лучше Жениха». Я не хочу идти назад! Забыла я про них. Возьми меня в цветущий Сад, Любимый мой, Жених! Дядя Гриша И когда разгуляется ангел с серпом? И когда кликнет вещая птица? Дядя Гриша отправил сноху за попом — Он сегодня решил причастится. Дядя Гриша грехи записал в кондуит И лежит под цветным одеялом. Боль с утра во всём теле такая стоит — Как варнак на дворе постоялом. Дядя Гриша ни в чём никогда не хитрит И не ропщет на список болезней — На хронический кашель, колит и гастрит, Он-то знает – душе так полезней. Он лишь гладит на скулах седую стерню, Говоря своим внукам с постели: «Всё в себе, всё в себе навсегда сохраню, Чтобы вы никогда не болели». «Сад хризантемный да астровый…» Сад хризантемный да астровый В горницу тихо глядит — Девой сосуд алавастровый С миром бесценным разбит. Миро смущается, капая, Молвит апостол со зла: «Что же она, куролапая, Столько добра пролила?». Радостью светится горенка, Только Иуда сердит. Анна (в девичестве Горенко) У ног Иисуса сидит. |
