Откуда он узнал? Из школы позвонили? Так даже лучше. Не придётся ничего рассказывать.

– Ты, как я погляжу, решил, будто уже взрослый. Можно брать чужие вещи.

– Это не я, – выдохнул Миша, – так получилось. Генка обещал вернуть телефон, но…

– При чём тут Генка?! – хрипло гаркнул Окорок. – Скажешь, Генка мои сигареты взял? Сразу признайся, а то хуже будет!

Миша от удивления только хлопал глазами. Какие ещё сигареты?

– Чего?

– Так, малой, кончай выкобениваться. Рано тебе ещё курить. И так недомерок, а туда же. Брал или нет?

– Нет! Зачем они мне?!

– А это мы проверим, – процедил сквозь зубы Окорок и двинулся к Мише.

Тот отпрянул, но спина упёрлась во входную дверь. Окорок тряхнул Мишу и резким движением расстегнул куртку. Он шумно втянул воздух и довольно оскалился. Горклый запах жареного масла и табака ни с чем не спутаешь.

– А говоришь, не брал! Да от тебя куревом за версту несёт. И не стыдно?! Ну, я тебе задам!

– Так моя одежда на балконе висела, где вы курите! Поэтому и воняет. Думаете, мне нравится?!

– Складно сочиняешь. Но меня не проведёшь, – усмехнулся Окорок и выхватил заранее приготовленный ремень. В мелких кабаньих глазках вспыхнуло торжество. Вот он, долгожданный повод! Наконец-то он покажет. Ух, как покажет!

Но Миша получать не собирался. За то, в чём он не виноват. Хватит с него на сегодня. Толкнул входную дверь и выкатился в подъезд.

Окорок заорал и кинулся за Мишей, но где ему! Миша не бежал – летел! Вперёд, Однокрылая чайка, на свободу. Пусть пешком, но по небу.

Домой он больше не вернулся.

Четвёртый урок. Русский. Скукота. Сева лениво зажмурился. Солнце лупило прямо в глаза. За окном капало и текло. На карниз шмякнулся кусок подтаявшего снега, и на стекло полетели брызги. От вчерашней метели остались одни ошмётки. Да и те на глазах превращались в грязь. Зима трещала по швам.

«Вот тебе, Миха, и весна», – подумал Сева и поморщился. Нехорошо вышло. Надо помириться с Мишкой. Как-нибудь завтра.

Сева отчаянно зевнул, за что тут же удостоился комментария от Грымзы:

– Никитин, спать дома будешь. А на русском, будь добр, изучай грамматику.

– Да чего там изучать. У меня в ноуте очень даже грамотный ворд стоит, – ухмыльнулся Сева, – и на телефоне редактор тоже ничего.

По классу поползли смешки. Грымза, она же русичка Наталья Викторовна, недобро улыбнулась:

– А ну тихо! Никитин, к доске! Посмотрим, как за тебя ворд синтаксический разбор предложения сделает.

– Про однородные члены не забудь, – заржал Яшка и пихнул Севу в бок, когда тот проходил мимо. Друг называется.

Сева замер у доски. Так. Значит, однородные члены. А ну их! Кому они интересны, когда за окном весна. Сева улыбнулся и начал рисовать круг. Поверх ещё два круга – очки. А в очках ещё пара кругов – вытаращенные глаза. Не забыть про самый большой круг, из которого вылетает визг. Без носа можно и обойтись. А вот без бровей никак. Пусть ползут себе над очками, как две мохнатые гусеницы. Что же ещё? Ах да. Конечно, туфли! Сева изобразил пару шикарных лодочек на каблуках – все девчонки обзавидуются. Вот. Другое дело. Грымза Викторовна как она есть!

Пока Сева рисовал, а Грымза самозабвенно листала учебный план, в классе закипал смех. Тихонько так закипал, под крышкой, чтобы раньше времени не вылететь наружу и не испортить всё дело. Но стоило Севе дорисовать последний каблук, и крышка с грохотом отскочила в потолок. Смех бурлил, клокотал, пузырился! А Сева стоял гордый, как последний из трёхсот спартанцев – знал, что вызовут к директрисе, но дело того стоило.

Грымза развернулась и позеленела. А брови поползли вверх! Точь-в-точь, как на рисунке, вылитые гусеницы.

– Никитин!

Но договорить она не успела. Кто-то резко постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, заглянул в класс.

– Шестой «А»? – спросил завуч Игорь Степанович. – Всеволод Никитин тут?

Сева коротко кивнул. Учителя теперь что, мысли на расстоянии друг другу передают? Обалдеть!

– За мной. К директору.

Было в его тоне что-то неправильное. Он даже на хохочущий класс не обратил внимания. Брови сдвинуты. Лицо каменное. В животе у Севы заворочалось нехорошее предчувствие.

Когда-то у Севы был страшный секрет. Сева боялся слов. Они были его врагами. Только откроет рот, как вместо лёгкого и простого «привет» выходит «п-п-п-п-прив-в-в-вет». Вот Сева и молчал. Долго и упорно. До первого класса, когда его посадили за одну парту с незнакомым пареньком.

– А ты знаешь, что дельфины спят только наполовину? Вот бы и мне так научиться! Представляешь, можно спать и думать!

– О ч-ч-чём? – спросил Сева. Он любил спать. Когда спишь, разговаривать не надо.

– О всяком, – сосед пожал плечами. – О вечном двигателе или Атлантиде.

– Ч-ч-чего? – сказал Сева и тут же смутился, по щекам поползли красные пятна. Ну, вот сейчас этот паренёк начнёт смеяться. Лучше было молчать.

– Да мало ли о чём! – сосед, казалось, ничего не заметил и продолжал трещать без умолку.

Паренька звали Мишка. Он жил в доме напротив. Вместе в школу, вместе домой. Ходили в гости друг к другу, делали домашку, гуляли. Подружились, в общем.

Мишка никогда не заканчивал предложения за Севу. И слушал его. Но не так, как остальные – внимательно и терпеливо, словно годовалого ребёнка. А по-обычному. Будто Сева рассказывает, как прошёл день, а не завис на «привет».

Скоро Сева обнаружил, что, когда он говорит с Мишкой, слова сами вылетают изо рта. Гладкие и ладные. Будто Севин рот под завязку набили разными словами, а те только и ждут, чтобы выпрыгнуть на волю. И Сева отпускал их. Щедро сыпал словами на уроках. Не жалел другим. Раскидывал вокруг, пускал по ветру. Сеял и не заботился, прорастут или нет.

Через год уже никто и не помнил про Севин страшный секрет. Сева вытянулся, занялся футболом. Стал обычным парнем. Нормальный такой огурец. Крепкий, солёный, шипастый. Такой везде на хорошем счету. Огурец-молодец.

Но сам-то он помнил. И знал, что Мишка помнит. Поэтому, когда друг начал часто болеть, Сева даже обрадовался, что Мишка в школе не появляется. И когда из-за этого Мишку оставили на повторное обучение, тоже обрадовался. Никто теперь не напоминал ему о страшном секрете. Будто его и не было. Будто Сева всегда и был молодцом на хорошем счету.

Но страшный секрет не исчез. Спрятался в засаде, чтобы нанести удар в самый неподходящий момент.

Игорь Степанович попросил Севу подождать в приёмной, а сам скрылся в кабинете директрисы. Через минуту туда же забежала секретарь Полина Сергеевна, и Сева остался один. Он поёрзал на стуле, пересчитал папки в шкафу, откусил заусенец на большом пальце и слизнул капельку крови. Во рту стало солоно, Севу замутило. Нехорошие предчувствия напомнили о себе с новой силой, и он не выдержал – подошёл к двери в директорский кабинет. Не то чтобы подслушивал… Скорее пытался понять, зачем его вызвали. Услышать какой-то намёк и успокоиться. Но вместо этого услышал нечто страшное, невозможное даже. Не про себя, про Мишку. То, чего не могло случиться, но случилось.

Когда открылась дверь и Севу пригласили в кабинет, у него закружилась голова. Казалось, слова застревают в горле, не успевая добраться до мозга. Мама всегда говорила, что он сначала ляпнет, а потом думает. Именно так Сева и делал. Говорил, пока слова не успели забуксовать во рту, а подумать можно и после. Вот и сейчас ему нужно было это сказать. Назвать, чтобы осознать. Но Сева не мог.

– Ч-ч-ч-ч-что? – запинаясь, переспросил Сева.

– Когда ты последний раз видел Мишу Смирнова? Что он говорил? Как себя вёл? – терпеливо повторил Игорь Степанович в третий раз.

– Сева, ты пойми, это очень важно, – к Севе наклонилась директриса Тамара Викторовна. Маленькая и тонкая, она пахла крепкими духами и железной волей.