© Аксенова Е. Ю., 2023

© Урсул А. И., 2023

© ООО «Издательство «Абрикос», 2024

Когда тебя бьют кулаком – это больно. Когда бьют ногой – это подло. Когда в спину кидают мокрую тряпку – это низко. Но если ни в одном из этих случаев ты не можешь ответить – это страшно.

Страх почувствовал Миша, когда Сева сказал, что не нашёл дома телефон. Страх снова увидеть на мамином лице то самое выражение. Уж лучше бы она ругалась. Страх, что мама расскажет отчиму, и тот затянет старую песню про «мужика». Страх, что телефон могли забрать Генка и компания. Просто так, ради смеха. Кинули же они ту злосчастную тряпку! Страх, что Однокрылая чайка не выполнит обещание.

– А ты везде смотрел? – в сотый раз спросил Миша.

– Да! Я же тебе сказал! У меня дома твоего телефона нет. – Сева сунул руку в карман, машинально проверяя, на месте ли его собственный. Телефон был на месте, Сева вытащил его и глянул время. – Может, ты его в школе оставил?

– Может и так, – пробормотал в ответ Миша.

– Да брось, Мих, – Сева хлопнул друга по плечу. Легонько так. Подбодрить. Но тот будто ждал этого хлопка, чтобы окончательно пригнуться к земле.

Миша споткнулся. Ну вот, опять Сева не рассчитал. Ну не виноват же он, что в свои двенадцать Миша выглядит на десять. Да ещё и сутулится, как крючок. Неудивительно, что к нему одноклассники цепляются. Да у Миши прямо на лбу хештег – «мальчик для битья».

– Что бросить? – Миша глянул на Севу исподлобья. Лицо бледное, сероватое даже. Будто покрытое тонким слоем февральской пыли – смеси из прошлогоднего снега и усталости. Светлые глаза – хамелеоны, что при ярком солнце становились пронзительно-голубыми, – приобрели цвет мутного льда. Нелепая красная шапка с помпоном слишком велика и постоянно сползает до самых бровей. Откуда он её вообще взял? А куртка, наоборот, короткая. Сколько он уже её носит? Так с десяти лет! Нельзя в двенадцать быть таким… нескладным. Этого не прощают.

– Найдётся твой телефон. Кому он нужен-то, – сказал Сева и отвернулся.

Где ему, широкоплечему и высокому, блондинистому и зеленоглазому, с ямочками на щеках, знать, что такое быть нескладным. Но Сева знал.

– Мих, заходи завтра, – Сева перекинул спортивную сумку с одного плеча на другое. – У меня сегодня тренировка.

Но тот не реагировал. Миша стоял и глазел на голую липу. Тонкие ветки подпирали низкое небо, словно кто-то нацарапал чёрным карандашом по грязной бумаге. Синей кляксой в ветках застрял воздушный шарик.

– Вот облом кому-то, – Сева перехватил Мишин взгляд.

– А?

– Облом говорю, – Сева кивнул на шарик.

– Ага, – рассеянно ответил Миша, – он уже давно висит. Не замечал, что ли? Каждый день тут ходишь.

Но Сева только поморщился. Какое ему дело до застрявшего воздушного шара?

– Значит, сегодня нельзя к тебе? – спросил Миша и раздавил ботинком грязный ком снега.

– Не, Мих, я ж говорю, сегодня тренировка, – Сева перекинул сумку на другое плечо.

– Ладно, до завтра.

– Ага, бывай!

Миша скрылся за поворотом, и Сева вздохнул свободно. Нет у него сегодня никакой тренировки. Трудно дружить с тем, кто не меняется. Раньше Сева тоже был такой – маленький, нескладный, с тёмными кругами под глазами и страшным секретом.

По небу разлились сумерки. Желтоватые и мутные, как разбавленный вчерашний чай. Сырой февральский ветер дул в лицо. Царапал кожу. Забирался в рукава, будто хотел дотянуться до самых костей. Миша поёжился. Хочешь не хочешь, а пора домой.

Лязгнул ключ. Скрипнула дверь. В нос ударил запах капусты и подсолнечного масла. Мама готовила ужин. Из-за закрытой двери бывшей Мишиной комнаты грохотала музыка. Нечто среднее между рёвом рассерженного слона и стуком отбойного молотка. Неудивительно, что телевизор работает на полной громкости. Как в этом доме ещё никто не оглох?

Миша зажал уши руками, натянул шапку по самый нос и представил, что его тут нет. Вязаный туман спрятал и унёс в космос. Красная шерсть покалывает веки или это марсианский песок набился в глаза? Марс-1, Марс-1, как слышите? Надвигается песчаная буря. Задраить люки. Приготовиться к взлёту. Пять… Четыре… Три… Два… Один…

– Миш, это ты? – мамин голос доносился с другой планеты.

– Миш? – повторила мама. Голос звучал на сотню световых лет ближе. – Что опять за игры? – Рывок – и вязаный туман испарился, а в маминых руках оказалась шапка.

– Хватит витать в облаках! Ну что за кулёма! Смотри, уже вода натекла с башмаков. Кто опять убирать будет?

Раньше Мише нравилось это слово – «кулёма». Такое мягкое, тёплое, родное. Особенно когда мама зарывалась носом в его макушку и шептала «ты моя кулёма». Но со временем слово истрепалось, затёрлось, стало колючее и шершавое, как наждак. Мама его больше не шептала – выплёвывала, будто оно царапало ей горло.

– Я вытру, мам, – отозвался Миша и начал стягивать промокшие ботинки.

– Что за шум? Что за гам?

В дверях маминой спальни возникла грузная фигура. Только спальня, наверное, уже не мамина, если там живёт ещё и дядя Стёпа. Новый мамин муж.

Семь месяцев как у Миши нет своей комнаты. Теперь она Глашина. Это дочь дяди Стёпы и Мишина фальшивая сестра. Ей четырнадцать, и она ненавидит всё на свете, кроме рёва рассерженного слона и стука отбойного молотка. Но Миша не уверен – скорее всего, она это слушает всем назло. Ну кому в здравом уме может понравиться отбойный молоток? А вот делать назло Глаша обожает.

– Малой, кончай выкобениваться, – хмыкнул дядя Стёпа и упёр руки в толстые бока, – мать просила прибрать, значит надо прибрать.

– Я и собирался!

– Да я уберу, – махнула рукой мама, – он только грязь размажет.

– Нет, так не пойдёт. Мужик он или кто? С мужиками надо во как, – дядя Стёпа сжал мясистый кулак.

Миша вздохнул, но промолчал. Он стащил куртку, снял школьный пиджак и пошёл в ванну за тряпкой.

В большой кастрюле весело булькал суп. В тесной комнатушке помимо кухонных шкафов, плиты, раковины, стола и холодильника кое-как вместились кресло-кровать, где спал Миша, и комод с его вещами. Их очертания таяли и дрожали в густом пару с запахом борща.

– Мам, окно открой, – сказал Миша.

– Так холодно же. По ногам дует, – мама сунула в мойку разделочную доску и включила кран. Зашумела вода, на маминых руках задрожали весёлые мыльные капли. – Почти готово. Скоро ужин.

– Мам, у меня опять одежда пропахнет, – Миша кивнул на свой пиджак, который за неимением шкафа висел на вешалке. Ребята в школе опять будут морщить носы, смеяться и говорить, что Миша живёт в столовке.

– Ой, да вывеси на балкон, там быстро проветрится.

– Там дядя Стёпа курит. Ещё хуже!

– Миш, ну не начинай, а? – мама отвернулась от плиты и глянула на Мишу. Этот взгляд не предвещал ничего хорошего. Ещё чуть-чуть и появится то самое выражение.

– А это и не я начал, – проворчал Миша себе под нос. Тихо. Чтобы мама не услышала.

Но она услышала.

– Опять ты за своё. По-твоему, лучше одним? Без семьи?

– По-моему, два человека – это вполне семья. Где у каждого есть по комнате. Это на одну комнату больше, чем у меня сейчас.

– Миша. Не. Начинай. Степан и Глаша тебя любят! Мальчику нужен мужчина в доме и вообще… – мама не закончила, потому что рёв слонов и отбойных молотков ворвался в коридор и сделал дальнейший разговор невозможным.

– Глаш, Глаш… – осторожно позвал Миша. – Глаша, – новая попытка.

Миша стоял в дверях своей комнаты, которая вот уже семь месяцев не его. Просто удивительно, как одно и то же место может одновременно оставаться прежним и измениться до неузнаваемости.

По стенам летели птицы. Широкие крылья, разноцветные перья. Раньше Миша думал, что нет никого свободнее этих птиц. После развода родителей он стал часто болеть. Воспаление лёгких, грипп, ангина, грипп, бронхит. Почти целый год в постели провалялся.