Кстати, читатель данной хроники наверно мог решить, что тому мальчику из парка, этому злодею подростку за три года мучений нашего героя не было до него никакого дела. Это не так, злодей действительно изображал из себя дьявола и хоть не унижал каким-нибудь ещё способом его, но попытки не оставлял хотя бы иногда как-то заявить о своём высшем, так сказать, положении. Поэтому отчасти герой наш и мучился не переставая, — хотя причина конечно же была более глубокой, чем какие-то усмешки со стороны врага или отношение его свысока. Познав прелесть души своей избранницы, он так же глубоко познал и мучение от зла соперника, — познал он его больше, чем познал сам соперник в себе. И кстати, девочка эта, при дальнейшем наблюдении её со стороны, тоже не оставляла претензий на флирт с этим мучителем, — садилась к нему на коленки иногда, но не более, — никаких отношений между ними не было и быть не могло; так уж устроены люди, что любят мучить друг друга, если есть возможность, даже с самого малого возраста, — ведь девочка садилась на колени нарочно, именно тогда, когда была в поле зрения нашего героя, её обожателя, и конечно она прекрасно понимала это, опять же, хотя и будучи в несовершенном возрасте.
Идея о истинной системе ствола посетила героя нашего под Новый год, когда они с ребятами стали взрывать петарды. Он никому не сообщал о своих планах на месть, так как собирался воплотить этот план, а не похвастаться им по-детски и после остыть и переварить оскорбление, а затем найти какую-нибудь другую девчонку и сказать, обманув себя, что вся та обида — была не более, чем детское заблуждение и ерунда.
— Почему школьные убийцы чаще всего кончают с собой после расправы? — мыслил он иногда. — А может быть это всего-навсего самоубийцы, и вовсе они не мстители, как я, а действительные самоубийцы, и только в качестве эксперимента убивают беспорядочно сначала других, чтобы понять как просто устроена смерть, а после без страха пустить пулю и себе в мозги?
Чёрт их знает! Я с собой не покончу, да и в школе стрелять не буду, подражая пиндосам.
Чёрт, а это идея! А может они поэтому и идут в школу, насмотревшись всякой заморской жизни, и подражают им, — может быть они просто пытаются так прославиться? А?
Ну ведь очевидно, если ты хочешь кого-то убить, то ты должен подумать и о последствиях! Неужели тебе свобода не мила, а тем более жизнь, если ты потом пускаешь себе пулю в бошку, когда заканчиваешь дело? Чёрт бы их всех взял, я другой.
Ствол был готов и парень стал караулить свою жертву. Это осознание, пусть и детским умом, что теперь он палач, а соперник теперь жертва, доставило некоторое, если не удовольствие, то какое-то даже облегчение от прежней ноши, — но радости оно ему не принесло ни микрона, поэтому и несправедливо называть его чувство удовольствием.
Он знал где он и его друзья тусовались, он уже давно ненавидел всю их шайку и… боялся её. Но, справедливости ради, нужно и тут сказать, что страх его был к этой шайке тоже — не физический, а какой-то необъяснимый, какой-то непобедимый, и как бы он не бравировал сам перед собой и перед знакомыми, что никого не боится, страха этого всё-таки он не мог победить ни на микрон, так сказать. Будто бы он был рабом их. Однажды один из их компании попросил у него сигарету — парень даже вовсе с ним незнакомый — и наш герой вместо одной протянул ему две, чему сам немало удивился, ведь сделал это невольно; «а, ну давай пару» — произнёс проситель, взял и ушёл, как бы рутинно поняв, что имеет дело с «лохом». Не стоит описывать что было потом с героем, раздающем сигареты направо-налево…
Герой наш стал, как маньяк, гулять поодаль в тех окрестностях места обычной сходки хулиганов. Он бы перестрелял их всех, и тех, которых знал и которых нет, но заряд был только один. Он вычислил примерную картину — когда и как можно совершить злодейство. И вот после самого этого математического расчёта ему вдруг померещилось неотразимо, что ничего у него не выйдет, и что вообще весь его план это детская мечта и глупость. Это впечатление помучило немало и кое-как он от него избавился при помощи злобы в своём сердце, при помощи ненависти на всё и вся — «ведь так несправедливо устроен этот Мир, куда не посмотри, что все эти глупости, про Бога и про законы, есть всего-лишь фикция для дурачков, которые в это верят. Мысль про Бога сама зашла ему в ум и он не удивился ей — откуда приходят такие мысли даже самым заядлым взрослым атеистам — это вопрос.
Действительно, с таким недооружием, очень сложно было воплотить киношную расправу в жизнь. Парень даже отчаялся — неужели действительно это всего лишь мечта и действительно ему придётся вырасти, получить образование и жить как все, работая, воспитывая детей и умирая в болезни. Это отчаяние заставило его принять меры не киношные и припастись всё-таки русским оружием — ножом. «На всякий случай» — думал он, — всё-таки ему хотелось как в кино, расправиться с злодеем красиво и остаться таким же красавцем как из кино, без всякой проволочки, чем так противна реальная жизнь…
2
Надо отдать должное юнцу, что в свои малые года он имел невероятную — даже по взрослым меркам — выдержку. Он действительно чувствовал тупое облегчение от муки трёхгодового периода, когда стремился к этой цели убийства, — а он стремился чуть ни с первого дня и даже до того имел в душе некий призрак этой мечты в зачатке. Поэтому он не приходил в излишний восторг, не строил планов что будет после, а надеялся только «решить вопрос, а дальше посмотрим».
Наконец он вычислил даже дом своей цели, — дом этот располагался в другом районе и это утешало его, потому что там он никого не знал и его тоже вряд ли кто мог знать. Герой чувствовал что он созрел и готов, оставалось только выбрать день. И вот, когда он назначил сам себе день, он как-то случайно почувствовал нечто унизительное в себе. «Ведь ты же жалкий трус — как бы говорило его сердце, — ведь ты же и мстишь потому что ты трус. А эти пацаны — реальные, и ты им завидуешь.» С чувством этим герой справится не мог, как ни пытался, а поэтому только вытерпел по привычке, ведь за три года он уже не удивлялся таким приливам злой совести.
Вышло как и с первым пистолетом. В назначенный день ничего не получилось. Придя домой, наш герой получил строгий выговор от отца, потому что время было уже заполночь, — «что ж поделать, если у хулиганов нет любящих их родителей и они возвращаются домой когда им вздумается и никто их за это не ругает» — думал юнец. Но этот день, эта репетиция убийства, помогли ему понять, что нож — есть орудие, а не самострел, — с самострелом ничего не выйдет.
Таким образом, он решил повременить ещё с неделю, победить окончательно все свои сомнения и как бы прыгнуть в эту пропасть нового мира, как бы восстановить свою честь и достоинство, свою гордость — и кто знает, может быть после убийства — если его не обнаружат и не посадят, — то и воскреснут любовные отношения с его девочкой, о которых он так мечтал!..
Недели ему хватило чтобы не разувериться в своей цели; он снова отправился вечером один… Сначала он наблюдал издалека компанию своего мучителя, стоя и передвигаясь с ноги на ногу чтобы не замёрзнуть, — стояла зима. Пистолет он уже до этого испытал и пистолет сработал, — герой даже заволновался, потому что подумал, что выстрел, который раздался, может охладить в нём тягу к мести, может «сбить охотку» к преступлению. Его он взял на всякий случай — может быть даже чтобы выстрелить в лоб уже мёртвому, зарезанному врагу своему. Нож у него был в кармане, — и в этом случае он, как бы по-классике школьников-убийц, ворующих огнестрелы у родителей, тоже своровал его у отца, потому что нож был хороший, в ножне и с длинным лезвием.
В один момент пара ребят отправилась из компании и у героя забилось сердце, он приготовился преследовать. Он не мог разглядеть издалека, тот ли это пошёл, кто ему нужен. Судя по цвету куртки, это был он. Но он шёл не в ту сторону и герою что-то подсказало внутри, что спешить не надо. Он, так же поодаль, по другим тротуарам, проводил своего опекуемого и увидел, что он в паре с своим другом зашёл в вино-водочный магазин. «Это даже хорошо, — подумал герой, — потому что с пьяным легче выйдет…»
