Внезапно, стоящий прямо передо мной боец, пошатнулся, сделав неловкий шаг вперед. Несколько рук схватили его за отвороты одежды, за руки и даже за ноги, вытянув из строя, втягивая в толпу. Последнее, что я услышал, это был его безумный, быстро смолкший крик отчаянья. Но до моего затуманенного сознания дошла лишь одна мысль: в строю образовалась брешь. Еще секунда и туда ворвется противник, и тогда нам всем конец, нас попросту задавят числом.

Бросившись вперед, я успел едва ли не в последнюю секунду. Стоящие по бокам бойцы, пытаясь сдержать натиск толпы были заняты и не могли помешать, когда один из жителей рванув вперед едва не вломился в образовавшуюся брешь.

Мы встретились с ним нос к носу. Взрослый мужчина, за сорок, с ежиком волос на голове, в разорванной на груди рубахе и расквашенным носом, из которого на пол хлестала кровь. В ту секунду мы встретились с ним взглядами, его глаза светились слепой яростью и безбашенной уверенностью в своих силах. Для меня все это происходило как в замедленной съемке. Вот он чуть отклоняется назад, занося кулак для удара. Вижу, как его кулак медленно приближается к моему лицу. Я физически ощущаю боль. Нет, его удар не достиг цели. В каком-то странно порыве, я чуть смещаюсь в сторону, и костяшки его пальцев лишь немного задевают мою бровь. Пригнувшись под очередной удар, я распрямляюсь, словно взвинченная пружина, со всех сил прикладывая металлическим прутом по лицу своего противника. Я не видел, что накрученная на прут тряпица соскользнула, не видел как умываясь кровью мужчина падает на пол, мне под ноги. Я видел лишь очередного противника, наступающего на меня с поднятыми в защитном жесте кулаками.

Удар, за ним еще один. Казалось, это продолжается бесконечно. Мои руки устали, на плечи словно взвалили два мешка с песком. Двигаться становилось все труднее, а голова уже не соображала. Уже не задумываясь, что происходит вокруг, действуя скорее на инстинктах, я продолжал наносить удары. Внезапно сбоку прилетает мощный удар в ухо и меня откидывает в сторону. Там противник? Но там же должен быть мой товарищ. Вот же он лежит в луже крови на полу. Мстить за него! Я бросаюсь в сторону, нанося удар за ударом. Прут в моей руке покрыт кровавыми брызгами, он слишком скользкий и при очередном ударе попросту выскальзывает из моей руки. Плевать! Вперед! Наносить еще удары! Я бью кулаками, ногами, грызу зубами. На мое сознание опустилась пелена боевого безумия, я больше не соображал, что делаю, нужно было двигаться вперед. Еще удар!

— Семён, отходи! — Раздался знакомый голос.

Я видел, что большинство наших бойцов лежит на полу, а оставшиеся пытаются отойти и закрыть двери. Кирилл машет мне рукой, пытаясь привлечь внимание. Плевать, я не успею, да и не хочу туда. Вперед! Снова удар, еще один. Наконец, точным ударом мне пробивают в челюсть. Сознание на несколько мгновений гаснет. Удары, удары ногами со всех сторон. Я лежу на полу, пытаясь прикрыть голову руками, а со всех сторон на меня обрушивается град ударов.

Выстрел!

Вокруг, словно по волшебству образовалась звенящая тишина. Удары прекратились. Через силу, преодолевая боль, я открываю глаза и поднимаю голову. Мое лицо заливает кровь из рассеченного лба, и увидеть, что присходит, сложно. Я стираю кровь со своего лица, мимолетно отмечая, что три пальца на моей правой руке неестественно вывернуты. Плевать! Почему все остановилось, почему люди вокруг меня замерли в странной нерешительности, что это был за выстрел, да и выстрел ли, может мне померещелось, пока меня дубасили ногами?

Не показалось. По обе стороны от двери стояли бойцы «А» отряда, вооруженные самодельными карабинами. Их стволы были направлены в замершую напротив толпу. А из открытых дверей выходили хорошо вооруженные и экипированные бойцы отряда «В». Все остановилось, все замерло. Казалось, само время в этой самой комнате застыло. Толпа еще десяток секунд назад, с яростью и жадностью мутузившая нас и желавшая разорвать на части, угрюмо молчала, наблюдая как на узком пяточке появляется все больше и больше бойцов.

— Живой? — Подошел ко мне Игорь.

Я перевел на него взгляд, им с Кириллом так же неслабо досталось. Разбитые и окровавленные лица, порванная одежда, стертые до кости кулаки.

— Хрен его знает. — Протянул я. — Вроде жить буду, но от посещения лазарета не откажусь. Эти откуда?

— Аааа, да глава подъезда лично решил подавить массовые беспорядки и выйти к людям, объяснить свою позицию, и предложить ввыходы для решения проблем. Ну и хорошо вооруженных бойцов с собой не забыл захватить. Без них нас бы уже размазали в кровавое месиво.

— А раньше он не мог подойти, или нужно было дождаться пока нас как следует отделают?

— Раньше не мог, кавалерия всегда запаздывает. — Хохотнул Игорь.

— Ну и чёрт с ним. — Положив голову на руки, прямо на бетонном полу я отключился.

Глава 5

Рейд

Пламя свечи, смех товарищей, разбавленный и почти безвкусный чай, но такая приятная душе атмосфера царящая вокруг. Как же сильно я соскучился по своим дежурствам на первом этаже. Казалось, куда меня тянет? Ведь там, на этаже, прозванным местными жителями адом, мало кто хотел оказаться. Однако для меня, служба и патрули превратились в некое подобие отдыха, когда можно было немного расслабиться, выбравшись из толпы, хоть на сутки отдохнуть от постоянно мелькающих перед глазами, осточертевших лиц соседей. Люди были везде: от них было ни спрятаться, ни скрыться. Я был вынужден находиться в постоянном обществе, ведь места в нашем доме, в моей квартире, для того, чтобы уединиться не было от слова совсем. Куда бы ты ни пошел, чтобы ни сделал, все это было на виду огромного числа людей. Любое твое действие, сказанное слово моментально становились достоянием общественности и превращались в слухи, которые смаковали, и которыми обменивались между собой твои соседи. Слухи и сплетни стали неотъемлемой частью жизни. Здесь каждый знал друг о друге и обо всех вместе взятых буквально все до незначительных мелочей. Это раздражало, вызывая в душе лишь отвращение к подобному существованию. Да и не жизни вовсе, а именно существованию в этой трижды клятой бетонной коробке, которая стала нашим спасением и нашей тюрьмой.

— Баб Мань, может попросим Семёна, чтобы поделился своей лампой? Света совсем мало, а мне еще математику закончить нужно. — Донесся до моего слуха детский голосок.

— Я тебе уже говорила, Даша, больше не обращайся к нему с просьбами. Когда будете пересекаться, просто здоровайся с ним и уходи. Чтобы я не видела, что ты с ним общаешься. — Расслышал я ответ.

Сказано это было совсем тихим голосом, но расслышать слова соседки, когда нас разделяет лишь тоненькая матерчатая перегородка, особого труда не составило.

— Но почему? Мы ведь всегда общались. Ты ведь раньше сама говорила, что их семья — хорошие люди.

— Раньше я так и думала. Теперь же, не задавай лишних вопросов и делай что тебе сказано. Увижу, что ты общаешься с ним, не посмотрю, что ты моя внучка — выпорю!

Я усмехнулся. Скорее от злости, ведь повода для веселья у меня уже давненько не было. Эти слова, сказанные женщиной, к которой у меня были теплые и трепетные чувства, больно резанули в самую душу. Впрочем… чего ее винить в подобном отношении? Ведь многие, очень многие люди, раньше с улыбкой пожимавшие мне руку и с удовольствием делившиеся слухами да сплетнями, теперь повернулись ко мне спиной.

— А я тебе говорю, правда это! — Услышал я тихие шепотки двух женщин с другой стороны. — Он, сперва, на шестом драку устроил, женщину там избил. Просто вошел в ее дом, и начал избивать. Говорят, она, бедненькая, даже опомниться не успела, как этот псих, налетел на нее и стал бить железным прутом прямо бедняжке по голове. Поговаривают, она от отчаянья и боли на весь этаж кричала и на помощь звала.

— Ой, Света, да врешь ты все! Хватит уже истории выдумывать. Если бы он ее прутом, да еще металлическим по голове бил, она бы это рассказать уже не смогла бы. А я видела ее вчера — синяк есть, но в остальном бабенка в норме. — Скептически ответила другая.