Однако Вальга онемел и лишь беспомощно смотрел на Алдана, который, не зная его беды, не мог ничем помочь. Даже ухмылялся, положив руки на пояс.

– Я… – выдавил Вальга. – Расскажу… потом. Мне с Алданом надо… переведаться. В кузне. Я к вам… потом…

– Да хоть скажи: Улеб-то здоров? – не отставала Правена. – Чего не едет? Когда будет? С весны его не видали, что ж он у них так загостился! Дитя ходить научится, а его все нет! Будто в Царьград убрался!

– З… – По привычке Вальга чуть не сказал «здоров», но это все-таки была бы ложь, которая сделала бы правду еще тяжелее. – Дядька Алдан, пойдем в кузницу! – взмолился он. – Потом уж…

Алдан хмыкнул и пошел на край селения, где стояла кузница; Вальга, ведя лошадь, торопливо направился за ним. Правена сделала было шаг ему вслед, хотела остановить, но недоброе предчувствие сковало ей ноги. Почему он так и не ответил ни на один ее простой вопрос? Так спешит зачем-то в кузню, что недосуг языком шевельнуть?

Алдан не состоял с Улебом в прямом кровном родстве, хотя, будучи воспитателем его младшего брата, знал его очень хорошо. Ему, закрывшись в кузне на отшибе, Вальга рассказал все как есть. Слушая его, Алдан мрачнел на глазах. Он тоже подумал о женщинах – Уте, Правене, своей жене Предславе, – которые поднимут плач, стоит этой вести до них дойти. Да и само по себе горе было велико: Улеба, человека доброго, честного, несправедливо пострадавшего, все здесь любили. Алдан за свою бродячую жизнь повидал всякое, но даже ему трудно было поверить, что несчастливая жизнь Улеба закончилась так рано и так страшно – и тоже безо всякой его вины!

– Так что ты думаешь – князевы люди его порешили? – спросил он у Вальги.

– Когда я уезжал, еще нечего толком неизвестно было. – Вальга с растерянности теребил серебряную цепь на груди. – Они, Игмор с братией, с нами и с отцом в одной избе жили. Той ночью никто из них спать не приходил, мы с отцом там только и были. Но я думал, они в большом стане, в шатрах загуляли с кем-то, для Игмоши это ж обычное дело. Мы только за полдень узнали, что случилось, потом Лют приехал, рассказал, что наших дренгов винят. Малфа их видела, как они за Улебом вечером приехали и с собой увезли. Грим и Девята. Князь велел их сыскать – а их нету. Ни Игмоши, ни его братьев и зятьев, – семь человек пропало. Сгинули, как вихрем унесло. Может, и не они убили. Но тогда кто? И где Игмоша? Князь велел их искать, и Лют, я так понял, тоже ищет. Но за день не сыскали никого. Только то и знаю, что они трое мертвы – Улеб и оружников двое. Тела уж обмыли и обрядили. Я их видел. Он сам изрублен – жуть…

– Чьи тела?

Оба разом обернулись. У двери стояла Ута, а за ней Правена. У Алдана двери были хорошо смазаны и не скрипели; захваченные разговором, они с Вальгой и не заметили, как слушателей стало больше.

Правена, видно, не смирилась с неизвестностью, разбудила свекровь и рассказала, что вместо Улеба приехал его вуйный брат[5] Вальга, а зачем приехал – не говорит.

Алдан встал и подошел к Уте.

– Поди сюда. – С высоты своего роста он приобнял маленькую, щуплую Уту за плечи и повел к короткой скамье. – Сядь.

Бросил на ходу взгляд на Вальгу, двинул бровью в сторону Правены. Вальга придвинулся и встал рядом, внутренне дрожа и сам не зная, что будет делать.

Поглядев на Уту – простая одежда, усталое, покрытое тонкими морщинами доброе лицо, – никто не угадал бы в ней сестру княгини русской и законную жену самого влиятельного из киевских бояр. Ута никогда не отличалась дородством, а сейчас, в сорок два года, словно бы истончилась, все свои силы отдав на служение детям и семье. Кто бы поверил, что она, в сером переднике сидящая на простой скамье в закопченной кузне, шесть лет назад расхаживала по мраморным полам Мега Палатиона в самом Константинополе, видела василевса и всю его семью, ела за их столом с золотых блюд, получала драгоценные подарки.

– Слушай, сестра! – Алдан, стоя перед Утой, наклонился и своими огромными грубыми руками накрыл ее маленькие натруженные руки, лежащие на коленях. – Беда пришла большая.

– Беда? – Ута недоверчиво раскрыла глаза, хотя уж ей-то к бедам было не привыкать. – Что же? В Киеве…

Она взглянула на Вальгу, и глаза ее еще сильнее распахнулись от пришедшей мысли. Тревожное изумление помешало ей даже поздороваться с родным братаничем. О том, что Святослав с родней и дружиной прибыл в Хольмгард, здесь не знали, для нее Вальга приехал прямо из Киева.

– Вальга! – Она хотела встать, но Алдан удержал ее. – Говори же? Асмунд? Или…

Имена Эльги или Мистины она была не в силах выговорить, но по ужасу в ее глазах было видно, как потрясла ее мысль о несчастье с кем-то из них – о несчастье, которое она даже в мыслях не смела назвать по имени.

– Это Улеб! – не выдержал Вальга, не в силах смотреть, как она перебирает предположения одно другого хуже.

Хотя куда уж хуже… Улеб дороже всех детей достался матери, и его же она сильнее всех любила.

– Что с ним? – Правена повернулась к нему.

– Он погиб, – глядя ей в глаза, сказал Вальга. – Его убили. Заманили на пустой берег и зарубили.

Видя, как окостенело ее загорелое лицо, он взял ее за локти, боясь, что упадет. Но Правена высвободилась, будто пытаясь вылезти из своего несчастья. Помотала головой.

– К-кто… – выдавила она, не в силах найти этой вести места в своих мыслях.

– Мы пока не знаем. – Перед ней Вальга не решился обвинять Игмора с братией, как он сделал перед Алданом. – Ищут.

– Но… этого быть не может, – будто убеждая его, пробормотала Правена. Взгляд ее застыл, губы побледнели так, чтобы было видно даже в полутемной кузнице. – Он… Улеб… никому зла не сделал. Кому он мог помешать?

– Это что… – подала голос Ута, которую Алдан все так же держал за руки. – Святша… добрался до него?

Вальга молча кивнул. Ута совсем не знала обстоятельств дела, но сердце матери угадало правду – все эти пять лет она ждала и боялась, что зло, изгнавшее ее сына из Киева, найдет его снова.

– Да он вовсе не хотел. – Князя Вальга должен был оправдать. – Он не приказывал. Они сами… люди его…

– Какие люди? – прохрипела Правена.

В мыслях она отказывалась признать звание человека за теми, кто решился на такое нелепое злодеяние.

– Ну… – Вальга отвел глаза. – Выходит, что наши… Игмоша с братией. Они в ту же ночь и сгинули… Иворовичи остались, а Секирины все трое – как вихри унесли…

– Я не верю… – прошептала Правена; у нее стиснуло горло, и она не могла говорить в полный голос. – Где он?

– В Хольмгарде. Его к Сванхейд привезли, его и оружников обоих. Они втроем были. Должно, уже похоронили, пока я ехал… Там, у Хольмгарда, где вся родня их.

Правена закрыла лицо руками. И тут, в этой темноте, ей так ясно представилась земля, закрывшая могильную яму, стена, отделившая ее от мужа, что из самой глубины ее существа вырвался полукрик-полустон – негромкий, глухой, но полный такого отчаяния, что у Вальги подкосились колени.

Только что она была счастливой молодой женой – и вдруг сделалась одинока, будто серая кукушка, а дитя ее – сиротой. Половину ее существа и все ее будущее судьба обрубила одним безжалостным ударом.

– Жма мою жизнь! – Алдан бросился поднимать Уту, которая молча, без звука вдруг упала со скамьи вперед, и взял ее на руки. – Дверь отвори.

Вальга отворил дверь, и Алдан вынес Уту наружу. Потом Вальга взял Правену за локоть и тоже повел к двери; не отнимая ладоней от лица, она шла, в беспамятстве делая мелкие шаги, и ему пришлось самому пригнуть ей голову в дверях, чтобы не ударилась о косяк. Но она и того бы не заметила.

Жену для Улеба подобрал его названный отец, Мстислав Свенельдич. После того как Святослав силой отобрал у сводного брата невесту, Горяну Олеговну, Улеб, уже перебравшись в Выбуты, долго не хотел и смотреть на девушек, и мать его не неволила, хотя годами он уже перешел в «старые женихи». Два года назад, когда Эльга привезла в Выбуты Малфу, надеясь здесь без шума выдать ее замуж, Мистина подумал и о женитьбе сына, однако среди местных родов подходящих для себя сватов не нашел. «Не жени его на ком попало, я пришлю ему невесту», – сказал он Уте перед отъездом. Ута, привыкшая слушаться, не говорила сыну ни слова о женитьбе, пока следующим летом и правда не прибыли люди, привезшие в жены Улебу Правимиру, Хрольвову дочь.