Старые крючкотворы добродушно посмеивались, слушая его причитания, однако все как один соглашались, что Роберт Одли славный малый и довольно-таки любопытная личность, а за его праздностью, ленью и безразличием скрывается незаурядное чувство юмора. Больших высот он не достигнет, однако и мухи не обидит. Действительно, квартира Роберта превратилась в настоящую псарню из-за глупой привычки тащить домой всех бездомных или потерявшихся шавок, которые безошибочно выделяли его в толпе и бежали следом, виляя хвостом.

Охотничий сезон Роберт всегда проводил в Одли-Корте, хотя к заядлым охотникам не относился. Он предпочитал спокойно трусить на упитанной гнедой лошадке, держась на почтительном расстоянии от лихих наездников. Смирная кобылка прекрасно понимала, что наездник не намерен рисковать жизнью, и полностью разделяла его взгляды.

Сэр Майкл в племяннике души не чаял, а кузина Алисия – хорошенькая, беспечная, загорелая, чистый сорванец в юбке – презирала. Кое-кто считал, что ему следует добиться расположения юной леди – единственной наследницы отличного имения, однако Роберту это даже в голову не приходило. Он считал Алисию чудесной девушкой, веселой и умной, одной из тысячи, и только. Вряд ли он имел представление о настоящих размерах состояния дяди и наверняка никогда не подсчитывал, какая часть в конечном счете перейдет к нему.

Поэтому, когда в одно весеннее утро, за три месяца до описываемых событий, почтальон принес известие о свадьбе сэра Майкла и леди Одли вместе с возмущенным письмом от кузины о том, что ее отец только что женился на молоденькой дурочке с кукольным личиком и кудряшками не старше самой Алисии, при этом постоянно хихикающей (с сожалением вынуждена заметить, что в силу своей неприязни именно так мисс Одли описала музыкальный смех, которым все так восхищались в Люси Грэм), то эти послания не вызвали у флегматичного джентльмена ни раздражения, ни особого удивления.

Он прочел сердитое письмо Алисии, не вынимая изо рта янтарного мундштука трубки. Завершив чтение и подняв густые черные брови до середины лба (кстати, это было его единственной манерой выражать удивление), Роберт выбросил и письмо, и открытку в корзину для бумаг и, отложив трубку, приготовился сделать умственное усилие с целью обдумывания сего предмета.

– Я так и знал, что старикан в конце концов женится, – пробормотал молодой человек после получасового размышления. – Алисия и мачеха будут жить как кошка с собакой. Надеюсь, они не станут ссориться в сезон охоты или выяснять отношения за обеденным столом: скандалы вредны для пищеварения.

Около двенадцати часов дня, следующего после вечерних событий, описанных в предыдущей главе, племянник баронета держал путь из Темпла в город. В недобрый час он поручился за одного нуждающегося приятеля, а поскольку по векселю не было уплачено, то рассчитываться призвали Роберта. С этой целью он, с голубым шелковым платком на шее, трепещущим в горячем августовском воздухе, двинулся вверх по Ладгейт-Хилл, и вошел в освежающе прохладное здание банка в тенистом дворе неподалеку от собора Святого Павла, где уладил дело, пожертвовав двумя сотнями фунтов.

Покончив с делами, Роберт покрутился на углу, дожидаясь свободного кэба, чтобы вернуться в Темпл, как вдруг его едва не сбил с ног молодой человек, стремглав влетевший в узкий переулок.

– Будьте любезны смотреть, куда идете, дружище, – мягко отчитал Роберт нетерпеливого прохожего. – Вы меня едва с ног не сбили.

Незнакомец остановился, пристально посмотрел на Роберта и ахнул от неожиданности.

– Боб! – удивленно воскликнул он. – Только вчера вечером я ступил на родную землю, а уже сегодня утром встречаю тебя!

– Я вас как будто где-то видел, мой бородатый друг, – ответствовал мистер Одли, внимательно вглядываясь в оживленное лицо незнакомца, – но пусть меня повесят, если я помню, где и когда.

– Что? – с упреком вскричал незнакомец. – Не хочешь ли ты сказать, что забыл Джорджа Талбойса?

– Конечно же, нет! – с чувством промолвил Роберт и, взяв старого друга под руку, повел его в тенистый двор, перейдя на свой обычный безразличный тон. – Ну, рассказывай, Джордж, где ты пропадал.

И Джордж поведал ему свою историю. Он рассказал все то же, что услышала бледная гувернантка на борту «Аргуса», а затем прерывающимся от волнения голосом сообщил, что в кармане у него около двадцати тысяч фунтов, которые он хочет поместить в банк к господам таким-то, своим давнишним банкирам.

– Ты не поверишь, я только что от них вышел, – сказал Роберт. – Я пойду с тобой, и мы уладим дело за пять минут.

Приятели устроили все за четверть часа, после чего Роберт Одли предложил немедленно отправиться в «Корону и скипетр» в Гринвиче или в «Замок» в Ричмонде, чтобы пообедать и поговорить о старых добрых временах, когда они вместе учились в Итоне. Однако Джордж, только что приехавший из Ливерпуля, сказал другу, что прежде всего должен заглянуть в одну кофейню на Бридж-стрит в Вестминстере, где надеется найти письмо от жены.

Пока они вихрем неслись в кэбе через Ладгейт-Хилл, Флит-стрит и Стрэнд, Джордж Талбойс изливал на Роберта все свои невероятные надежды и мечты, которые так захватили его жизнерадостную натуру.

– Я куплю дом на берегу Темзы, – радовался он, – и буду жить там с женой, и у нас будет яхта, дружище Боб. Представь: ты лежишь на палубе и куришь, а моя малышка играет на гитаре и поет для нас. Она поет не хуже тех – не помню, как их там называли, – которые чуть не ввели в беду старину Одиссея, – добавил молодой человек, чьи познания в классике оставляли желать лучшего.

Обслуга в кофейне удивленно глазела на небритого, с запавшими глазами незнакомца в одежде колониального покроя, возбужденного и шумного. Впрочем, в годы военной службы Джордж частенько сюда заходил, и, услышав его имя, к нему сразу подбежал официант.

Джордж заказал бутылку содовой и попросил узнать, есть ли письмо на его имя.

Не успели приятели устроиться в укромном уголке у камина, как официант принес воду и сообщил, что писем на это имя нет.

Он произнес это равнодушно, машинально вытирая маленький столик красного дерева. Лицо Джорджа смертельно побледнело.

– Талбойс, – повторил он. – Возможно, вы не расслышали – Талбойс. Ступайте и посмотрите еще раз, письмо должно быть.

Официант пожал плечами, вышел и вернулся почти сразу с известием, что ничего похожего в ящике для писем нет. Там обнаружилось всего три письма, адресованные господам Брауну, Сандерсону и Пинчбеку.

Молодой человек в молчании выпил воду и, облокотившись о стол, закрыл лицо руками. Роберт понял, что разочарование очень горькое, каким бы пустяковым оно ни казалось на первый взгляд. Наконец Джордж поднял голову, машинально взял из кипы журналов на столе вчерашний номер «Таймс» и уставился невидящим взглядом на первую страницу.

Не могу сказать, сколько он просидел так, глядя на строчку в списке смертей, прежде чем до его ошеломленного мозга дошел смысл. После долгой паузы он подтолкнул газету к Роберту и с лицом, изменившим цвет от бронзового загара до землистой бледности, с ужасающим спокойствием указал пальцем на строчку:

«24-го числа сего месяца в Вентноре, остров Уайт, скончалась Элен Талбойс, 22 лет».

Да, там действительно значилось черным по белому – «Элен Талбойс, 22 лет». Уверяя свою приятельницу на борту «Аргуса», что упадет замертво, если услышит дурные вести о жене, Джордж не кривил душой. И вот – страшное известие, а он сидит окаменелый, бледный и беспомощный, уставившись в удивленное лицо друга.

Джорджа оглушила внезапность удара. В странном потрясении до него не доходило, что случилось, почему всего одна строчка в «Таймс» оказала такое ужасное воздействие. Мало-помалу туман в сознании рассеялся, и на несчастного обрушилась страшная реальность.

Жаркое августовское солнце, пыльные подоконники и потрепанные шторы, кипа игровых счетов, приколотых к стене, пустой черный камин, лысый старик, клюющий носом над «Морнинг эдвертайзер», неряшливый официант, складывающий скатерть, и озабоченное лицо Роберта Одли, устремленное на него с состраданием и тревогой, – все вокруг вдруг приняло неестественные пропорции и слилось в темные пятна, плывущие перед глазами. В ушах зашумело, как от дюжины паровых двигателей, и последнее, что услышал Джордж, был звук падающего тела.