Рождество Христово Поэма Немало лет тому назад, Богов наследием владея, Одной из множества монад Возникло царство Иудея. Благословенная земля В ее пределах обозримых, Как будто созданная для Успокоения гонимых. Она, как памяти река О днях Содома и Гоморры, Была нетронутой пока В знак осознания укора. Сюда, от злобы и плетей Бежав от гнета фараонов, Привел премудрый Моисей Толпу бездомных эпигонов. Вел по пустыне сорок лет, Местам безводным и бесплодным, Но, восприняв открытый свет, Народ стал гордым и свободным. В те времена союз племен Достиг расцвета и величья, И правил ими Соломон — Царь, не теряющий обличья. Чтоб жить, последовав заветам, Не ведать за деянья срам, Чужим не веруя советам, Единобожья создал храм. Затем произошел распад На Израиль и Иудею, Воздвигнув множество преград Под руководством добродеев. Как дивный рай – цветущий сад: Оливы, фиги, апельсины, В котором каждый жить бы рад, Не тратя сил наполовину. В том истины узрев итог — Природных благ, вина и снеди — Черпали зависти исток Вовсю коварные соседи. Вначале вавилонский царь, Нутром почувствовав богатство, Вскрыл Иудею, словно ларь, Согнав всех иудеев в рабство. Царь Кир, не брезгуя идеей, Веленьем, данным исполину, Взял Вавилон, а иудеев Вернул в родную Палестину. Но вновь последовали беды, Отбиться не хватило сил — Ее в пылу другой победы Царь Македонский покорил. Шло время. Лидеры сменялись. Ничто не властвует над ним. Опять захватчики смеялись, Когда пришел Великий Рим. Они вершили святотатство, Топча святилище впотьмах, И гордость иудеев братства Отныне превратилась в страх. Народ всерьёз обеспокоен, Мысль не отложишь на потом: Как Бог мог допустить такое, Чтоб осквернен был Божий дом? Молясь в домах в глухом бессилье — Открыто веровать нельзя, И только ждать приход Мессии Предоставлялась им стезя. И ожиданья справедливы: Великой будет перемена, Взойдет на трон страны оливы Царь из Давидова колена. Но Рим – ему все было мало: Стремленьем всех подмять горя, Иметь покорного вассала Поставил своего царя. Как всякий пришлый человек Со скромным прозвищем «Великий» Над Иудеей встал навек Коварный Ирод многоликий. Он был циничен и упрям. Он отодвинул Стену плача И перестроил Вечный Храм, Чтоб было так, а не иначе. Он беспощадно истребил Потомков древних Хасмонеев, И даже тех, кого любил, Не пощадил, их прах развеяв. Во избежанье разных смут От непроверенных вестей, Завел шпионов там и тут, Филёров всяческих мастей. В глубоком сумраке застыла Назло забитая страна, Влачит уныло и постыло Предначертание она. Песня Ирода Притихли все, забились в щели. Шипят, как змеи по углам, Дрожат в подвалах, еле-еле Беспутства прикрывая срам, Какой возможен в диком страхе Богоизбранничества флёр? Что мыслит голова на плахе, Когда над ней завис топор? Мне в том неведомы сомненья: Я воцарился на века! Любому дать упокоенье — Не дрогнет царская рука! Что смерды могут ждать от власти? Лишь ускорение кнутом! Боль – префикс к осязанью счастья, Дар указующим перстом. Мне в этой жизни нет препятствий И сожалений о судьбе, Погрязшей в утлом святотатстве Непроходимой голытьбе. Народ – как стадо у овина, Святую разрывая вязь На две неравных половины. Одна упасть готова в грязь! И если дам понять неявно Намек, что надо горы срыть, Толпою бросятся забавно, Изрядно проявляя прыть. Меня не мучают причины. Я искренне безмерно рад С презреньем брошенному в спину Кинжалом слову «супостат»! Песня народа Край ты наш, край благодатный, но сирый. Голь, незавидная наша стезя. Так внесено в Стену плача курсивом: Жить, не наглея и не лебезя. Свет ты наш, свет, вседозволенно ярок, Недостижим высоко в небесах. Нам же достался лишь свечки огарок, Чтоб даже богу молиться впотьмах. Мрак ты наш, мрак – это все, что нещадно Льется на головы наших детей. Непредрекаемо и беспощадно — От словоблудия и до плетей. Стон ты наш, стон, если где отзовется Болью в нетронутых гнилью сердцах, В душах и в памяти и как придется — В людях несведущих и в мудрецах. Жизнь шла спокойно, постепенно. В один из будто ясных дней Пришел донос. И, несомненно, Стал Ирод злобней и бледней. В нем говорилось, что в народе Мессию ждут. Конечно, не елей, Навряд ли свойственно природе, Но смерд становится смелей. Еще писалось, что Мессия Был Ироду нарочно сужен Как враг, и это не флексия, Давида роду он не вчуже. Царя от страха замутило, Не ведал он, как дальше жить. Жизнь стала мерзка и постыла, Но страх помог ему решить, Чтоб перепись народа тонко, Скрывая сути, учредить И всех Давидовых потомков До основанья перебить! |
