Благодаря немалому опыту Тея смогла сразу же различить размытые контуры всех металлических предметов, какие на нем были. Меч, нож, поясная пряжка, вделанные в пояс серебряные нити, тонкая цепочка в несколько колец, прикрепляющая к поясу кошелек (ага, мы боимся, что нас ограбят), монеты в кошельке, кончики шнуровки на рубашке, ожерелье, часовая цепочка и золотая нить, вделанная в часовой футляр, серьга и – наконец! – табакерка в нагрудном кармане плаща.

Место было удобное для кражи. Тея перешла улицу. В последний момент, чтобы ее «случайное» столкновение с целью выглядело убедительнее, оглянулась назад.

Ошибка! Она увидела, как один из стоявших возле фонтана мужчин – худощавый, невыразительной наружности, бахрома рыжих волос вокруг проплешины, одет как торговец – свел обе ладони перед грудью. Из его ладоней выскочила игла париллового люксина и вонзилась сбоку в шею женщины, за которой он наблюдал, в двадцати шагах от него. Точность выстрела была поразительной, учитывая толчею человеческих тел и проезжающих мимо повозок. Струйка парилла повисла в воздухе, соединенная одним концом с его ладонями, а другим – с шеей женщины. Мужчина нагнулся вперед, полный сосредоточенности.

Идущий мимо пешеход прошел прямо сквозь ниточку паучьего шелка, оборвав ее, но мужчину это не обескуражило. Он высвободил парилл и двинулся прочь, даже не оглянувшись. Тея мельком заметила, как женщина, нахмурясь, потерла шею и снова вернулась к рассматриванию дыни на стоявшей перед ней повозке.

В этот момент на Тею кто-то натолкнулся. Она едва не растянулась на мостовой, но сильная рука поддержала ее под локоть.

– Поосторожнее, сахарная моя! – воскликнул человек, который был ее целью. Он помог ей восстановить равновесие, одновременно обхватив и легонько сжав ладонью ее ягодицу.

– Ох!.. Я…

Тее не пришлось разыгрывать смятение. В ботинках на толстой подошве удержаться на ногах было сложнее обычного, а сохранить душевное равновесие оказалось еще более непростой задачей.

– Я остановился в «Красной Шестерке», так что если ты ищешь развлечений, пышечка…

Его рука так и осталась на ее ягодице. Тее пришлось смахнуть ее легким шлепком.

– Нет, благодарю вас, милорд! – с нажимом сказала она. – Прошу прощения!

Мужчина рассмеялся, но не стал повторять попытку.

– Подумай над моим предложением, – посоветовал он. – Со мной тебя ждет такая ночь, какая твоему мужу и не снилась!

Тея стыдливо наклонила голову и отошла с чувством, будто ее опозорили. Она могла поклясться, что до сих пор чувствует на заднице его ладонь. Ей хотелось расквасить его ухмыляющееся лицо в отместку за наглость.

Вместо этого она удовлетворила жажду мести тем, что сунула в свою сумку подтибренную табакерку. Господинчик, конечно, застал ее врасплох, но Тея умела быстро ориентироваться.

Повернувшись, она двинулась прочь, на ходу снимая маячок с его головы. Умная девушка постаралась бы поскорее убраться отсюда, однако Тея не могла отказать себе в желании окинуть взглядом рынок, чтобы снова найти ту женщину.

Это оказалось нетрудно. Маячок все еще дымился в ее волосах, хотя и понемногу развеивался, а кожа побледнела настолько, что сквозь нее проступил легкий зеленоватый оттенок, характерный для давних извлекателей. Она переходила главную рыночную улицу, неся дыню под мышкой. Потом ее рука упала, и дыня выкатилась на мостовую. Женщина улыбнулась, словно бы в удивлении и замешательстве – но при этом шевельнулась только половина ее лица. Она пошатнулась и внезапно упала.

Пара человек улыбнулась, кто-то засмеялся, однако женщина не поднималась. У нее было что-то вроде припадка! Апоплексический удар?

Ухмылки исчезли с лиц. Несколько человек кинулись к ней.

– Кто-нибудь, на помощь! Хирургеон! – крикнул кто-то.

Тею пронизал ужас. «Орхолам всемилостивейший, что я только что видела?»

Каждую неделю Большой зал Хромерии превращался в место для моления. На этих мероприятиях требовалось присутствие всех студентов, независимо от способностей к извлечению.

Кип неуверенно прошаркал к своему месту на скамье между Бен-хададом и Теей. Бен-хадад щелкал цветными линзами своих очков, бросая взгляды попеременно то на беломраморные колонны, то на многоцветные витражные окна над хорами. Кип был настолько поглощен происходящим внизу, что не мог даже осмыслить сцены, изображенные на витражах.

– И что мы должны делать? – спросил он.

– М-м? – рассеянно отозвался Бен-хадад.

– Слушать, – ответила Тея. Она говорила отрывисто, сухо, совсем не характерным для нее тоном. – Сейчас вторая неделя цикла, так что, я думаю, говорить будет сам Синий.

– О нет! – протянул Бен-хадад. – Он хуже всех! Один из «искр» рассказывал, что в прошлом году в этот день вместо Синего проповедовал Гэвин Гайл, и это было великолепно. Но этот, как его там, – он просто ужасен.

– Клитос, – проговорил Кип, чувствуя тяжесть ужаса в груди: это был человек, намеченный его жертвой.

– Он пытается говорить по-ученому, потому что считает, что все синие должны так говорить, но я слышал, что настоящие ученые над ним смеются.

Кипу было все равно. Впрочем, он надеялся, что сможет почувствовать неприязнь к человеку, которого поклялся уничтожить. Сегодня он впервые увидит Клитоса Синего лично! Его сердце билось сильными толчками.

Большой зал постепенно наполнялся. В последнюю минуту перед полуднем людской поток особенно усилился. Люди еще продолжали входить, когда послышался глухой хоральный распев, доносившийся из потайной ямы в передней части зала.

– Что это? – шепотом спросил Кип.

– Мужской хор под-красных, – отозвался Бен-хадад, по-прежнему не сводивший взгляда с лучей света, лившихся сквозь витражные окна.

– Ш-ш! – шикнула на них Тея, которая напряженно слушала музыку. Странная она какая-то.

– Почему синие не могут петь сами? – поинтересовался Кип у Бен-хадада.

– Не знаю. Но это такая специальная особенность под-красных. – Бен-хадад вдруг улыбнулся и опустил взгляд. – Под-красные, конечно, отличаются страстностью, но их мужчины почти всегда стерильны. И то и другое делает их особенно популярными среди дам.

– Музыкальная одаренность тоже не мешает, – вставила Тея мечтательным тоном.

– Что? – переспросил Кип у Бен-хадада. – Почему?

Бен-хадад вопросительно поднял брови.

– Ну как же, Кип, неужели твой отец не рассказал тебе о «Семидесяти способах мужчины в обращении с женщиной»? – спросила Тея.

– Я не об этом спрашивал! Я имел в виду…

Ага, ну конечно же, она прекрасно его поняла. Тея, ухмыляясь, смотрела на залившегося краской Кипа.

«Семидесяти?»

Сжалившись, она ответила ему, понизив голос:

– Никто не знает, почему они стерильны. Такое на них наложено бремя, такую жертву они приносят Орхоламу.

– Ш-ш! – прошипела девушка, сидевшая в ряду перед ними, раздраженно обернувшись.

Хор затянул новое песнопение, и на этот раз многие из собравшихся тоже начали подтягивать. Кип понятия не имел, о чем там пелось, мог только предположить, что песнопение было на древнепарийском. Впрочем, мелодия была прекрасной, и он был рад, что не понимает слов: так он мог наслаждаться музыкой без помех.

Внезапно над их головами зажглись два огромных световых отверстия – и это было не просто полуденное солнце. Кип догадался, что, видимо, на Большой зал направили два огромных зеркала с других башен. Ну разумеется, ведь над залом располагалась Башня Призмы, так что свет не мог проникать сюда непосредственно сверху. Потребовалось вмешательство зеркал, чтобы свет Орхолама смог проникнуть к его людям.

Вновь послышалось пение, а затем показалась процессия одетых в синее мужчин и женщин. Некоторые из них раскачивали кадилами, полными дымящихся благовоний. Кип увидел Клитоса Синего – в синей шелковой мантии с высоким накрахмаленным воротником и странной синей шапке, тот прошел в нескольких шагах от него. Казалось, люкслорду было не по себе, он с трудом выносил происходящее.