Шестеро из десяти подняли руки.

– У вас бывало такое, что после стычки – словесной или физической – через какое-то время они подходят к вам, и вы видите, что они больше совсем не хотят драться, а вы сами как раз набрали полный ход? И у них такой вид, будто с ними поступили нечестно, потому что они-то уже слезли с этой горы, а вы только-только добрались до вершины?

– Представьте, что вы занимаетесь любовью, – вставила Эссель (похоже, она не зря выглядела так соблазнительно). – Мужчине стоит только шепнуть на ушко, чтобы он снимал с себя штаны, – и он уже в боевой готовности, не успеете вы и глазом моргнуть. Женскому телу требуется больше времени.

Несколько девушек нервно захихикали.

– Мужчины включаются очень быстро – но так же быстро и выключаются. Конечно, после драки они могут дрожать, кого-то может даже вырвать, но рубильник уже повернут. У женщин такого нет. Мы достигаем пика медленнее. То есть, конечно, могут быть и исключения, но сейчас о них не будем. Однако как бойцы мы склонны считать, что все остальные реагируют так же, как и мы сами, потому что все, что у нас есть, это наш собственный опыт. Но в данном случае мы ошибаемся. Мужчина может начать и закончить схватку в несколько секунд.

Это одновременно и хорошо, и плохо. Мужчина, застигнутый врасплох, будет иметь в своем распоряжении только первую инстинктивную реакцию, когда его действия будут настолько же осознанными и четкими, как во время тренировки. После этого его захватит лавина эмоций. Мы проводим тысячи часов, оттачивая эту первую реакцию, и далее мы тренируемся контролировать эмоции так, чтобы они только поднимали нас до повышенного уровня восприятия, не лишая способности соображать.

Итак, положительный момент для нас, лучниц: застигните меня врасплох, и моя первая реакция будет такой же, как у моего противника-мужчины. Разумеется, я по-прежнему могу испугаться или замешкаться, скованная собственной нерешительностью, но если этого не произойдет, мое второе, третье и последующие движения будут контролироваться не хуже первого. Мои руки не будут дрожать; я смогу совершать отточенные движения, на которые мужчина неспособен. Однако в первую минуту я буду лишена прилива силы или повышенной чувствительности, а потом, возможно, будет уже слишком поздно.

Если мужчинам необходимо учиться контролировать наплыв чувств, мы должны уметь его приближать. Учитывая, что мы взбираемся на эту гору медленнее мужчин, для того, чтобы вовремя оказаться с ними на одной высоте и воспользоваться своими преимуществами, мы должны начинать карабкаться раньше. Это значит, что, если я попадаю в ситуацию и понимаю, что она может оказаться опасной, я должна приготовиться заранее. Я должна начать карабкаться. Мужчина может попробовать шутить, чтобы снять напряжение, – пускай. Я не стану присоединяться. Из-за этого он может решить, что у меня нет чувства юмора, – ну и что? Это цена, которую я готова заплатить.

В этот день Тея и остальные девочки вышли из тренировочного зала несколько оглушенные. Услышанное произвело на них глубокое впечатление. То, что придавало этим женщинам несомненную привлекательность, поняла Тея, были их честность и сила – и эти два качества были неразрывно связаны друг с другом. Женщины как бы говорили: «Смотрите, в своем деле я лучше всех в мире, но я не могу сделать все что угодно». Эти два утверждения, взятые вместе, давали им чувство уверенности, позволяющее принять любой вызов. Если собственных сил гвардейки было недостаточно, чтобы справиться с препятствием, это могла сделать объединенная сила команды – и она не стеснялась попросить о помощи, если это было необходимо, потому что знала, что в другой ситуации ее собственный вклад в работу команды будет не менее ценен.

Лучницы были непреклонны и безжалостны – и тем не менее находились в совершенном равновесии. Они уважали друг друга и уважали сами себя. Тея знала, что некоторые из них до прихода в Черную гвардию были рабынями; в других текла благородная кровь. Одни извлекали синий, другие желтый, зеленый или красный, были здесь и бихромы. Одни были высокими, другие тощими, третьи не уступали в мышечной силе своему командующему. Все они были разными – но, признавая эти различия, гвардейки смотрели только на то, как их можно использовать, а не мерились, кто лучше или хуже. Служба в Черной гвардии являлась стержнем их личности; все остальное было вторично.

Для девочки, которая была рабыней, страдала цветовой слепотой и извлекала лишь один никому не нужный цвет, это было все равно как если бы перед ее носом помахали самой немыслимой мечтой. Вступить в Черную гвардию ей приказала ее спонсорша, годами она тренировалась с этой целью по указке других и для пользы других, но теперь она действительно желала этого сама, по собственным соображениям. И желала всем сердцем!

Кип с Теей закончили бегать круги – на этот раз наказана была Тея, за то, что ударила парня, пренебрежительно назвавшего ее малюткой, – и теперь у них не оставалось времени привести себя в порядок перед следующим занятием. Тея сказала, что это будет практика цветоизвлечения, – кажется, эта мысль приводила ее в ужас. Кип со своей стороны ждал предстоящего урока с нетерпением, даже несмотря на то, что был весь растрепан и вонял потом.

Как обычно, Тея показывала ему дорогу. Практикум проводился на другом уровне, на солнечной стороне Башни Призмы, не там, где у них обычно были лекции. Однако добравшись до нужной двери, Кип увидел, что перед ней его поджидает Гринвуди.

«О нет!»

– Кип, – произнес морщинистый служитель. – Ты опоздал. Красный люкслорд будет недоволен.

«А меня ведь так волнует его недовольство!»

– Чего ему еще от меня надо? – спросил Кип.

– Он вызывает тебя к себе.

– А если я не хочу идти?

Брови Гринвуди сложились домиком:

– Ты желаешь, чтобы я передал твой отказ Красному люкслорду?

На его лице было написано, что он считает Кипа жалким шутом. Служитель явно его недолюбливал и теперь, когда Кипа отлучили от семьи, не считал нужным это скрывать.

Кип упрямо набычился, готовый послать старого слугу ко всем чертям.

– Кип, – проговорила Тея. Она дождалась, пока Кип посмотрит на нее. – Не будь идиотом.

Он нахмурился.

– Ну хорошо. Пойдемте, – сказал он Гринвуди.

Вслед за стариком он дошел до покоев Андросса Гайла. Он пытался раздувать в себе гнев, но на самом деле все больше и больше нервничал. Гринвуди раскрыл перед ним дверь и жестом указал на тяжелый занавес, предохранявший помещение от света.

«Видит Орхолам, если старый ублюдок снова меня ударит, я ударю его в ответ!» На самом деле Кип был почти уверен, что не сделает ничего подобного, но от этой мысли ему стало немного лучше. Он шагнул внутрь.

Душные запахи: стариковское тело, благовония, пыль, пот, запах подмышек… а, нет, это уже от него самого.

– От тебя воняет, – проговорил в темноте голос, в котором сквозило отвращение.

– От вас тоже, – отозвался Кип на две секунды раньше, чем у него включился мозг.

Молчание. Затем:

– Сядь.

– Куда? На пол? – поинтересовался Кип.

– Ты что, обезьяна?

– Скорее просто чудовище. В конце концов, мы с вами родня.

Вновь молчание, на этот раз более долгое.

– Я и забыл, насколько безрассудными бывают молодые. Но, может быть, ты не безрассуден, а попросту глуп? Сядь. На стул.

Кип пошарил в темноте, нащупал стул, сел.

– Гринвуди! – рявкнул старик.

Раб вошел и повесил что-то на крюк над головой Кипа, после чего, не промолвив ни слова, вышел.

– Светильник, – сказал Андросс Гайл.

Светильник? Но он не горит! Или Кип должен его зажечь? Но разве это не аннулирует всю идею сидеть в затемненной комнате с плотными портьерами на всех окнах и дверях? К тому же у Кипа не было с собой даже кремня.

Или это испытание его способностей как извлекателя? Наверное, Андросс хочет проверить, может ли Кип…

«Идиот! Это сверхфиолетовый светильник!»