– Боюсь, он больше не мой молодой человек. Бросила его вчера – после вечеринки.

– В его день рождения? – вскинула брови бабушка.

– Да, но погоди его жалеть. Я застала его с другой женщиной. Он мне изменил.

– Вот же негодяй паршивый! – ахнула бабушка. – Я всегда знала, что с ним что-то неладно. Как в воду глядела. Слишком уж он был чистюлей. Весь правильный и лощеный. Горжусь тобой, Джиллиан! С подобными выходками мириться нельзя. Бывает, женщины закрывают глаза на измены своих мужчин, но я с этим подходом категорически не согласна. Правильно сделала – гнать таких в шею надо.

Ее поддержка согревала, но когда я взглянула на отца, он приподнял бровь, словно хотел напомнить мне о фотографиях в моей сумочке. Бабушка там смотрела влюбленными глазами на мужчину, который не был ее мужем.

Я поднесла бокал к губам. Лед тихо звякнул, врезавшись в хрустальную стенку.

Бабушка тихо подбодрила меня:

– Не отчаивайся. Все образуется.

Я снова подумала о Малкольме и том идеальном будущем, которое только вчера ясно видела перед собой.

– Думаешь? Не вполне разделяю твою уверенность.

Бабушка изо всех сил старалась меня утешить – папа же за все это время не проронил ни слова.

– Послушай, что я тебе скажу. У тебя доброе сердце, и ты заслуживаешь хорошего мужчину. Он существует, ждет тебя где-то там – впереди – и непременно встретится на твоем пути. Не могу сказать тебе, когда, где и как это произойдет, но не теряй веры. Чему быть – того не миновать.

Я не могла не улыбнуться ее оптимизму:

– Предлагаешь тихо отойти в сторону? И безропотно ждать? Пусть судьба-злодейка сама собой налаживает мою личную жизнь! А как насчет «Тиндера»?

Бабушка взяла бокал, отпила немного джин-тоника и снова поставила его на поднос.

– Как я могу ответить тебе «да» или «нет», если понятия не имею, о чем речь? Это что-то из «Твиттера»?

– Вроде того, – усмехнулась я.

Бабушка закатила глаза:

– Еще одна несуразица. В мое время люди встречались по-настоящему, а не в телефонах сидели.

Мы с папой переглянулись, и мне стало ясно, что больше откладывать момент истины нельзя. Я наклонилась к сумочке, которая лежала на полу у моих ног, и достала из нее фотографии.

– К слову, бабуль, – неуверенно начала я, – мы с папой сегодня поднимались на чердак и кое-что нашли там. Пару старых фотографий. Не могла бы ты рассказать нам о них? – Я встала и протянула ей снимки.

Увидев первую фотографию, бабушка не выказала никаких признаков беспокойства. Не уверена, что она даже ее узнала. Просмотрела снимки один за другим – казалось, наше открытие ничуть ее не смутило. Она выглядела так, будто листала скучные фотографии из чьего-то чужого альбома – не более того.

Папа наблюдал за ней с нетерпеливым беспокойством.

– Мама, – не выдержал он. – Кто этот мужчина на фотографиях? Почему ты с ним?

Я вскинула ладонь. Может, он поймет намек? И не станет продолжать? Зачем бабушке думать, что мы на нее ополчились.

Прикрыв рот кончиками пальцев, она долго, безотрывно смотрела на одну из фотографий. Наконец опять потянулась за своим бокалом и, отхлебнув чуть больше обычного, спросила:

– Как вы их нашли?

Я почувствовала себя виноватой. Стоит ли нам совать нос в бабушкину личную жизнь? Но папа! Ведь он очень нуждался в ее ответах. Боже! Хоть бы всему этому нашлось простое объяснение – чтобы мы вздохнули с облегчением и вместе посмеялись над ситуацией.

Однако где-то внутри себя я знала, что объяснение простым не будет. Ведь бабушка явно забеспокоилась, в ее глазах застыла тревога.

Подвинувшись к ней ближе, я тихо промолвила:

– Папа поднялся на чердак, хотел утеплить его к зиме. Он разбирал вещи и увидел в замке твоей шкатулки ключ. Вот так он на них… и наткнулся.

Бабушка смерила меня ледяным взглядом. Она ни разу в жизни не смотрела на меня с такой отчужденной холодностью. Затем повернулась к отцу:

– Эдвард! Это не то, что ты думаешь.

Ну конечно, она уже просчитала все как дважды два четыре и догадалась, что так взволновало ее сына.

Откровенно говоря, после ее слов я тоже испытала облегчение.

Это было не то, что мы думали.

Папа подался вперед, но с дивана не встал. Сидя в противоположном конце комнаты, он буравил бабушку обжигающим, словно лазерный луч, взглядом.

– Если это не то, что я думаю, – тогда что? Выглядит, знаешь ли, так, будто ты была влюблена в немецкого нациста, а не в англичанина, о котором мне рассказывала. Ты вообще была за ним замужем?

– Не говори глупостей. Конечно, была.

– Я знаю, что на чердаке валяется свидетельство о браке и ваши фотографии. Но, судя по всему, ты была влюблена в другого. А за моего отца вышла потому, что он был сыном графа? Ради титула или чего-то такого?

– Нет! Все было совсем не так. Жизнью клянусь – Бог мне свидетель.

– Тогда что ты делала в Берлине через год после того, как вышла замуж за моего отца? Если он вообще был моим отцом.

Бабушка остановила его предупреждающим взглядом:

– Ты не знаешь, что было на самом деле.

– Да – потому что ты никогда мне ничего не рассказывала, – парировал он. – Все, что я помню, – это огромный загородный особняк и няню, которая читала мне по ночам. А потом мы переехали сюда – к Джеку.

– И прожили отличную жизнь, – ответила она. – У тебя было замечательное детство.

Она говорила твердо, словно отчитывала его и напоминала, что сделала правильный выбор, когда решила переехать из Англии в Америку.

– Конечно, отличную. Но я все равно хочу знать, кем был этот мужчина. На фотографиях стоит дата – апрель сорокового года. Ты была с ним незадолго до моего зачатия.

Откинувшись на спинку кресла, бабушка тихо рассмеялась. Этого я совершенно не ожидала.

Кем была эта женщина, сидевшая рядом с нами? В этот момент она показалась мне чужой.

Бабушка медленно покачала головой:

– Говорю же, ты понятия не имеешь о том, что было на самом деле.

Отец посмотрел на нее с непередаваемой грустью:

– Тогда расскажи мне, мама. Пожалуйста.

Выражение ее лица смягчилось, но она отвернулась и погрузилась в задумчивое молчание. Мы ждали. И ждали долго. Наконец она глубоко вздохнула:

– Хорошо, Эдвард. Я расскажу, раз уж ты так хочешь это знать. Но сначала мне надо еще выпить. И тебе, пожалуй, тоже не помешает.

Встревоженная ноткой предупреждения в ее голосе, я быстро встала и занялась джин-тоником. Решила сделать еще одну порцию и для себя тоже – что-то подсказывало мне, что ночь будет долгой и непростой.

За несколько часов до того, как Теодор Гиббонс встретил любовь всей своей жизни, он возвращался в Лондон в вагоне первого класса. Все его мысли занимало то, как он будет делать предложение совершенно другой женщине.

Теодору был тридцать один год от роду, и буквально на днях его назначили заместителем министра снабжения. Глава правительства Невилл Чемберлен учредил одноименное министерство совсем недавно – для лучшего обеспечения вооруженных сил боевой техникой. С учетом маячившей на горизонте войны Теодор не мог не чувствовать некоторого давления со стороны близких, да и самого себя. Поэтому он озаботился не только гражданским, но и семейным долгом, а именно – жениться и произвести на свет пару наследников титула и поместья Гранчестер.

Сам он не был первым в очереди на наследование титула – эта честь принадлежала его старшему брату Генри, на которого, как все знали, ни в чем нельзя было положиться. В детстве мать сильно его баловала, а отец – сурово наказывал. В результате из него вырос импульсивный и не поддающийся никакому контролю человек. Генри дважды исключали из престижных школ, и не лучше сложилась его судьба в университете – в Кембридже он продержался всего год. Безответственный повеса, он не проявлял никаких признаков того, что собирается остепениться и жить ради чего-то, выходящего за рамки его сиюминутных желаний. Дома, в Гранчестере, его не видели уже больше пяти лет, и своему поместью он предпочитал квартиру в одном из центральных районов Лондона – в Сохо. Мать презрительно называла ее «холостяцкой берлогой».