Аркадий дал атаманам немного времени на обдумывание и краткое обсуждение между собой своих аргументов. Тем более что ему самому пауза нужна была несравненно больше. Прокляв собственный длинный язык, он судорожно придумывал доводы, способные убедить атаманов в том, что «Всё хорошо, прекрасная маркиза…». Приходилось импровизировать на ходу, что напоминало бег по лезвию бритвы. И ещё одна такая оговорка могла обойтись ему очень дорого.

– Думаю, Остряница и сам это понимает, посему будет добиваться встречи, не раскрывая дьячкам ничего. Нет, конечно, может попытаться начать обвинять меня в том, что я колдун и хочу извести его царя-батюшку злыми чарами. Только кто ж ему без доказательств поверит? Доводилось ли кому слышать, чтоб из Москвы требовали характерника? Да и сейчас мы государю московскому служим получше, чем большинство его слуг, он не дурак и к наветам на нас прислушиваться не будет.

По комнате прошёл гул. Много кого хотел царь с Дона получить (но к тем временам не выдали ему никого), однако колдуны с края света не интересовали никогда. Атаманы об этом прекрасно знали. Аркадий продолжил. Его, как знаменитого литературного героя, понесло, и оставалось надеяться, что удастся выкрутиться.

– Скорее всего, постарается не разглашать заранее ничего. Мол, слово для царских ушей, очень тайное и важное. Ну, к царю вряд ли сразу пропустят, однако человек он известный, думаю, тот же Шереметев его примет. Только вот… чем Шереметев, в этом деле, от самого простого дьячка отличается, знаете?

Задав вопрос, Аркадий оглядел аудиторию. Атаманы слушали внимательно и видимого неудовольствия не проявляли, что его сильно порадовало.

– Длиной рукавов Шереметев от самого последнего дьячка отличается. Боярину полагается на людях носить одёжку с длинными рукавами. Потому как и он ни в какое колдовство с Дону не уверует, спросит: «А чем докажешь?», а уж ни про каких попаданцев и слушать не станет. Да и любой атаман для боярина – разбойник с большой дороги, коему верить никак нельзя. А Остряница человек гордый, если не сдержится, на хулу ответит… то худо будет не мне, а ему самому.

Аркадий тихонечко вздохнул, сделав малюсенькую паузу, взмолился про себя «Господи, помоги!» и продолжил.

– А значит, и у боярина ждёт нашего перебежчика большая, круглая… – попаданец обвёл описываемый предмет руками.

– Жопа! – догадался кто-то в зале.

– Точно, она самая. Никто там ему не поверит, и, в самом лучшем для Остряницы случае, пошлют по всем известному адресу.

– Нах!.. – ещё раз проявил сообразительность кто-то из молодых донцов. Ещё несколько человек поддержали догадку смехом.

– А куда же ещё посылать человека, допекающего вас глупыми выдумками? Но это в лучшем случае. Могут и в острог кинуть, если почему-то на Остряницу обидятся, подумают, что он их нарочно пытается обмануть. Сами знаете, в Москве с казаками не церемонятся.

Атаманов логическая цепочка, выстроенная Аркадием, удовлетворила. Или, по крайней мере, они сделали вид, что ею удовлетворены. Никто не заметил или не стал заострять внимание на том, что попаданец связал подобный исход предприятия беглого атамана со скоростью его приёма в верхах. Вспомнив всё ту же киноклассику, решил отвлечь внимание атаманов на другой предмет.

«Поверим Штирлицу-Исаеву, что человеку свойственно запоминать последнее из сказанного».

– Но бог с ним, беглым Остряницей. Раз уж мы здесь почти все собрались, давайте прикинем, кого направить в Венецию к дожу, для переговоров о союзе в борьбе с турками. Посылать, пожалуй, надо сейчас, потому как осень у нас будет жаркая, воевать на море придётся много. Если, пусть в будущем году, с юга по туркам ударят и венецианцы, их злейшие враги, и им, и нам легче будет. Было бы потом неплохо наладить отношения с Левоном Дадиани. Сейчас он на союз с нами не пойдёт, но если мы сможем подпалить хвост у султана, то…

– А согласятся ли на переговоры с разбойниками, какими нас многие считают, гордые венецианцы и царь Мингрелии? – выразил сомнение Хмельницкий.

– Дадиани с радостью, если не будет бояться наказания из Стамбула. Уж очень ему хочется объединить всю Западную Грузию под своей властью. Пока, как мне рассказывали, он верный союзник турок. А с Имеретией, как мне кажется, отношений иметь не стоит, сами знаете, продадут за грош. Венецианцы пойдут на переговоры, если мы турок ещё раз или два вдрызг расколошматим. Слать посольство к ним стоит уже немедленно, пока оно туда доберётся, наши победы уже будут греметь на всю Европу. Кстати, неплохо бы было договориться с прибрежными черкесами о совместном походе на Стамбул. Думается, они согласятся.

Ну какой же мужик не любит поболтать о международном положении? Тем более, если ему самому, или его куму там, свату, светит стать полномочным послом для важного дела? Атаманы заглотнули приманку с ходу. Предложения о посольствах прошли на «ура!». Зато обсуждение персон будущих послов вызвало ожесточённые споры. Под их шумок Аркадий вышел во двор со Свиткой. Ещё в первые дни на совете характерников попаданец высказал предложение, что неплохо бы было иметь при каждом из атаманов своих людей. Одного, возможно, даже двух, но не знающих о заданиях друг друга. Свитка, воспитывавший пластунов, сказал, что это можно устроить. Верные казацкому делу (кто бы объяснил толком, что это такое) хлопцы у него были. Тогда и поставили его начальником разведки и контрразведки в одном флаконе. Аркадий, считавший главной опасностью для нарождавшегося государства не нищету ресурсов даже, а продажность старшины, тогда такой инициативе очень обрадовался. Но сообщать о таких мероприятиях атаманам было… если не самоубийственно, то крайне неумно.

– Возле Остряницы кто-нибудь из твоих хлопцев есть?

– Есть.

– А готовое средство, возбуждающее человека, у тебя имеется? Помнишь, мы говорили о таком?

Свитка выказал некоторое удивление.

– Возбуждающее? Так оно ж может убить разве что больного сердцем, а Остряница здоров как бык.

– Ну и хорошо, что здоров. И дай ему бог здоровья на ближайший месяц. Нам слухи, что мы атамана отравили, совсем не нужны. Срочно пересылай своему человеку то средство. Предупреди, что его необходимо подмешивать в питьё полковника перед хождением в приказы и к важным людям. Тогда там его точно сумасшедшим посчитают. И всерьёз прислушиваться к его воплям не будут. А он ведь в ответ на недоверие, пожалуй, без крика не обойдётся?

Свитка помолчал немного, видимо, обдумывая предложение. Потом поднял взгляд на более рослого собеседника и тихо, без интонаций, ответил:

– Если питьё будет в нужной пропорции, ясно дело, не обойдётся. Сегодня же пошлю гонца вслед. После Воронежа Остряница спешить не будет, думаю, до Москвы он их догонит. Однако и сволочь ты, Аркадий. Убить-то куда милосердней было бы.

– Сволочь? Наверное. Только учти, если хочешь спасти родную землю от великих бед, тебе самому надо становиться сволочью куда большей. Чтоб я казался, по сравнению с тобой, невинным, белым и пушистым.

Свитка зыркнул на попаданца исподлобья и пошёл со двора. Аркадий постоял, подумал. Возвращаться к спорящим атаманам ему не хотелось. Кому куда ехать они без него распределят.

«Присутствовать при дележе портфелей… я этого ещё в двадцать первом веке по телевизору насмотрелся. Хотя вот какая странность, атаманы такой делёж производят… интеллигентней, что ли. Пусть и называть интеллигентом Каторжного или Кривоноса… хм, смешно. Но, возможно, из-за опасения, что хамство здесь немедленно боком может вылезти, ведут они себя приличней депутатов. Без того безобразия, что приходилось наблюдать в Раде, чтоб её… Пойду-ка лучше своими прогрессорскими делами займусь».

Далеко идти не пришлось. Дела прогрессорские настигли вскоре после выхода со двора Петрова. Аркадия на улице отловили три незнакомых казака с ружьями. Они были до предела возмущены тем, что приделанные им кузнецом прицелы точной стрельбе не способствуют, а мешают. А они за переделку своих ружей деньги платили! Не стесняясь в выражениях, казаки крыли матом всех таких-сяких колдунов, выдумывающих всякую дурацкую хрень.