На следующее утро двинулись в путь спозаранку. Отдохнувший Аркадий переносил путь много легче, вероятно, не в последнюю очередь благодаря болеутоляющему, которое характерники перестали экономить. Через несколько часов лошади вдруг стали. Попаданец удивился, для дневки было рановато.

– Что там? – спросил он у ехавшего рядом Сирка, сильно смущавшегося вчера при рассказах о своих будущих подвигах.

– След орды. Большой орды, во много сотен, если не в тысячи всадников. Пойди мы, как хотели, вчера днём они нас без оружия стоптали бы, копытами.

Вид у знаменитого в будущем характерника и гетмана был несколько пришибленным, а взгляд, которым он смотрел на Аркадия, странноватым.

«Ну, стоптали или нет, ещё мы бы посмотрели. ППШ с кучей снаряженных дисков и рожков – серьёзный аргумент для беспрепятственного прохода по степи. Но чего это он так смотрел на меня? А! Так я ж вчера, не желая ехать дальше, заявил, что нам не надо ехать из-за татар. Они теперь думают, что я предвидел возможность встречи с ордой. Ну и пускай думают! Легендой больше, легендой меньше… Интересно, что будут рассказывать в будущем о деяниях Москаля-чародея?»

30 березня 1637 года от Р. Х.

Исчезновение Юзефа, надёжнейшего своего джуры, рекомендованного отцами из ордена Иисуса Сладчайшего, Филипп обнаружил утром. Удивился и, ничего не подозревая, послал поискать его вокруг. Десятник личной сотни, хороший казак, но уж очень… православный, Михайло Спыс[25], через некоторое время доложил, что Юзефа (притворно принявшего православие и получившего новое имя, но называемого всеми по-старому) в таборе нет. Сегодня спозаранку он оседлал трёх лошадей и выехал на север.

– Сказал, по твоему поручению, батьку.

– Я его никуда не посылал.

– Да откуда же страже об этом знать? Проверять его слова, будить тебя в голову никому не пришло. Все ведали, что он доверенный твой человек, никто не усомнился в его словах.

Филипп не захотел терять лицо перед казаком, поблагодарил его и отослал прочь. Сам же глубоко задумался. От кого угодно он ожидал неприятных сюрпризов, только не от Юзефа, истового католика, шляхтича древнего рода, родственника самих Гонсевских.

«Что погнало его прочь из табора, да тайком от меня? Заподозрил в предательстве? Так не с чего. А по другим случаям он бы обязательно спросился, прежде чем выезжать. Непонятно. И тревожно. Если Юзеф посчитал меня предателем и донесёт об этом представителю ордена в Киеве, то… трудно будет оправдываться. Ясно, что его приставили не только помогать мне, но и следить. Но я же не предавал! Будем надеяться, что славящиеся своей рассудительностью отцы из Киевской коллегии ордена не будут выносить опрометчивых и поспешных решений».

Не так себе представлял Филипп гетманскую участь. Совсем не так. Абсолютная по древнему обычаю власть оборачивалась бессилием. Должное для наказного гетмана уважение – издевательским пренебрежением со стороны одного из подчинённых. Вместо торжества гордости от достигнутого звания и порученной тайной миссии его душу терзали страх разоблачения и неуверенность в своих силах.

«А тут ещё выходка Юзефа! Ну почему он сбежал?!»

Долго мучиться над этим вопросом гетману не дали татары. Они попытались атаковать табор с севера, откуда их не ждали. Но казаки в походе редко дают возможность врагу тайно подкрасться к себе вплотную. Не получилось и на этот раз у татар. Один из дозоров засёк их на приличном расстоянии, дал знать своим. Филипп приказал привести табор в боевое положение. Казаки, прикрываясь телегами, даже передвигаться могли. Отдав необходимые приказы, пошёл смотреть на отхлынувших от первого же залпа, но не ускакавших татар.

Быстро прояснилось, что вокруг крутились несколько небольших чамбулов, общей численностью около полутора тысяч всадников. И, естественно, тысячи три-четыре лошадей. В походы на одной лошади ни татары, ни казаки никогда не ходили. Чего хотели эти храбрецы, было непонятно. Слово храбрецы здесь употреблено в самом что ни на есть прямом смысле слова. Одолеть тысячу запорожцев, засевших в таборе, они вряд ли смогли бы, даже имея десятикратное численное преимущество. А при приблизительном равенстве в людях татары, не имея реальных шансов на победу, очень рисковали. Несравненно лучше вооружённые и обученные военному делу казаки могли сильно огорчить ногаев, несмотря на как будто безопасное расстояние, которого они придерживались. И те это наверняка понимали.

Гетман поломал голову над странным поведением татар, но ничего путного в неё не пришло. Придерживать табор ради подхода мощного подкрепления не было смысла, так как такой помощи ногаям прибыть не могло. Крымский хан только что закончил распрю с буджакскими ногаями, говорят, на Молдавию походом собирается. Да и в союзе он сейчас с запорожцами. Нарушать мир ему самому невыгодно. Турки намертво застряли в Персии, куда сам Матьяш собирался, на помощь шаху. Если татары собирались, внезапно наскочив, погромить-пограбить, то непонятно, почему не убегают, убедившись, что врасплох застукать не удалось? Так и не придумав ничего, гетман начал соображать, как бы побольнее наказать наглецов, выместить на них злость за собственные промахи последних дней.

Но и здесь его ждала неудача. Какой-то запорожец в одиночку рванул между двумя чамбулами прочь от табора. Странно, но его отъезд вызвал большое оживление, улюлюканье и азартные выкрики. Будто казаки спорили, как на гонках. В данном случае спорить было не о чем. Казак на одной кобылке убежать от двух чамбулов никак не мог. Его заведомо скоро догонят и поймают. Подбежавший казак разъяснил ситуацию.

– Батьку, путайте ноги своего жеребца… Срачкороб, чтоб его… ракету свою пускать будет, татар на нас погонит.

– !!

Гетман вспомнил свои ощущения при первом пролёте этого дьявольского изобретения Москаля-чародея, и его отвратительное настроение стремительно ухудшилось. Ведь действительно тогда чуть не усрался. Но что поделаешь, соскочил с коня и спутал его ноги, потом, подумав немного, положил спутанного коня на землю.

Тем же самым занимались все казаки, поминая своего неуёмного собрата подходящими прилагательными и существительными. Он же скакал во всю прыть прямо от табора, вытягивая за собой сразу два чамбула, то есть сотен пять-шесть всадников. Наглец и не подумал прикинуть вариант несрабатывания ракеты.

Срачкороб хорошо рассчитал. Догоняя его, чамбулы сблизились, передние всадники в них уже раскручивали арканы, горя желанием лично поймать беглеца, когда тот соскочил с лошади, пропав таким образом из поля зрения казаков. Все замерли, кое-кто, успевший сделать на него ставку, с замиранием сердца. И тут все услышали. Ракету. Точнее, услышали леденящие сердце и кровь звуки, которые она издавала при полёте. Многие закрыли уши руками, но помогало это слабо.

Уже слышавшие эту жуть и знавшие о её, в общем-то, безвредности, казаки, тем не менее, перепугались снова. Можете представить, что творилось в толпе татар, почти настигшей Срачкороба? «Смешались в кучу кони, люди…» – это как раз о них. Десятки всадников, которых, казалось, только смерть может вышибить из седла, да и то не наверняка, валились под копыта своих лошадей. Взбесившиеся кони топтали друг друга и собственных всадников, разворачиваясь от воплощённого в ракете УЖАСА. И среди всадников, и среди лошадей были умершие от разрывов сердца или инсультов. Все лошади, сумевшие развернуться, вне зависимости, усидели ли на них всадники или нет, рванули прочь.

В том числе – на передвижной лагерь запорожцев, на телеги. И они не подумали останавливаться перед каким-то препятствием, когда за спиной ТАКОЕ. У казаков воцарилось «веселье». Снеся, как сор, телеги, взбесившийся табун ворвался в табор и принялся его крушить. Имей возможность сумевшие усидеть в сёдлах всадники управлять своими скакунами, могли большие трофеи взять и великий вред запорожцам нанести. Впрочем, кони насчёт вреда и сами постарались. Затоптав насмерть несколько казаков, порушив палатки, погубив немало имущества. В таборе воцарился хаос, так любимый поклонниками фэнтези.