Ветер за время налёта не изменился, разве что стал чуть послабее. К сожалению для грабителей – не прекратился совсем. Так что предстояло возвращаться и против течения, весной при таком ветре – значительного, и против самого ветра. Здесь и самым большим противникам сожжения больших кораблей стало ясно, что их уничтожение было обоснованным, быстро отбуксировать их при такой погоде было нереально, как бы ни хотелось завести свой многопушечный флот. Легче на душе от этого многим не стало, воспоминания о пылающих гигантах ещё долго будут портить им настроение, превратившись в невидимый рубец на душе.

Ночь с 17 на 18 зуль-ка’да 1047 года хиджры (ночь с 2 на 3 апреля 1638 года от Р. Х.) Румелихисары

Грабёж, конечно, дело увлекательное. Добираясь до желанной добычи, забываешь обо всём, и горе тому, кто попытается помешать. Однако регулярно им могут заниматься только те люди, которые умеют даже в моменты высшего счастья – очищения богатого сейфа – думать о путях отхода. Почему-то окружающие обычно восторгов грабителей не разделяют и всячески им в присвоении «заработанного непосильным трудом» пытаются помешать. Посему атаманы, съевшие на облегчении сундуков ближних не собаку даже, а огромную стаю псовых (господи, прости им эти грехи), позаботились об отступлении заранее.

Помимо трудностей с течениями, ветрами и скалами, оставалась ещё одна нерешённая проблема – Румелихисары. Взять с наскока её не удалось. Но если к Стамбулу казацкий флот проскочил на очень большой для тех времён скорости, в темноте и неожиданно для топчи огромных пушек, в ней установленных, то при возвращении, заведомо более медленном и дневном, они могли собрать богатейшую жатву казацких жизней и пустить на дно, что ещё обиднее, немалую часть награбленного. Спрашивается, зачем старались?

Поэтому ещё в разгар грабежа на стены Анадолухисары послали самых метких пушкарей и три сотни казаков им в помощь. В ночь перед проходом флота обратно они начали интенсивный обстрел стен и башен Румелихисары. Оглушительно, можно сказать – громоподобно, рявкнула одна из смотревших на пролив (и крепость на другом его берегу) пушек, затем вторая, третья… Пушкари повели пристрелку. Снопы пламени вылетали из огромных жерл вместе с ядрами более чем полуметрового диаметра. Особая сила звучания у нескольких выстрелов объяснялась именно огромным калибром пушек. Ядрышки центнерного веса полетели передавать горячий привет засевшим в Румелихисары османам. Над крепостью поднялись густые облака порохового дыма.

К великой удаче казаков, ветер продолжал дуть с северо-востока, относя и рассеивая эти мешающие не только целиться, но и дышать, образования по направлению к Стамбулу. Пороха в арсенале Анадолухисары запасено было немало, запас ядер также имелся. Расположены крепости менее чем в километре друг от друга, в самом узком месте пролива. Даже тонкостенные, пригодные только для стрельбы каменными ядрами и жребием (картечью, у османов – также обычно каменной, щебнем) османские пушки могли добить до крепости-соседки. Среди гнездившихся в крепостях птиц поднялся изрядный переполох, такое ужасное пробуждение стало для них совершенной неожиданностью – в связи с дороговизной пороха здесь тренировочных стрельб давно не вели. Мало кто из летунов пережил эту ночь, трепетные птичьи сердца не созданы для таких нагрузок.

Топчи из Румелихисары немедленно ответили на казацкие залпы своими, между крепостями-сёстрами, изначально призванными совместно защищать Стамбул, завязалась артиллерийская дуэль. Османам стрелять было несколько менее удобно – дым от их собственных выстрелов задувался прямо на них. Если бы ветер был восточным, это бы здорово облегчило казакам жизнь, но даже небольшие проблемы у топчи стали приятным моментом. Темнота, благо цели были крупными и неподвижными, не мешала ни пушкарям, ни топчи.

Далеко за полночь начало сказываться преимущество осман в количестве крупнокалиберной артиллерии. В заметно более крупной Румелихисары и пушек было больше. Однако такая перестрелка потребовала от османского гарнизона предельного напряжения сил. Некоторые орудия спокойно могли выдержать сравнение со знаменитой царь-пушкой, соответственно, ядра для них были очень тяжёлыми. Картечью же палить на такое значительное расстояние было бессмысленно. Топчи быстро вымотались, и мухафиз привлёк к обслуживанию орудий большую часть гарнизона. Начавшие стрелять первыми топчи уже были мокры от неимоверных усилий, будто побывали под дождём. Они заметно покачивались при ходьбе, глаза покраснели от порохового дыма и слезились, но заменить их было некем. Если засыпать в пушку порох и закатить туда ядро могли и обычные спахи, то стрелять должны были именно топчи, умеющие это делать. На суше возле Румелихисары казаки активности не проявляли, их вообще там видно не было, что дало возможность мухафизу оставить на стене, защищавшей крепость, лишь несколько человек стражи.

От попадания гигантских мраморных шаров крепостные стены ощутимо вздрагивали, хотя построены были на редкость хорошо и надёжно. Так что ядра, несмотря на огромный вес, бесполезно разбивались о стены и башни, хоть и откалывали куски кладки. Хуже было, когда они разбивались в непосредственной близости от пушек, осыпая их и орудийную прислугу градом каменной картечи. Выжить в таких местах не удавалось никому. Гром от перестрелки был хорошо слышен во всех районах Стамбула, но там в этот момент было не до героически дравшегося гарнизона Румелихисары. Разве что некоторые из гражданских обитателей города преждевременно возрадовались идущей на помощь разграбляемому городу непобедимой армии халифата. Шли армии, сразу две, но помешать проклятым гяурам не успевали. Вот и попробуй не поверить в то, что казаков возглавляют могучие колдуны: никогда их не удавалось застать на суше несравненно более сильным войскам султана. Чем же, кроме колдовства, можно объяснить такое постоянство?

Дело шло к утру, когда стала сказываться большая численность гарнизона в Анадолухисары. Казаки имели возможность менять прислугу у орудий и стали стрелять заметно чаще. Обе стороны уже лишились по нескольку подбитых орудий и имели потери в живой силе. В этот сладкий предрассветный час первого намаза и раздался взрыв у ворот Румелихисары. Нельзя сказать, чтоб слишком громкий, по сравнению с бабаханьем пушек главного калибра, но мухафиза будто кто ножом в сердце пырнул.

«Как проклятые могли подобраться незаметно к воротам?! Там же несколько часовых, причём из числа самых остроглазых. Почему они не заметили врагов?!»

Опытный воин, он сразу понял, что сражение близко к концу и рассвет в этой крепости не суждено встретить никому. И не ошибся. Провести расследование погубившего крепость эпизода мухафизу было не дано. Иначе он установил бы, что стражу расстреляли из луков, а падения их на стену или вовне из крепости никто не услышал из-за ожесточённой стрельбы. Поэтому казаки спокойно подложили к воротам бочонки с порохом и даже обложили их мешками с землёй.

Нет, никто в Румелихисары сдаваться не собирался. Ворвавшихся со страшным рёвом казаков во дворе встретил резерв, полсотни тимариотов, отдыхавших после помощи топчи. Однако преградить им путь в крепость в узком проходе ворот они не успели, а следовательно, были обречены. Три сотни казаков, успевших отдохнуть за время сидения в засаде, легко смяли и побили подуставший османский резерв, а потом и перерубили остальных защитников крепости. Хотя ворвалось в крепость приблизительно столько же врагов, сколько её обороняло воинов, у османов не было ни малейших шансов отбиться. Враги уничтожали их по частям, набрасываясь со всех сторон, в таких условиях и знаменитое умение осман рубиться на саблях не помогало. Да и устали они в эту ночь, не выспались, обычной реакции и скорости движений показать не могли. Так и гибли один за другим, в безнадёжных, но отчаянных попытках уничтожить врагов. А последние, так – с желанием продать свою жизнь подороже. Их, большей частью, пристрелили. Заморачиваться рыцарскими идеями о необходимости дать противнику право на поединок никто не стал.