За Эпабо и его фонарем они спускались к берегу.
– Когда-то мы были родом драконьих всадников. Еще не одно столетие после Снежной девы мы правили небом, морем и землей, – говорил император Йороду. – А потом драконы отдалились от нас и затосковали. Они, один за другим, уходили в долгий сон, и мы утратили искусство всадников. Но драконы, если пожелают, еще могут взлететь. Просто они решили поберечь силы.
– Отчего они ослабли?
– Кто может знать ответ, если не знает певица богов?
Через озеро протянулись старые мостки. Они вели к островку посередине.
– Боги доброжелательны, – говорил, ступая по доскам, император, – но они не от нашего мира. Они предпочитают не вовлекаться в политику и распри людей. Даже бодрствуя, они не помогли бы нам против угрозы таких, как клан Купоза. Вот почему мне понадобилась ты.
– Зачем вы привели меня к этому озеру?
– Прежде я приводил сюда старшего из твоих братьев. В империи Двенадцати Озер имперская дракана, пока не уснула, выбирала достойного наследника из рода Лаксенг. У нас обычно наследуют первенцы, но, я думаю, лакустринцы правы. Мы, что ни говори, состоим из воды, а кто лучший судья воде, как не бог?
Увидев, что ожидало их на островке, Думаи встала как вкопанная. Большой колокол, литая бронза.
– Отец, – выговорила она. – Это запретно.
– Нам – нет. У нас, окажись Сейки в большой нужде, есть средство пробудить их всех. Ты всю жизнь жила рядом с ним.
– Королева Колоколов.
– Да. Услышав звон Королевы Колоколов, люди по всей Сейки зазвонят в остальные. – Отец тронул бронзу ладонью. – На Сейки столетия не рождалось драконов. Последняя, вылупившаяся из яйца, – Фуртия Буревестница выбрала убежищем это озеро.
– Ты, когда приводил сюда наследного принца, пробудил дракану?
– Да. Я хотел знать, что она о нем думает.
– Что она сказала?
– Что его свет меркнет. Полагаю, она каким-то образом предчувствовала убившую его болезнь. Теперь я хочу знать, что думает Фуртия Буревестница о моей обретенной на горе дочери.
Император кивнул, и Эпабо ударил в колокол. Голос бронзы был чистым и глубоким, ему отозвалась сама ночь.
Озеро взбурлило. Думаи смотрела и не знала, наяву она или во сне.
Первым показалось и расплылось по воде бледное сияние гребня, следом – гигантские рога, горящие глаза и морда. Далее черной рекой потекли чешуи, и за ними – грозовое облако гривы. Думаи упала на колени. Она слышала кровь в ушах, срывающееся на смех дыхание. Отец преклонил колени с ней рядом.
– Сын радуги? – холодно и звучно заговорила Фуртия Буревестница. – Сколько тебя не было?
Думаи, заливаясь слезами, силилась выровнять дыхание. Дракана был подобна колоколу.
– Восемнадцать раз сменилось время года, великая Фуртия. – Император Йороду сопровождал свои слова жестами, потому что драконы на земле слышат плохо, как люди под водой. – Надеюсь, твой сон был покоен.
– Ты разбудил меня, чтобы сдержать огонь?
Император запнулся:
– Я сегодня не видел огня, великая. Или я ослеп?
– Он поднимается из бессонных глубин под разбитой мантией. – Фуртия Буревестница окинула его взглядом. – Зачем же ты пришел?
– Я взыскую твоей мудрости. С последней нашей беседы двое моих сыновей были вырваны из этой быстротекущей жизни. Я думал, что мне осталась лишь одна, младшая дочь. Я ошибался.
«Дитя земли, ты меня слышишь?»
Думаи медленно подняла глаза. Этот голос прозвучал у нее в голове, отозвавшейся внезапной болью. Фуртия ответила на ее взгляд. Гребень ее померк, но глаза светились по-прежнему.
«Да…»
– Великая, я узнал, что у меня есть еще одно, рожденное первым, дитя, – говорил между тем император Йороду. – Это Нойзикен па Думаи, принцесса Сейки, и я хотел бы знать, достойная ли она наследница Радужного трона?
Думаи вздрогнула всем телом, когда дракана склонила огромную голову.
– В этой свет, я вижу его ясно, – заключила Фуртия Буревестница. – Эта держит пробужденную звезду.
II. Пока боги спят 510 о. э
И не висела земля, обтекаема током воздушным,
Собственный вес потеряв…
Овидий. Метаморфозы (Перевод С. Шервинского)
24
Север
В сумрачном зале пылали огни и звенел смех. Столы ломились: копченый барашек, зажаренная козлятина и рыба, вываренные в сосновом сиропе сливы, фаршированные грушами темные рябчики, черный хлеб из земляных печей. Король Бардольт восседал за верхним столом с вождем Солнотта.
Вулфа зажали на лавке Велл и Саума. Все слушали бородачей – старейшин селений в Могильниках. Обсуждали любопытные возможности торговли дарами Севера. Один северянин, торговец мехами, охотился с хюранцами, другой раскапывал в торфе чушки руды, (но дважды натыкался на неразложившиеся трупы), а третий нажил состояние на желчи черных китов, из которой, оказывается, готовили благовония.
В эту ночь звучали лучшие на памяти Вулфа истории. Он согрелся, отяжелел, как всегда бывало после выпивки. Велл, совсем пьяный, привалился к нему. Напротив, через стол, плакал от смеха Трит – это Эйдаг отпустила какую-то шуточку.
Мальчишкой Вулф мечтал попасть в хротские залы. Ревущий огонь после приключений в снежной стране, рассказы, пиры, веселые песни. Сейчас круг друзей, сытый живот и отделявшее его от Дебрей расстояние не до конца заглушали тоску по оставшейся в Инисе семье.
В Хроте его семьей стала дружинная «доля». Отряд домашнего войска (у Бардольта таких было много) из семи человек: Регни, Эйдаг, Карлстена, Велла, Саумы, Трита и Вулфа.
– Счастье, что все они смеются.
Вулф оглянулся влево, на смотревшую из-под густых черных кудрей Сауму. Она, средняя дочь вождя, была среди них лучшей лучницей.
– А что? – удивился он.
Она отпила горячей воды из кубка. На смуглой коже пестрели летние веснушки.
– Могли бы бушевать, требуя от Бардольта объяснений насчет горы Ужаса, – ответила она. – Что ни говори, он обратил Хрот ради королевы, чья божественность оказалась ложной.
После извержений в стране трудно дышалось, хотя Бардольт из кожи лез, стараясь развеять тучи.
– Не оказалась, – возразил Вулф. – Безымянного я пока что не видел.
– Пока что, – повторила Саума.
Эйдаг подавилась вином, и оба они оглянулись на нее.
– Ведьмобой? – фыркнула она. Сидящему рядом с ней старику, как видно, было не смешно. – Ты, верно, шутишь! Что за языческое имя…
– Я убил одну ведьму.
– Это, надо думать, хорошо. – Эйдаг опустила чашу и ухмыльнулась, показав щербину на месте потерянного в пьяной драке с Регни переднего зуба. – Ну что же, расскажи нам. Что за ведьма?
– Ведьма есть ведьма. Злодейка, тоскующая по старому обычаю. Не все снежные провидицы согласились следовать заветам Святого, иные обратились к ледяным духам и предались их воле, – ответил, не замечая насмешливых взглядов, седобородый рассказчик. – Я выследил одну в Железной роще близ Нарекенского прохода. Видел, как она обернулась вороной и выклевала сердце собственного мужа. Я прокрался в рощу, когда она уснула, и вогнал топор ей в сердце. Тут ей и пришел конец.
Трит раскраснелся, его блестящий каплями пота лоб облепили волосы.
– Один справился? – с наигранным изумлением спросил он старика. – Подкрался и убил спящую женщину?
– Это мое ремесло, потому что бить китов я уже стар. Я первый искатель ведьм на всем Севере.
– Какая доблесть! – Трит поднял рог с вином. – И как удобно, что мы должны верить тебе на слово.
– Не каждому дается бард, чтобы воспеть его деяния, парень.
– Ты бы пригодился на Западе. В Инисе полно ведьм, – процедил Карлстен, белки его глаз налились кровью. – Пусть наш новый друг скажет. Правда, Вулферт, что твоя мать – инисская ведьма?