Тунува соскользнула на землю:

– Я готова всех баранов загнать в море, лишь бы не жевать больше вяленую баранину.

– А я охотно помогу.

– Если позволите разбавить вашу беседу каплей здравого смысла, – проворчала Апая, не сходя с седла, – берегитесь щелкунов. Они кочуют следом за оленями. Проверю, нет ли поблизости племен нурам.

Проводив родительницу кислым взглядом, Эсбар сбросила с себя одежду:

– Слышала, что она сказала? – Она, отдуваясь, зашла в воду по бедра. – Тебя еще лихорадит?

Тунува, тряхнув головой, распустила волосы.

– Больше прежнего.

– Тогда заходи. В воде прохладней.

Под ноги ложился камыш, в его тени вода казалась совсем черной. Погрузившись целиком, Тунува облегченно вздохнула и перевернулась на спину. Эсбар подплыла поближе.

– До Хармарского прохода их не догнать, – сказала Тунува. – Нам не миновать Ментендона.

Сию с петлей на шее… Сию в колодках, Сию на коленях со связанными за спиной руками…

– Тува, – Эсбар коснулась ее руки, – Сию еще не причастилась магии. Никто не назовет ее ведьмой.

– Будем надеяться.

Они выколотили из одежды песок, постирали и раскинули на солнце сушиться. Пока Эсбар наматывала на пояс и между ног переложенные мхом слои ткани, Тунува развела костер. Мужчины наварили им в дорогу творожного корня, завернули каждый в лист платана, много дней предохранявшего пищу от порчи. Они вскрыли каждая по свертку и поели.

Скоро вернулась присмиревшая Йеда, положила к ногам Эсбар окровавленную оленью ляжку. Когда все набили животы, Эсбар задремала в тени, а ихневмоны вволю напились. К полудню бодрствовала одна Тунува – все отгоняла пробиравшуюся в мысли мрачную тень.

Сию сделала глупость, Сию думала только о себе. И все же, глядя, как ворочается во сне Эсбар, Тунува ощущала в себе привычную нежность и гадала, смотрит ли Сию на своего Анайсо с такой же сладкой болью. Хорошо быть молодой, хорошо в первый раз полюбить.

Им с Эсбар посчастливилось. Больше, чем многим за пределами обители. В тех землях любить – что сеять зерно среди терний: разница в положении, брачные расчеты, нужда в наследниках. Сколько раз великая любовь задыхалась, не успев прорасти, или увядала при первых трудностях.

Да, им с Эсбар повезло. А Сию нет.

К закату вернулась Апая.

– Ни следа кочевников, – сказала она. – Жаль.

Тунува покивала.

– Йеда принесла добычу, – указала она.

Апая, подсев к ней, сняла с вертела кусочек поджаренной оленины.

– Как там Королева Королев? – спросила Тунува.

– Богата и весела. Она любит окружать себя… причудами.

– Ты в их числе?

Тунува встретила сердитый взгляд Апаи, пряча улыбку.

– Я в их числе, – признала та. – При дворе никому нет покоя. В прошлом году Дарания предложила покровительство сестрам-тройняшкам, изучавшим механику в Барданте. Якобы они великие изобретательницы. А годом раньше платила румелабарскому алхимику, порадовавшему ее обещанием превратить в золото весь песок пустыни.

– Она верующая?

– Только для виду. Один из ее внуков увлекся инисскими Шестью Добродетелями, другой втрескался в искалинскую принцессу, – с отвращением сообщила Апая.

У Искалина с Югом было в прошлом много общего, но принятие Искаро Вторым Шести Добродетелей принесло ожесточенный раскол. С тех пор Искалин не раз пытался обратить соседей в свою веру – через брак или угрозой силы, в зависимости от того, кто был при власти.

– А еще она привечает последователей той таинственной провидицы, что они зовут Раукатой, – делилась Апая. – Таких трое среди ее дорожной стражи, и с ними даже один из ее братьев.

Тунува заинтересовалась. По Эрсиру не первый век ходили пророчества Раукаты, предвещавшие Гултаге огненную погибель. Но до последних лет ее учение не находило преданных последователей – весь Эрсир исповедовал древнюю веру Дуин.

– Да, суетливая во дворце жизнь. И шумная. – Апая откупорила седельную флягу. – А все же Дарания добрая королева, и я горжусь тем, что охраняю ее. Немало наших сестер берегли полных дур.

– Надеюсь, Сию способна кого-нибудь уберечь.

– Вот в том-то твоя ошибка. – Апая взглянула ей в глаза. – Ты мне всегда нравилась, Тува. Эсбар рядом с тобой сильна, как ни с кем, – но когда речь заходит о Сию ак-Наре, тобой правит давнее горе.

Тунува выдержала ее взгляд:

– Мне оно не кажется давним.

– Знаю. – Апая бросила взгляд на Эсбар. – Знаю, каково носить в себе дитя. Чувствовать шевеление жизни. Случись такое с Эсбар, мне было бы тяжело.

Такое… Даже Апая – Апая, пережившая до рождения Эсбар три выкидыша, уходившая в цель, как стрела, по шейку наконечника, – не могла открыто назвать «такого».

– В Эрсире изменницу замуровали бы в камень и оставили умирать от жажды. В Инисе разорвали бы лошадьми, – сказала Апая. – Ты же знаешь, Тунува, Сию подобное не грозит.

В обители не бывало казней. Ни одной настоятельнице в голову не пришло бы убить собственную дочь.

– Мы вступаем в пустыню Беспокойных Грез, – говорила Апая. – Ты знаешь, почему ее так назвали?

Это знали все. Мужчины передавали множество старинных легенд Юга.

– Печальный король, – ответила, помолчав, Тунува. – Он обезумел от любви к королеве-бабочке. После ее смерти затосковал так, что никто не мог избавить его от печали.

«Тува, прошу тебя, поговори со мной. Впусти меня».

Его царство рушилось. Советники приходили в отчаяние. А однажды ночью король вышел взглянуть, как проходит по небу Косматая звезда. Впервые за много лет он увидел красоту и заплакал.

«Ощутить солнце на щеке, вкус вина на языке. Дышать, не мечтая о смерти».

– Потом он опустил взгляд и узрел за стенами своего дворца королеву-бабочку, манившую его к себе. И он, хоть и помнил, что она умерла, вслед за ней вышел из города в эту пустыню, решившись последний раз обнять любимую. Он не взял воды. Ушел босым. Он твердил себе: «Это только сон. Только сон».

– А это был сон?

– Нет. Пустыня мутила его взгляд. Он умер в песках, и песок поглотил его кости. Взглянув пристальней, он мог бы распознать истину. Но его ослепила любовь.

– Самая древняя из легенд Эрсира, – сказала Апая, – и самая мудрая легенда на свете.

Она улеглась спать и добавила:

– Поразмысли над ней, Тунува.

Несколько дней они держались ближе к Веретенным горам, пока не достигли Хармарского прохода. Дорога пролегала между скалистыми отрогами Дымного хребта и заливом Эдин, открывая путь к Ментендону. Проход стерегли две высокие башни и огромные бронзовые ворота между ними. В последний раз эти двери закрывали, чтобы остановить вторжение Ваттена в Эрсир.

Горы Дымного хребта в сравнении со своими южными родичами выглядели зловещими. Они, как шрам на теле земли, отрезали Ментендон от Искалина тысячефутовой стеной. Их пугающая красота и грозила, и манила к себе.

– Дальше я не пойду. – Апая перебросила Эсбар кошель. – Это на пошлины. Эрсирские монеты на дорогу отсюда, ментские – на обратный путь.

Тунува достала монетку. На одной стороне – колесо клана Ваттен, на другой грубо отчеканенное лицо: Бардольт Храустр, король Хротский, с мечом в руке. Этим самым мечом Мать победила Безымянного, а его образ теперь олицетворял ложь стран Добродетелей.

– Двигайтесь по соляному тракту к северу от Дымного хребта. Он вас доведет до Садирра, – наставляла их Апая. – Остерегайтесь: Дарании сообщали о подземных толчках и прорывах горячего пара.

Тунуве вспомнился кипящий ключ:

– Эсбар, напиши мне поскорее. Расскажи, что сталось с Сию.

– Непременно, – пообещала та родительнице, спрятав кошель в карман.

Тунува повернулась к своему ихневмону, сняла подвешенную на грудь дорожную суму.

– Лучше не ходи, – сказала ей Нинуру. – Ветер пахнет незнакомо.

– Лошадьми? – Тунува почесала ей за ухом. – Боюсь, я к возвращению пропахну ими насквозь.

– Нет. Пахнет деревом, – сказала Нинуру. – Как из-под дерева.