— Ты не обязана говорить со мной, но все, что ты скажешь, останется, между нами. Конфиденциальность между врачом и пациентом.

Я все еще чувствую себя немного неловко, но Мейер привел его сюда, так что он, очевидно, доверяет ему. Полагаю, это означает, что я тоже могу?

— Когда я впервые сбежала, таких случаев случалось много. Я почти уверена, что паника — это единственное, что заставляло меня двигаться первые несколько недель, пока я не нашла Томми. — Я замолкаю, гадая, знает ли он, кто это, но он улыбается в знак признания и кивает мне, чтобы я продолжала. — Бог свидетель, я тогда мало ела и спала. После Томми они все еще случались, в основном, когда мой бывший присылал цветы и записки, но даже тогда это через некоторое время прекратилось. Сегодня первый раз за долгое время. Прости.

— Тебе не нужно извиняться передо мной, Куинн. Я понимаю, ты через многое прошла. Приступы паники распространены у людей, которые пережили то же, что и ты. Совершенно понятно, что большие перемены могут вот так ошеломить тебя.

У меня вырывается сухой смешок.

— Да, что-то вроде этого.

Он смотрит на меня так, словно понимает, и это заставляет меня понять, что он точно знает, что со мной происходит. Это означает, что он входит в ближайшее окружение Мейера. Что также означает, что он мне абсолютно ничем не поможет. Только если убедиться, что со мной все в порядке. Нет, он здесь, чтобы убедиться, что я здоровая пленница.

Просто чертовски звездно.

— Ты можешь стоять? — мягко спрашивает он, и я целую минуту оцениваю свое тело, наконец киваю, когда понимаю, что могу встать, не упав ничком.

Он встает первым, предлагая мне руку, и я неуверенно беру ее, позволяя ему помочь мне подняться на ноги. Он подводит меня к кушетке, и я запрыгиваю на нее, свесив ноги с бортика, как ребенок на слишком большом для них стуле.

— Итак, давай начнем с самого начала, хорошо? — мягко говорит он, улыбаясь мне своими добрыми глазами, внимательно наблюдая за мной.

— С начала? — Спрашиваю я, немного сбитая с толку.

Он кивает, садится и достает из сумки ноутбук, открывает его и некоторое время стучит по клавиатуре, прежде чем снова обратить свое внимание на меня. — В твоей семье были случаи серьезных заболеваний в анамнезе?

— Насколько мне известно, нет, — отвечаю я ему, качая головой. — Разве у тебя нет этой информации в файлах, которые, я уверена, есть у Мейера на меня?

Он снова улыбается, на этот раз чуть менее тепло.

— У меня есть кое-какая информация, но я люблю задавать свои вопросы сам.

Я киваю, не желая слишком злить его, и продолжаю отвечать на все его вопросы — от того, какие прививки мне делали в детстве, до болезней, которые у меня были, до многих, многих травм, полученных от моего отца и Трента. Странно на самом деле говорить обо всем этом так, словно это случилось с кем-то другим. Наверное, я должна быть благодарна травме за эту диссоциацию, и в кои-то веки я благодарна, что не могу этого почувствовать.

Все время, пока я говорю, его лицо ничего не выражает, и как только я заканчиваю перечислять многочисленные травмы, он кивает.

— Я бы хотел отвести тебя на несколько сканирований всего тела, чтобы убедиться, что нет переломов, которые не зажили должным образом, и ничего другого, что происходит внутри организма, учитывая обширный анамнез. Я не вижу ничего подобного в предыдущих записях.

— Трент на самом деле многого не допускал, — тихо говорю я ему, глядя вниз на свои руки и пощипывая кожу большими пальцами. Я не делала этого годами с тех пор, как нашла в себе мужество оставить Трента, но, переживая все заново, я чувствую себя маленькой. Слабой. Бесполезной. В ловушке. Беспомощной.

Всего этого, как я думала, я избежала.

— Понятно, — это все, что он говорит, но что-то в его голосе заставляет меня поднять на него глаза. Его челюсть дергается там, где она сжата, но я не могу сказать, злится он на меня или нет, поэтому я молчу. — Давай возьмем немного крови, а потом я перейду к твоим анализам. Есть ли какой-нибудь шанс, что ты беременна?

Я издаю смешок и качаю головой.

— Конечно нет. Я принимаю противозачаточные.

— Был незащищенный секс, даже при приеме противозачаточных?

Я открываю рот, чтобы сказать "нет", затем мысленно проклинаю себя.

— Да, но это было давно, и с тех пор у меня были месячные как обычно.

Он кивает, продолжая стучать по своему ноутбуку.

— Хорошо. Я все равно проведу тест, поскольку все равно буду брать кровь, но я не вижу в этом серьезного риска, если у тебя были месячные. Какие противозачаточные ты принимаешь?

— У меня имплантат, — говорю я ему, постукивая по своей руке. — Хотя, я думаю, его скоро придется менять.

— Могу я предложить поменять его? В любом случае я буду посещать тебя довольно регулярно, так что с записями проблем не будет, но я знаю множество женщин, у которых были проблемы с имплантатом, и я бы предпочел, чтобы тебе не пришлось с этим сталкиваться.

— Проблемы?

— Девяностодневный период — один из тех, о которых мне говорили, — говорит он, морщась.

— О, черт возьми, нет, — говорю я с содроганием. — Ни в коем случае. Поменяй меня местами. Пока у меня нет промежностных гоблинов, мне все равно.

Он посмеивается над моим очевидным ужасом или, может быть, над моей формулировкой, но я слишком напугана, чтобы обращать на это внимание. Это звучит как буквальный ад на земле.

— Хорошо, мы сделаем это сегодня. Давай начнем, хорошо?

Он берет у меня кровь, удаляет имплантат, делает мне укол в задницу, который обжег сильнее, чем я ожидала, наряду с множеством других уколов. Один из них был мне в спину и причинял адскую боль. Он действительно намотал кучу многословной чуши медицинскими терминами о том, что он делал, но большая часть этого прошла мимо моей головы.

— Я поговорю с Мейером о том, чтобы отвезти тебя в больницу на сканирование, но в остальном, я думаю, ты можешь идти. Как только я получу результаты твоего анализа крови, я дам тебе знать, если мы что-нибудь обнаружим, но, по моим наблюдениям, ты, похоже, в добром здравии.

Я спрыгиваю с кровати и киваю.

— Я так и сказала.

— И, как я уже сказал, лучше перестраховаться, чем потом сожалеть.

Чувствуя себя неловко, я направляюсь к двери, открываю ее, прежде чем снова повернуться к нему.

— Ну, спасибо, я думаю. Скоро увидимся.

— Скоро. И помни, никакого незащищенного секса по крайней мере в течение семи дней, пока не подействует прививка.

Я отрывисто смеюсь:

— Да, никакой опасности в этом нет, — говорю я ему, прежде чем открыть дверь и обнаружить, что коридор пуст. Мое сердце танцует в груди от мимолетной возможности обрести свободу.

Я практически бегу по коридору, оставляя доктора одного, и направляюсь в комнату, которую мне выделили. Возможно, это все еще клетка, но прямо сейчас никто не знает, где я, и я собираюсь цепляться за этот маленький кусочек свободы изо всех сил.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Хантер

— Ты уверен, что это был лучший способ сделать это? — Я снова спрашиваю Мейера, который смотрит на меня, как на непослушного ребенка. — Я не говорю, что у меня есть способ получше, который приходит на ум, но все же. У нее и так был довольно дерьмовый день.

— У нее дерьмовый день, потому что она упрямится, — отвечает он, прежде чем допить свой эспрессо. — Если бы она не была такой дерзкой…

— Тогда мы, вероятно, не захотели бы ее, — перебивает Рори, и я улыбаюсь.

— Ты не ошибаешься.

Мейер проводит рукой по лицу и раздраженно вздыхает.

— Ты прав, мы, вероятно, не захотели бы её. Тот факт, что она боец, является частью ее очарования. Но обязательно ли ей так усердно бороться со мной? Я просто пытаюсь сделать то, что лучше для нее.

Я наклоняюсь вперед, чувствуя, как от него волнами исходит разочарование.

— Она, наверное, тоже часто это слышала. Вид ее слез чуть не сломал меня, чувак. Я не говорю, что хочу, чтобы она ушла, особенно когда она понятия не имеет о рисках, которые подстерегают ее теперь, когда ее видели с нами, видели в доме, но мы могли бы отнестись к этому помягче.