Радовало, что ему никто не мешал втихую иногда встречаться с разными девушками. Однако из семинарии О’Коннел выбирался окольными путями, словно через тернии, с ужасным трудом, да и всегда приходилось тащить с собой друга, потому что по правилам семинаристы могли ходить по городу исключительно парами. Отдельной историей было то, как О’Коннел подговаривал Дилана Хамберта побыть сопроводителем, чтобы вызвать меньше подозрений. И уже отойдя достаточно далеко от бурсы, Киллиан мог его отпустить и переодеться в мирскую одежду.
Однажды на огромном городском празднике Киллиан случайно познакомился с интеллигентными людьми – адвокатами из местной важной конторы. Он быстро сблизился с ними, объяснив всю плачевность ситуации. Теперь уже друзья без проблем согласились помочь О’Коннелу с поиском работы. И далеко ходить не нужно было: после учёбы в семинарии он до самого вечера перебирал бумажки в их конторе, за что и получал деньги. Киллиан планировал воспользоваться связями друзей и буквально через год, когда он бросит обучение, наконец-то поступить в Салемскую юридическую академию, продолжая врать отцу, что стал дьяконом.
О’Коннел едва ли не дышал и грезил этой мечтой и потому работал за троих. И вот – о, боже! – этот день подкрался неожиданно! Наступили выпускные экзамены, после которых Киллиан обязан был принять решение – хочет ли он продолжать обучение или нет.
Он сдал всё на отлично, чему был неимоверно рад, и сейчас, преисполненный духом авантюризма и уверенности в себе, шёл по светлым, расписным, украшенным иконами коридорам семинарии, направляясь к своему куратору в кабинет. О’Коннел с решительным настроем собирался объявить о своём выборе.
Киллиан постучал в высокие, тяжёлые, деревянные двери и отворил их. Стены уютного кабинета, знакомого по прошлым посещениям, были заставлены стеллажами с книгами, а за столом сидел человек в серой рясе. Он поднял глаза от лежавшего перед ним документа и приветливо улыбнулся О’Коннелу.
– Заходи, сын мой, – сказал Уильям, показав жестом на кресло. – Чего стоишь в коридоре? В ногах правды нет. Садись. Чего же ты хотел?
– Да вот, святой отец… Я сдал все экзамены, подумал и понял, что из меня выйдет очень плохой священник… – прокашлялся Киллиан и замялся. – Можно выпить воды? – он быстро взглянул на графин с водой и рядом стоящий стакан.
– Да, конечно, – куратор кивнул, и О’Коннел налил себе попить. – И что же ты такое говоришь? Из тебя выйдет хороший священник! Один из лучших в параллели.
– Нет. Я всё решил! Я забираю документы, – нахмурился и безапелляционно произнёс тот. – Священник из меня никакой. Не тот тип. Все эти ваши проповедники и лидеры… Они только расхваливают своих прихожан на ночь да утром говорят, что пора молитвы совершать. А на самом деле просто принимают за очередную сумму в церковной кассе, которую нужно «отработать». А я больше ни на кого работать не буду!
– Киллиан! – рыкнул Уильям, разозлившись. – Что ты такое несёшь? Тебя разве этому учили четыре года?
О’Коннел выдохнул, стиснув зубы, и понял, что слишком разошёлся. Ему нужно было просто держать рот на замке и молчать. А сейчас могло произойти всё что угодно! Чёрт!
– Простите, отец, за мою дерзость… – он виновато потупил взгляд и состроил вид скромняги, хотя внутри него пылал огонь ярости. Уильям помолчал какое-то время, потёр переносицу и заговорил:
– Что же, похвально, что ты сделал свой выбор. Однако имеется одна маленькая загвоздка, – он как-то пугающе улыбнулся, а О’Коннел сделал глоток воды. – Ежели ты захочешь уйти, то тебе придётся оплатить всё обучение самостоятельно. До этого ты учился за счёт церкви.
Киллиан в изумлении округлил глаза и едва не подавился, с трудом сглотнув. Что?! Он не поверил в эти слова, чуть истерически не рассмеявшись. Какая глупость! Об этом нигде не было сказано. Что за дурные выдумки? Должно быть, он ослышался.
– Подождите, вы шутите? Отличная шутка, но в уставе четко и ясно прописано, что образование бесплатно, – О’Коннел остолбенел, став белее смерти, и резко напрягся, не веря этим роковым словам. Внутри что-то оборвалось и будто рухнуло с обрыва. Наверное, это были его мечты и надежды на хорошее будущее. Сердце неистово забилось, и эта ситуация казалась настолько чудовищной, что на его глазах выступили слёзы.
– Почему никто не сказал мне об этом? – по телу пронеслась дрожь, словно он увидел, как с кого-то сдирают кожу. – И что теперь? Сколько нужно заплатить?
Куратор назвал баснословную сумму, отчего Киллиан испуганно уставился на него. Он сидел ни жив ни мёртв, пытаясь осознать услышанное. Он же чувствовал, что ни к чему хорошему эта идиотская семинария не приведёт. Теперь он – заложник обстоятельств? Нет! Только не это! Чёрта с два им, а не его деньги и шкура. О’Коннел же столько лет копил деньги на свою мечту. А что в итоге? Потратить их на то, чтобы закрыть, мать его, долг перед церковью?
– Либо же платишь деньги и со спокойной душой уходишь, либо же ты продолжаешь обучение и становишься священником, отрабатывая плату за образование несколько лет, – безэмоционально произнёс Уильям. Киллиан ещё сильнее возненавидел всё, что связано с религией и церковью. Да пошло оно!
– Я не верю! Есть какой-то третий вариант. Давайте что-нибудь придумаем, – взбунтовал О’Коннел. Добил ещё тот факт, что папе нельзя рассказывать о решении бросить учёбу. Тогда его пустят не иначе, как на ленточки для бескозырок.
Святой отец нахмурился, покачал головой, но всё-таки полез в ящики стола, а потом достал оттуда какие-то документы. Он какое-то время перебирал их, ничего не отвечая, а потом заговорил:
– В общем-то, он есть! Недавно пришло известие из Маунтин-Вилля, небольшого городка на северо-западе нашей страны, что там огромная нехватка инквизиторов и помощников. Местный епископ написал нам в надежде, что мы сможем отправить кого-нибудь из своих семинаристов туда. Да вот беда – никто не хочет! – посетовал Уильям, разочарованно качая головой, и Киллиан, только что приободрившийся от зыбкой надежды, в очередной раз поперхнулся от ужаса.
Прекрасно. Так себе лучший вариант! Поехать туда, не зная куда, чтобы убивать ни в чём не повинных людей. У О’Коннела на языке не осталось ничего, кроме сквернословия. Всё это больше походило на сущее издевательство, чем на нормальное предложение.
Киллиан едва сдержал себя, чтобы не высказать куратору всё, что он думает об этой грёбаной конторе и их методах борьбы с ересью и ведьмами. Он плевать на них хотел. Единственная его цель заключалась в том, чтобы унести ноги из семинарии и жить так, как он желает!
– Что?! Что… – мученическая гримаса застыла на лице Киллиана. – Признайтесь, вы сейчас издеваетесь, отец? – выпалил он и мысленно саркастически рассмеялся: «И правда, ведь так не ясно, почему семинаристы не хотят по своей воле ехать в эту дыру? А меня, видимо, как человека, оставшегося без права выбора, решили туда спихнуть». Он был наслышан об этом городе: дождливое, сырое место, почти весь год стоящее в туманах, при этом награждённое невероятной природой, окружённое горами и озерами. – То есть вы предлагаете мне, человеку, который должен очищать людей от грехов, ехать и убивать других? – возмутился он.
Нет! Ни за что в жизни он не пойдёт на это. Уж лучше он заплатит деньги, чем кого-то убьёт.
– Не путай, дитя моё, убийство простого человека с изгнанием страшных ведьм! Они само исчадие Ада, они управляемы Дьяволом! – явно негодующий Уильям помахал перед ним пальцем.
Чушь! Ну вот опять начались эти речи, которые Киллиан слышал в миллионный раз и от которых уже давно тошнило. Да, Киллиан хотел иметь дело с очищением мира от зла… Но не способом убийства, а по закону, отправляя преступников в тюрьму и спасая жизни людей.
– Ладно, хорошо… И на сколько же вы меня туда отправите? Что я должен сделать, чтобы вы дали мне возможность уйти? – скрестив руки на груди, недовольно процедил О’Коннел.
– Ну вот, наконец вопрос по теме! Я попрошу собрать Синод из-за тебя, такого проблемного юнца, уже на днях. Хвали Бога! И если всё будет хорошо, то дадим тебе испытательный срок на всё лето. Если местные церковнослужители и инквизиторы хорошо отзовутся о тебе, и ты принесёшь много пользы, то мы снимем с тебя долг, и ты спокойно сможешь забрать документы и уехать, куда хочешь. Согласен? – Уильям улыбнулся, обнажив редкие гнилые зубы, отчего О’Коннел с отвращением сильнее нахмурился и сжал губы в тонкую линию.