Походив по тропинкам, Эгина позвала мамку в отведённую им комнату. Комната находилась на втором этаже. Мама, не прося дочку помочь ей, сама занесла сумки. Эгина поднялась, придерживаясь за стенку от слабости. Перил не было. Из мебели в комнате имелась только широкая кровать, стол и полшкафа. Окна выходили в огород. Соседнее помещение пустовало. Там тётя затеяла ремонт. Эгина присела на край кровати и невольно прослезилась. Мама, не обращая на это внимания, принялась выкладывать из сумок вещи.
– Ничего, – утешалась дочка, – Зато пирогов, салатов поем, намоюсь хорошенько, – горячую воду в пригороде Роларна порой отключали на всё лето, – На реку лесную съезжу.
– Надо завтра в магазин сходить, купить резиновые сапоги, – сказала мама и бросила рядом с Эгиной её тапки, – И из еды чего-нибудь, – угощения угощеньями, а готовить себе обеды гостьи должны были сами, – Полежи, отдохни.
– Боюсь. Стоит лечь, сразу спазмы начинаются по всему телу и кажется, что вот-вот что-то случится, – поэтому Эгине подолгу приходилось сидеть на кровати перед сном, чтобы успокоить нервы и тело.
– Ладно, тогда посиди, а я вниз спущусь, спрошу насчёт посуды.
Дочка кивнула, и мамка ушла к тёте. Эгина поставила стул к окну. Отсюда было видно безмятежно дремлющую собаку. Эринианка чувствовала себя тревожно, и ей хотелось быть такой же спокойной, как она. Эгина слышала, как мама и тётя вернулись в дом, и прошли на кухню. Она не пошла к ним. Стало сумрачно, но Эгина не спешила включать свет.
Она услышала, как зазвонил телефон: «Папаша», – сразу пришло ей на ум. Это действительно оказался он. Эгина подошла к двери и приоткрыла её. До эринианки донёсся мамкин голос, но она смогла разобрать только часть слов. Разговор прекратился довольно быстро.
– Мам! – позвала Эгина.
– Спускайся! – послышалось в ответ. Дочка, придерживаясь за стену, спустилась на первый этаж: «Что, распсиховался?»
– Нет, спокойно говорил. Спросил, куда подевались. Ну, я и сказала, что мы уехали, пока билеты есть. Он ответил, что правильно сделали. Садись чай пить, – успокоила дочку мамка.
– Как солнце сядет, на улицу выходить нельзя, волки бегают, – предупредила тётя. Её слова звучали, как сказка, но гостьи знали, что волки действительно порой заходят в Герберу.
– Так они же раньше только зимой появлялись, – заметила вслух Эгина, сев за стол.
– А теперь и летом. У Лекса дом на краю деревни стоит, так к нему чуть на веранду волк не забежал, – рассказывала тётя. Зверьё мало заботило её сестру, она снова перевела разговор на Эгининого папашу.
– Он у вас на заговорах помешался. Об этом вся деревня знает. Постоянно себе под нос бубнит что-то. Его тут Вампиром прозвали по-за глаза. Кто с ним не повстречается, так худо тому становится. Вампир он энергетический, хотите верьте, хотите нет, – описала того тётя.
– А мы и не сомневаемся, – не спорила с ней мамка Эгины, – У него, когда что-нибудь болит, он к Эгине под каким-нибудь предлогом подойдёт, покрутится рядом, и ему легчает. Он здоровым себя чувствовать начинает, а у неё давление падает, слабость появляется и ломота на следующий день.
– Джек вот тоже помогал ему пол набирать, так на следующий день лёжкой лежал, ломало всего, – привела свой пример тётя. Вечер шёл за подобными разговорами, но они не позволили узнать ничего особо нового.
Гостьи показали хозяйке дома фотографии. Фотографии являлись способом показать то, чего нельзя было увидеть ни в журналах, ни по телевизору. Цветных изображений, конечно, в ту пору было много, но разнообразием они не отличались, как и высоким качеством. Некоторые кадры были на вес золота. Какие именно – зависело от того, чем интересовался конкретный человек. В альбоме Эгины, кроме видов города, имелись и фотографии квартиры. Эгина на них выглядела хорошо, чего нельзя было сказать о фоне.
– Смотри, до чего квартиру довели, – сокрушалась мама, показывая кадры сестре, – Полы обшарпанные, обои пожелтели, а окна… Говорят, мы окна сгноили, а сами стекловаты между рам наложили и изолентой все щёлки заклеили, даже форточку не откроешь – утеплили называется. Плесень появилась от этого. Потолки не белены. Никто не хочет денег на ремонт давать, раз не своя квартира, а мы ведь не можем сами её всю отделать. Мы и так двери заменили и ванную покрасили. А мебель: я своему говорила «Давай хоть сервант купим, ведь упадёт и развалится». Сервант на кубики опирается, задеть нельзя, шатается. А он ответил «Упадёт – шурупами стяну и дальше стоять будет».
Комнаты действительно выглядели плачевно, но тётя, вместо того чтобы согласиться со словами гостьи и морально поддержать её, на что та надеялась, сказала: «Вполне нормальное состояние».
– Это потому, что на снимках плесени не видно, – не согласилась с ней Эгина. Она подумала, что тётя просто не может в полной мере оценить запущенье из-за маленьких размеров фото.
– Шторы новые повесить, и вообще хорошо будет смотреться, – осталась довольна увиденным та.
– Какой смысл маскировать действительность? – даже немножко рассердилась Эгина.
– Штора – цветовое пятно. Повесил, и уже радует глаз, – слова тёти прозвучали для неё, как язвительная насмешка. Возможно, тем они и являлись. Эгина и раньше замечала, и чувствовала, что герберская тётя не столь доброжелательна, как делает вид. Вечер повернул к ночи, и гостьи поднялись в свою комнату. Эгина долго сидела на кровати, в темноте, в ту ночь. Почувствовав себя спокойней, она легла, но заснула далеко не сразу.
Утром Эгина проснулась от хлопка входной двери, содрогнувшего весь дом. Хлопать со всей дури дверью было привычной манерой её двоюродных братьев.
– Чтобы плотнее закрывалась, – объясняли те. Эгина осталась лежать на кровати, ей ещё хотелось спать. Мамки в комнате не оказалось. Она появилась минут через двадцать: «Уже одиннадцать. Вставать будешь?»
– Я, наверно, только в четыре уснула, – дочка села.
– Вставай, да до магазина прогуляемся, – мама снова спустилась на первый этаж. Эгина, не спеша, оделась и тоже спустилась. Заглянув на кухню, она увидела там мамку с тётей и двоюродных: «Давно не виделись», – обратилась она к Лексу.
– Могли бы ещё столько же не увидеться, – нерадушно отозвался тот.
– Могли, – Эгина ушла чистить зубы. Лекс оказался не рад ей.
– Наверно, обижается, что долго не приезжала, – не винила его эринианка.
Вскоре она снова появилась на кухне. Сев пить чай, Эгина обнаружила, что Лекс говорит словами её папаши, манера речи была очень похожа. Двоюродный начал резким тоном спрашивать её о том, почему она не появлялась столько лет. Помимо того, что гостевое место в этом доме каждый год занимала роларнская тётка Эгины, а свой дом был не достроен, имелась и другая причина, о которой гостья не стала напоминать. Не в её положении было говорить, что она была никому тут не нужна.
Лекс стал приглашать её лишь в последние пару лет. Она помнила, как, приезжая гостить в последние несколько раз перед десятилетним перерывом, сидела неделями одна в комнате. Мама постоянно болтала с сестрой, а Эгине поговорить было не с кем, как и прогуляться. Никто ни разу не свозил её ни на лесную реку, ни на равнины, не сводил прогуляться к озеру, не зашёл поболтать.
При редких встречал Лекс «проверял её на дурость»: засыпал кучей технических вопросов, вертясь возле своего транспорта, имевшегося в ассортименте. Однажды Эгине это надоело, и она прямо спросила: «Проверяешь, не дура ли я?» Лекс хитро ответил: «Ну, почему? Я техникой занимаюсь, вот и спрашиваю тебя о ней».
– А я занимаюсь обработкой древесины, но я же не спрашиваю тебя о режимах сушки, – озадачила его Эгина.
– Как можно доски в камере сушить? Их же переведёт, – задумчиво спросил двоюродный.
– Это ты мне скажи. Или ты не знаешь ни шиша? Дурак, что ли? – поступила так же, как делал он, эринианка. После этого Лекс перестал задавать ей вопросы на засыпку. Впрочем, и случаев особо больше не представилось.
Джека вообще было не увидеть. Изредка появляясь в доме, он, подобно братцу, намекал на то, что Эгина дурочка. Более вежливо разговаривать Джек стал, когда начал часто ездить по делам в город. Тётя тоже Эгине внимания не уделяла. В сарае, скучая, стояла гнедая лошадь, но гостья на ней не каталась. Эгина как-то раз спросила разрешения проехаться. Тётя ответила согласно, но прогулка всё равно не состоялась.
