– Ты уволилась? – недоверчиво спрашивает Юнхи, когда я открываю дверь. – Поверить не могу, что ты даже не сказала, что сегодня твой последний день.

Уже поздно, и она выглядит довольно сердитой.

– Который сейчас час? – сонно спрашиваю я.

Она проходит мимо меня, не спрашивая, можно ли ей войти, и я вспоминаю, почти так, как если бы это случилось с другим человеком, что когда-то давным-давно мы с ней жили здесь вместе.

– Ну и дела, часто ты пылесосишь? – Она морщит нос, но все равно садится за карточный стол.

– Не особо, – отвечаю я. – У меня не то чтобы много гостей.

– Боже, – говорит она, оглядываясь по сторонам, – такое чувство, что мы переезжали сюда миллион лет назад. Я не могу поверить, что ты до сих пор не выкинула этот диван.

– Оставь старика в покое. Он старается изо всех сил.

Юнхи коротко хихикает, а потом мы замолкаем.

– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я.

Сначала Юнхи не отвечает. Она достает из упаковки пиво, открывает его, делает большой глоток и морщится.

– Ну и дрянь.

– Знаю, – киваю я. – Тэ оно нравилось.

– Я пришла извиниться, – сообщает Юнхи. – За то, что ляпнула на днях. Я знаю, всем тяжело. Я была несправедлива к тебе.

– Ты была права.

– Да, была, но мне не следовало этого говорить.

– Давай вернемся к той части, где ты извиняешься.

– Прости.

Она делает еще глоток пива и корчит все ту же потрясенную гримасу. Я не знаю, кто больше удивляется – сама Юнхи или я, – когда она начинает плакать. Я протягиваю ей рулон бумажных полотенец и наблюдаю, как она отрывает листок за листком, театрально сморкаясь. Юнхи всегда была хорошенькой плаксой, после обильных рыданий ее глаза сияют, а щеки краснеют, как будто она только что нанесла на них румяна.

– В последнее время нам всем пришлось нелегко, – всхлипывает она. – И я скучаю по тебе.

– Я тоже по тебе скучаю.

– Мне следовало навещать тебя почаще. – Наступает пауза, прежде чем она продолжает. – Но и тебе в тот раз не стоило игнорировать меня.

– Знаю, – говорю я.

Я стараюсь не смотреть на нее в упор, потому что боюсь увидеть в ее глазах обвинения в том, что, как мне кажется, я уже и так про себя знаю – что я дерьмовая подруга, что я не заслуживаю ничего хорошего. Но вместо этого, когда я поднимаю взгляд, она выглядит как знакомая мне Юнхи, как моя лучшая подруга, просто сердитая. Ее глаза говорят: «И это все?». Поэтому я пробую еще раз.

– Я действительно очень, очень сильно облажалась.

– Ро, это моя гребаная свадьба! – повышает голос она. – Мне нужна была твоя помощь.

– Знаю, – повторяю я. Мой голос дрожит. – Я хочу, чтобы ты была счастлива, Юнхи, правда хочу. Но все это происходило как раз в тот момент, когда мои отношения с Тэ скатывались в дерьмо. Я знаю, что это меня не оправдывает. Я знаю, что я плохой человек и повела себя отвратительно.

– Это и есть самое сложное. Быть счастливой за людей, даже когда ты этого не хочешь. Оставаться рядом, даже когда все отстойно. И праздновать, когда ничего хорошего с тобой не происходит.

Я вытираю сопли тыльной стороной рукава рубашки, Юнхи делает вид, что не замечает этого. Она протягивает мне рулон бумажных полотенец.

– Но тебе не обязательно было так поступать с Долорес, – говорю я. – Даже если у этого парня ей будет в сто раз лучше.

Наступает пауза.

– Вообще-то, теперь уже точно не будет, – сообщает Юнхи. – Именно об этом я и пришла рассказать тебе. Он передумал ее выкупать.

– Что? – Внезапно я прихожу в ярость. – Вот сволочь!

– Он решил, что запланированный для нее ремонт дома того не стоит. Честно говоря, я думаю, он испугался, когда ее увидел. Думаю, в реальной жизни она гораздо крупнее, чем кажется на фотографиях.

– И что вы теперь собираетесь делать? – спрашиваю я.

Мое сердце бешено колотится. Сбивающая с толку смесь злости и облегчения, которую я испытываю, вызывает у меня тошноту. Или это просто из-за пива.

– Думаю, мы найдем другой способ сохранить океанариум, – пожимает плечами она. – Кроме того, я могу убедить руководство позволить тебе вернуться. Ты им нужна.

Я обдумываю это предложение. Я представляю себе, что еще год или несколько буду выполнять все ту же работу, что и последние восемь лет, но потом я отбрасываю эти образы и пытаюсь понять, чего бы хотел для меня Апа, что бы он сказал, если бы мог видеть меня сейчас. Мне хотелось бы думать, что он пожелал бы видеть меня счастливой. Я помню ту давнюю ночь на Гавайях, как мы вдвоем наблюдали за сиянием океана, пока звезды не начали меркнуть. Что бы я ни делала дальше, я не хочу забывать о том, что эта сцена заставила меня почувствовать: ощущение, что мир намного больше и прекраснее, чем я когда-либо могла предположить.

– Мне нужно отдохнуть, – говорю я наконец. – Я подумываю о том, чтобы начать преподавать.

Идеально очерченные брови Юнхи взлетают вверх.

– С каких это пор?

– С этого самого момента.

– Знаешь, – признается Юнхи, – я всегда тебе завидовала. Когда мы были детьми.

– Что? Почему?

– Мне просто казалось, что у тебя такое четкое представление о том, чего ты хочешь. О том, что тебя интересует, о своих симпатиях и антипатиях. Как только ты что-то для себя решала, тебя было уже не переубедить. – Она пожимает плечами. – Меня всегда восхищало это в тебе.

– Я больше не чувствую себя такой.

– Но ты разберешься с этим.

– А что, если не получится? Что, если все останется таким же, навсегда? – Я обвожу жестом квартиру. Я знаю, что драматизирую, но мне и правда нужно, чтобы кто-нибудь, кто угодно, пообещал мне, что однажды не будет больно каждый день просыпаться, обходить на цыпочках дыры, оставленные всеми, кто бросал меня или пытается уйти сейчас.

– Ничто не вечно, – молвит она.

– Это тоже не особо утешает.

– Ладно, – не сдается Юнхи. – Но почему обязательно должно быть все или ничего? Навсегда или никогда?

– Потому что в конце концов все уходят, – говорю я. – Потому что все хорошее, что случается со мной, никогда не длится долго.

– Чепуха, – возражает она, и теперь в ее голосе звучит ярость. – Ты тратишь столько времени, пытаясь предугадать все плохое, что с тобой произойдет, что даже не можешь собраться с силами и бороться за хорошее. Ты хочешь, чтобы все ушли от тебя, чтобы ты могла сидеть и жалеть себя, потому что опять ничего не получилось. Так произошло с Тэ, а сейчас ты пытаешься повторить этот сценарий со мной. И я тебе этого не позволю.

Кровь приливает к моему лицу. Мы пристально смотрим друг на друга.

– Послушай, – продолжает она. – Я просто хочу, чтобы ты была в моей жизни, понимаешь? Я хочу, чтобы ты была чертовски странной тетей для моих обожаемых детей, плохо влияла на них и присматривала за ними, когда я слишком устану, чтобы быть нормальным человеком. Я хочу, чтобы мы состарились вместе и выпили по рюмочке, как будто нам снова двадцать два, и поговорили обо всех глупостях, которые мы делали раньше, и пережили вместе по-настоящему тяжелое похмелье. Я хочу отправиться в дурацкий круиз, когда нам будет лет по семьдесят пять, и носить одинаковые купальники. Но если ты всего этого не хочешь, ничего страшного.

– Круизы наносят вред окружающей среде. – Вот и все, что я могу сказать.

Она раздраженно смотрит на меня.

– Ты знаешь, что я имею в виду.

– Знаю, – соглашаюсь я. – Мне бы тоже хотелось пережить все это вместе с тобой.

И как только я произношу это вслух, я понимаю, что так оно и есть. Мне вообще трудно представить, что я старею, но если и есть кто-то, рядом с кем я хотела бы состариться, так это Юнхи. Всегда была она. И почему-то на данный момент мне достаточно просто знать об этом.

– Тогда ладно.

Она качает головой, как будто думает, что я, наверное, самая глупая девчонка на Земле, но когда я спрашиваю ее, не хочет ли она помочь мне допить остатки пива и посмотреть документальный фильм о наскальных рисунках, она соглашается.