– Подумай об этом с другой стороны, – советует Рэйчел. – Очевидно, что он важен для нее. И она хотела рассказать тебе о нем, но не знала как.

– Она могла поговорить со мной в любой момент перед личной встречей с этим парнем. Я о том, что хватило бы небольшого дружеского предупреждения.

– Знаешь, это вообще-то навык, – говорит Рэйчел. – Навык, который требует практики – говорить о себе и просить людей о том, что тебе нужно и чего ты ожидаешь от них.

– Ты это в книжке вычитала?

– Нет, сама сформулировала. Пользуйся, если хочешь. Мне приходилось напоминать себе об этом каждый день рядом с Саймоном. Мы жили вместе так долго, что я даже толком не поняла, что происходит, когда почувствовала, как мы отдаляемся друг от друга. Я не знаю, помогли бы нам разговоры или нет. Но они точно сделали бы наше расставание менее…

– Болезненным?

– Затянутым, – поправляет Рэйчел. – Расставания всегда болезненны. Но если бы я знала тогда то, что знаю сейчас, я бы не пыталась тащить все в одиночку в течение долгих лет и не твердила бы себе, что виновата во всем только я, что я – причина, по которой наш брак развалился.

– Умма хочет быть ближе к тебе, – продолжает Рэйчел, когда я ничего не отвечаю на ее последнюю реплику.

– И что же мне делать? – спрашиваю я, нервно складывая салфетку, которую она мне дала, в звезду, потом цветок, потом самолет. Рэйчел забирает ее у меня.

– Позволь ей быть ближе.

В первый раз я встретила маму Тэ, когда оставалась у него на ночь. Я проснулась от его настойчивого шепота: он просил меня оставаться в его спальне, пока он не даст мне понять, что все чисто.

– Нас грабят? – был мой первый вопрос.

– Нет, – ответил он, скривившись так, будто предпочел бы ограбление тому, что происходит. – Это моя мама. Ты можешь просто побыть здесь, пока она не уйдет?

Я была слишком слаба и встревожена, чтобы сердиться, к тому же часть меня его понимала. Странно говорить о сексе и отношениях со своими родителями – корейскими иммигрантами, пускай даже они наверняка знают, что их незамужние дети двадцати с чем-то лет, вероятно, не берегут себя до брака.

– Умма?

Я слышала его голос из гостиной, зарывшись под одеяло, как будто оно скрыло бы меня, если бы она внезапно ворвалась в спальню. Я вдохнула аромат стирального порошка, бодрящий запах чистоты, который никогда не появлялся на моем собственном белье, независимо от того, сколько порошка я засыплю в стиральную машину.

Я слышала, как мать Тэ суетилась на кухне, раскладывая продукты и весело спрашивая, как идут дела; как она укоряла его за то, что он так и не позвонил ей, и утверждала, что он слишком похудел. Я подумала, что она уйдет всего через несколько минут, максимум полчаса, что Тэ догадается выпроводить ее под тем или иным предлогом, но затем я услышала их смех и шум кофеварки. Я снова заснула под одеялом, и мне приснилось, что меня разбирают на части и раскладывают по пластиковым пакетам, которые, должно быть, принесла мама Тэ, затем подписывают маркером и аккуратно складывают в холодильник.

Когда я проснулась, в квартире было тихо. Я выглянула из спальни и увидела, что Тэ сидит один за кухонным столом, печатая что-то в ноутбуке.

– Над чем работаешь?

– Составляю план уроков на неделю. – Он сделал глоток кофе. Часы на плите показывали, что сейчас полдень. – Ты долго спала.

– Я думала, ты меня разбудишь, – сказала я, усаживаясь в кресло напротив него. – Судя по звукам, твоя мама намеревалась задержаться.

– О, она все еще здесь, – мягко сказал он, и я вскочила со стула так, будто меня что-то укусило. – Просто побежала к машине за чем-то. Я сказал ей, что ты у меня в гостях. Она хочет встретиться с тобой и пригласить нас обоих на обед.

– Нет, ты не мог так поступить. О, боже мой.

На тот момент мы были вместе почти два года, но я не горела желанием знакомиться с родителями Тэ. Он намекал, но я всегда обходила этот вопрос стороной, меняя тему. Дело было не в том, что я не хотела встречаться с людьми, которые были важны для Тэ; я просто беспокоилась, что произойдет, когда его мать, с которой он был весьма близок, решит, что я недостаточно хороша для ее сына.

– Не беспокойся об этом. Ты ей понравишься. – Он поцеловал меня в щеку. – Хотя, возможно, перед встречей ты захочешь причесаться и умыться, – добавил он, прежде чем вернуться к своему компьютеру.

Я побежала в ванную и привела себя в порядок в рекордно короткие сроки, не прекращая ругаться: ополоснула лицо холодной водой и постаралась стереть черную подводку, которая собралась в уголках моих глаз. Накануне вечером мы решили где-нибудь поужинать, и я выпила большую часть бутылки вина, которую мы заказали. В голове у меня стучало. Я едва успела придать волосам на голове пристойную форму, смочив их водой и быстро пробежавшись по ним пальцами (Тэ, при всей своей привередливости, был таким же, как большинство парней – в шкафчике в ванной у него не было ничего, кроме тонкой пластиковой расчески), когда вернулась мать Тэ.

– Пошевеливайтесь, детки! – закричала она, врываясь в квартиру.

Обед в лапшичной недалеко от квартиры Тэ получился неловким, но не ужасным. Мать Тэ оказалась гораздо милее, чем я думала, у нее была химическая завивка, которую, похоже, в какой-то момент делают почти все корейские женщины старше определенного возраста. У нее оказались почти идеальные брови, что заставило меня задуматься, не перманентный ли это макияж, как у Уммы. Она смеялась над всем, что говорил Тэ, и задавала мне добрые, осторожные вопросы, бросая на меня обеспокоенные взгляды, когда думала, что Тэ не смотрит.

– О, океанариум! – воскликнула она, когда я рассказала ей о своей работе на неровном корейском. – Как интересно.

Я забыла, как по-корейски называется океанариум, и мне пришлось описать его как «зоопарк для рыб». К моему удивлению, она, казалось, почувствовала облегчение от знакомства со мной, и я задалась вопросом, не вынудила ли ее череда белых девушек Тэ так радоваться тому, что он наконец-то встречается с кореянкой. Я спросила его об этом позже, когда мы вернулись домой, и он рассмеялся.

– На самом деле для меня не имеет значения, по душе ли моим родителям те, с кем я встречаюсь. Я просто хотел, чтобы она познакомилась с тобой.

– Как думаешь, я ей понравилась?

– Не знаю, – ответил он, и я оценила его честность, хоть это и задело меня. – Иногда с ней трудно что-то сказать наверняка. Но она знает, как много ты значишь для меня. Я все время рассказываю о тебе.

Для меня это было жутко непривычно. Мы с Уммой в основном придерживались политики «не спрашивай, не рассказывай». После исчезновения Апы все, чего она требовала от меня – чтобы я не бросала школу, не беременела, не загремела в тюрьму и не делала ничего, что могло бы поставить ее в неловкое положение или, по ее словам, привести к «напрасной трате моей жизни». Мне никогда не приходило в голову посвящать ее в подробности своей жизни, особенно после того, как я рассказала ей о приеме на работу в океанариум, и она целую неделю не разговаривала со мной.

Примерно через полтора года она познакомилась с Тэ: он настоял на этом, сказав, что хочет встретиться с ней, и вопреки своим принципам, я уступила. Мы поужинали у Уммы, и она одобрила то, как он соблюдал этикет за столом, как вежливо себя вел, насколько его корейский был лучше моего. Ему даже удалось рассмешить ее.

– Тебе следовало найти кого-то вроде него много лет назад, – сказала мне потом Умма, и под скрытой критикой, которой она пыталась меня уколоть, я почувствовала искреннюю радость матери за дочь.

Тэ в обязательном порядке звонил своей матери каждую неделю, его холодильник и шкафы всегда были переполнены продуктами и посудой, которые она приносила. Он мало рассказывал мне о своем отце, и я никогда с ним не встречалась. Судя по фотографиям, он мало чем отличался от любого другого корейского отца семейства средних лет – в очках, немного лысеющий, с круглым лицом. Я так поняла, что они с Тэ часто конфликтовали, когда тот был моложе. «Сейчас ему лучше, но раньше он много пил», – вот и все, что Тэ говорил об отношениях с ним. Из-за этого Тэ выпивал максимум несколько кружек пива за вечер, даже когда мы были где-нибудь с друзьями или на одном из концертов его группы; из-за этого он замолкал всякий раз, когда я выпивала, по его мнению, слишком много. Он никогда не делал мне замечаний, просто внимательно наблюдал, не улыбался моим шуткам и напоминал мне выпить воды перед сном.