то, что во время совместных просмотров кино я задавала ему раздражающие вопросы о сюжете, персонажах и актерах, и он никогда не шикал на меня;

то, как он стирал, аккуратно распределяя одежду по цветам, и иногда даже развешивал ее на балконе, чтобы она пахла солнечным светом и ветром;

то, как он выглядел всякий раз, когда готовил ужин у меня дома, стоя у моей крошечной электрической плиты в фартуке, завязанным на талии, и протягивал мне деревянную ложку, чтобы я попробовала еду. Он всегда заботился о достижении идеального сочетания специй и вкусе готового блюда.

Но быть в отношениях с кем-то – это все равно что вместе передвигаться по огромному дому. Хитрость состоит в том, чтобы стараться как можно чаще находиться в одной комнате в одно и то же время с партнером. Наша проблема с Тэ в этом и заключалась: я всегда выходила из комнаты слишком рано или врывалась в неподходящее время.

Когда на третьем году наших отношений Тэ спросил меня, что я думаю о том, чтобы съехаться, я запаниковала. Я позвонила Юнхи, и мы встретились, чтобы срочно выпить в баре «Хэтти».

– Да что с тобой не так? – нетерпеливо спрашивала Юнхи.

Она – как Умма и все остальные в моей жизни – любила Тэ и считала, что мне невероятно повезло встретить такого парня.

– Он просто слишком милый. И слишком чистоплотный. Я не могу жить с таким человеком. – Я даже не осознавала, что нервно ковыряю этикетку пива, пока Юнхи не остановила меня.

– Ты же прожила со мной несколько лет, – возразила она. – Я тоже очень милая и чистоплотная.

– Это другое.

– Что ж, надеюсь, хороший пример заразителен, – пожала плечами она. – Не понимаю, в чем твоя проблема. Мне бы очень хотелось, чтобы Джеймс был опрятнее.

– Это ненормально, – упиралась я. – У Тэ есть гладильная доска. Он меняет простыни каждую неделю!

– Расслабься. – Она взяла меня за руку. – Ты ведешь себя так, будто он пинает бездомных щенков или делает вещи похуже.

В отличие от Юнхи, у которой после колледжа была череда долгих моногамных отношений, у меня не было привычки встречаться с заботливыми парнями, которые хорошо ко мне относились. Мне нравились ребята, которые создавали свой веб-сериал, строили собственную компанию, занимались скейтбордингом или были опытными бариста, которым перевалило за сорок и у них не было ничего, кроме модной кофемолки и шкафа, полного джинсовых рубашек на пуговицах. Мне нравилось, какими одноразовыми казались эти отношения, нравилось, что мне никогда не нужно было стремиться стать лучшей версией себя рядом с ними. Они всегда были как бы между делом – между отношениями, между работами, между квартирами – и часто спали среди груды грязного белья на матрасах, брошенных на голый пол, с которых я иногда скатывалась, оставаясь на ночь. Обычно у них в ванной висело одно вонючее полотенце, уголком которого мне приходилось осторожно вытирать руки по утрам.

Мне нравилось, что по сравнению с их жизнью моя собственная казалась размеренной, упорядоченной. В отличие от тех парней, у меня были стабильная зарплата и пенсионный счет, даже если я редко вносила на него деньги, и их никогда не волновало, что я могу напиться посреди дня, зачастую в одиночестве, или что я иногда неделями не мою посуду, не выношу мусор и даже не мою голову, просто потому, что я внезапно и полностью потеряла интерес ко всему хотя бы отдаленно продуктивному или полезному.

Но Тэ все это было небезразлично. И чем больше он обо мне заботился, тем более неправильной я себя чувствовала.

– А что, если он все поймет? – спросила я у Юнхи с некоторым отчаянием.

Она оторвала взгляд от сообщения, которое набирала Джеймсу.

– Поймет что? – уточнила она. – Что ты обычный живой человек со своими проблемами, мыслями и недостатками?

– Что мы совсем не похожи. Что ему нужен кто-то совершенно другой, более подходящий ему. Кто-то, кто хорошо ладит с детьми, позитивно смотрит в будущее и точно знает, чего хочет.

Она закончила набирать сообщение, отправила его и вздохнула.

– Никто и никогда точно не знает, чего хочет. Даже я, а я довольно близка к этому.

– Мне кажется, для него я что-то вроде проекта. Нечто, с чем он может работать и исправлять недочеты.

– А ты хочешь, чтобы тебя исправляли?

– Может быть, – признала я.

Некоторое время мы молчали. Юнхи поиграла бумажной оберткой от своей соломинки, а затем ни с того ни с сего сказала:

– Знаешь, в чем твоя проблема? Ты хочешь, чтобы все наладилось, но в то же время не хочешь, чтобы что-то менялось.

– Неправда, – немного озадаченно возразила я.

– Я думаю, ты боишься.

– Конечно боюсь.

– Но ты боишься не того, чего следует! – воскликнула она. – Если бы ты просто впустила кого-нибудь в дом хоть раз, ты бы удивилась тому, насколько все может стать лучше. Тому, какой счастливой ты можешь оказаться.

– Я счастлива, – настаивала я. – Я довольна тем, как обстоят дела.

– И поэтому ты мне позвонила? – иронично осведомилась она. – Потому что ты вне себя от счастья?

Я не знала, как объяснить ей и другим, что идея жить с Тэ – даже с учетом того, что мы все равно постоянно ночевали друг у друга – наполняла меня ужасом, потому что это означало, что мне пришлось бы сталкиваться со всеми моими недостатками каждый день. Совместное проживание означало, что он наконец осознает всю тяжесть моей неспособности быть взрослой и увидит, что я не просто очаровательно неуклюжа или немного неряшлива время от времени. И я не знала, смогу ли вынести это, увидеть, как нежность в его глазах со временем исчезает, сменяясь холодностью и скептицизмом, отсутствием веры в мою способность измениться – увидеть то, к чему пришли мои родители.

– Я имею в виду, если ты прямо сейчас не готова к совместной жизни, значит, так оно и есть, – добавила Юнхи. – Но если ты думаешь, что вообще не захочешь жить с ним когда-нибудь позже, тебе следует сказать ему об этом.

– Я не могу, – прошептала я ему позже. Мы были у него дома, мыли посуду. Он мыл, а я вытирала, старательно избегая его взгляда.

– Чего не можешь?

– Я не могу с тобой жить.

– Ладно.

– Я просто подумала: что, если мы пожалеем? Сейчас-то между нами все нормально, верно?

– Я же сказал, все в порядке.

– Дело не в том, что я не хочу быть с тобой. Мне просто кажется, что я не в состоянии планировать переезд и обживать новую квартиру прямо сейчас, – тараторила я в спешке.

– Ро, – сказал он, забирая у меня из рук тарелку, которую я уже трижды вытерла, – все в порядке. Мы вернемся к этому разговору как-нибудь в другой раз.

Но мы больше не обсуждали эту тему, и между нами все изменилось. В ту ночь он спал спиной ко мне, как делал, когда не хотел разговаривать, а я лежала без сна, уставившись в потолок, наблюдая за бликами света от проезжающих машин. Он всегда засыпал, как только его голова касалась подушки, даже после того, как мы ссорились или проводили бурную ночь, что меня возмущало. Я прислушивалась к звуку его дыхания, взвешивая в голове возможные варианты. Я знала, что не хочу расставаться. Но отношения – это прямая дорога, которая должна вести к цели, какой бы та ни была, и я ясно видела, что дорожная карта Тэ вела к будущему, включающему брак, дом, возможно, детей, а моя была гораздо более мрачной и неопределенной.

Когда я размышляла о возможности завести собственную семью, все, что всплывало у меня в воображении – это воспоминания моих родителях, кричащих друг на друга, о матери, говорящей отцу, что лучше бы им никогда не встречаться, что она хотела бы никогда не приезжать в эту страну. И я помню, как представляла себе, что ее желание сбылось. Моя мать каким-то образом смогла вернуться назад во времени и отмотать все, что последовало за ошибочным выбором, который она сделала – вышла замуж за моего отца и переехала в Соединенные Штаты. Она расстегивает молнию на свадебном платье, надевает дорожный костюм, садится в самолет, который летит задом наперед через океан в Корею, и тогда я тоже становлюсь неслучившейся, сжимаюсь, пока не превращаюсь в скопление клеток, а затем и вовсе в ничто. Возможно, моя мать была бы счастливее, если бы не осталась с отцом и не обрекла себя на жизнь, которой не хотела. А что, если бы мы с Тэ оказались так же несчастны? Даже когда мы были на седьмом небе от счастья, я с трудом могла представить себе мир, в котором это счастье сумело бы сохраниться, пустить корни и превратиться в крепкое дерево, стоящее само по себе, не нуждающееся в дополнительной поддержке.