– О чем ты говоришь? Как все это может мне помочь? – Мой голос дрожит, и я прочищаю горло, как будто после этого смогу с ним совладать.

– Послушай, я не хотела тебе говорить, но твоя должность подлежит сокращению.

– Они собирались меня уволить?

– Не тебя конкретно. Но в управлении намеревались провести сокращения, и они подумали, что смогут избавиться от части вашего отдела. Ты оказалась бы прямо на разделочной доске.

– И что, я должна быть тебе благодарна? Ты забираешь единственное, что меня волнует на этой работе.

Юнхи глубоко вдыхает через нос.

– Мне жаль. Все это очень несправедливо. Я просто хочу, чтобы с тобой все было в порядке, понимаешь?

– Ну, вообще-то у меня все в порядке, – замечаю я. – Тебе-то откуда знать?

– Я знаю, что ты через многое прошла, – осторожно поясняет она, как будто заранее репетировала речь. – Но в определенный момент тебе придется взять на себя ответственность за… ну, за свою жизнь.

– А чем я, по-твоему, сейчас занимаюсь?

– Могу я быть честной? – спрашивает она. И я уже знаю, что мне не захочется слышать ничего из того, что она скажет после этих слов, потому что никто и никогда не говорит ничего хорошего, если перед этим приходится спрашивать, можно ли быть честным с собеседником. – Мне кажется, ты пытаешься спрятаться.

Дальнейшее совсем не похоже на наигранные ссоры, популярные в кино – когда оба человека начинают кричать друг на друга и швыряться вещами. Наверное, так было бы лучше. Мне жаль, что мы не в фильме. Вместо этого возникает ощущение, будто идут титры: ты еще не совсем осознал все, что только что увидел, но часть тебя чувствует себя обманутой – типа, и это все? Юнхи молча смотрит, как я собираю вещи, и позволяет мне уйти, как я и ожидала. Просто несмотря ни на что, я все еще надеялась, что между нами оставалась какая-то связь.

Я ловлю себя на том, что еду к Рэйчел. Изначально я этого не хотела, но знаю, что если сейчас вернусь домой, то ничто не помешает мне прикончить еще одну бутылку вина или выпить четыре кружки пива так быстро, будто это вода. Я не знаю, что хуже – слышать, как моя бывшая лучшая подруга говорит мне, что ей меня жаль, или признавать, что она права. Я пряталась все это время, используя Апу, Тэ, Умму, Юнхи и всех остальных людей в моей жизни, лишь бы избежать разочарования, честно взглянув на себя.

Раньше я думала, что для моих родителей было бы лучше, если бы я никогда не родилась. Если бы Умма повременила с рождением ребенка, она бы получила образование, о котором она мечтала, а Апа нашел бы работу получше, вместо того чтобы соглашаться на ту, где платят больше. Невозможно игнорировать цепочку обстоятельств, окруживших нашу семью, и не представлять, что, если бы не я, они были бы счастливее, что Апа все еще был бы здесь. Когда растешь, думая о себе в таком ключе, со временем становится все легче и легче разделять себя на части. Сводить себя к функциям, которые наиболее полезны или ценны для других.

Апа рассказал мне, что каждая из конечностей осьминога управляется своим собственным мозгом.

– Только представь, – говорил он, – если бы каждая из твоих четырех конечностей – каждая рука и каждая нога – обладала отдельным разумом. Представь себе, сколько всего можно было бы делать одновременно.

Согласно теории Апы, если бы люди были неврологически устроены так же, как осьминоги, мы могли бы играть на пианино, одновременно жонглируя мячом или смешивая коктейль, и все это во время относительно сложного разговора по телефону или решения математического уравнения.

Даже когда конечности осьминога отделены от остального тела, они все равно могут реагировать на раздражители. В одном исследовании, когда ученые ущипнули отрубленное щупальце осьминога, оно дернулось, потому что все еще было способно чувствовать боль.

– Привет, – здороваюсь я, когда Рэйчел открывает дверь. Если она и кажется удивленной моим появлением, то не подает виду, хотя я замечаю легкое разочарование не ее лице, когда видит на пороге меня.

– Ты кого-то ждала? – спрашиваю я, и она качает головой в ответ, затем проводит руками по волосам и вздыхает.

– Нет, нет, оставайся. Я тут схожу с ума от волнения и как раз собиралась пойти прогуляться.

Оказывается, Хейли сегодня гостит у своего отца. Мы сидим на диване Рэйчел, на котором, как я вижу, она до этого читала очередную книгу по психологии. Эта называется «Полное руководство по самоисцелению», и в моей голове тут же всплывает образ Росомахи. Рэйчел уходит на кухню и возвращается с ведерком фисташкового мороженого и двумя ложками. Не говоря ни слова, мы начинаем есть, передавая ведерко из рук в руки.

На самом деле мы с Рэйчел не были близки в детстве, потому что наши родители часто сравнивали нас, что считается нормой в азиатских семьях, и еще потому, что она была на шесть лет старше меня. Но как только она вышла замуж, мы словно перезагрузили наши отношения. Мы обе будто начали жить опосредованно друг через друга. Рэйчел завидовала тому факту, что никто до сих пор не ожидал моего скорого замужества, хотя я намного моложе, в то время как я была в восторге от того факта, что в ее повседневных делах, на первый взгляд, все очень продумано. Я хотела не выйти замуж, а ощутить контроль и втиснуть происходящее в узнаваемые рамки взрослой жизни.

Рэйчел говорит мне, что Хейли снова хулиганит в школе и сегодня ее отправили в кабинет директора за то, что она велела своей учительнице заткнуться.

– Итак, теперь в глазах общественности я мама, которая ругается при своей дочери, – подытоживает Рэйчел. По телевизору показывают какое-то депрессивное реалити-шоу, в котором много театральных воплей и платьев с драгоценными камнями. – У тебя когда-нибудь возникало ощущение, что все намного сложнее, чем должно быть? Как будто то, что дается другим людям легче, просто не подходит тебе?

– По крайней мере, мы не дошли до уровня этих ребят, – указываю я на телевизор.

– Ага, они хотя бы зарабатывают деньги на своих проблемах.

– Это не твоя вина, Рэйч, – заверяю я. – Дети все время за кем-то повторяют. Она переживает трудные времена, как и ты. Это пройдет.

– Мне нужно поскорее найти работу, – вздыхает она. – Я не могу перестать думать о деньгах. Где их заработать, на что потратить, как я могу извлечь из них больше пользы. Раньше, с Саймоном, мне никогда не приходилось беспокоиться об этом. Он всегда заботился обо всем. Это то, что особенно нравилось мне в наших отношениях – все было просто. Пока не случилось то, что случилось.

– Я так понимаю, вы с ним больше не будете вместе?

– Нет, – отвечает она спустя мгновение. – Ты была права. Я не могу этого сделать. Ни с собой, ни с Хейли. Я просто не вижу, куда двигаться дальше, но знаю, что путь есть.

Звучит так, будто она долго практиковалась повторять эту фразу вслух самой себе. Я позволяю ей доесть мороженое, пока пытаюсь мысленно связаться с кем-то, кем я не являюсь, с кем-то, у кого есть практичный, теплый совет и кто смотрит на вещи с положительной стороны.

– Ты со всем разберешься. Решение проблем займет некоторое время, но с тобой все будет в порядке.

Она смотрит на меня, на секунду развеселившись.

– Кстати, а почему ты здесь?

Я рассказываю ей о Долорес и Филе, о Юнхи, о новом мужчине Уммы, при упоминании которого она широко раскрывает глаза.

– Я и не предполагала, что твоя мать на такое способна, – криво усмехается она.

– Я тоже. Это меня… огорчило. Я не знаю. Не хочу показаться неблагодарной, но она вечно ничего не рассказывает мне о себе, и для нее так типично просто вывалить новость на меня, поставить перед фактом, в то время как ни о чем, что произошло между ней и Апой, она даже говорить со мной не хочет.