– Уж можешь мне поверить, я никогда не стала бы спать с тобой только ради задания, если бы у меня не было к тебе никаких чувств. Свою работу я могу успешно выполнять и без того, чтобы прыгать в постель к тому, за кем наблюдаю.

– Раз уж у нас пришло время откровений, то хотя бы расскажи мне, зачем вообще нужно было за мной следить?

– Это долгая история, чтобы было понятнее, придется начать издалека. Готов к этому?

– Спрашиваешь. Я же историк, мне не привыкать.

– Заодно я попробую ответить тебе и на некоторые другие вопросы. В том числе те, которые ты еще не успел задать. Вот ты наверняка удивлен, почему институт расположен в таком неприятном месте?

– Это да. Но меня еще смущает, как в условиях ядерной войны смогли открыть технологию перемещения во времени. И почему ей никто не воспользовался, чтобы спасти этот мир?

– На самом деле это не связано между собой. Путешествия во времени были доступны некоторым людям уже очень давно, просто до поры до времени это происходило бессистемно и, как правило, заканчивалось очень печально и для путешественника, и для параллельных миров, которые он успевал посетить и изменить. Так, наверное, мне надо было начать с другого. Скажи, как ты себе вообще представляешь устройство четвертого измерения: как у Брэдбери в «И грянул гром» ли как у Андерсона в «Патруле времени»?

Тут Сергей задумался. Он, конечно, часто думал о возможности перемещения во времени, читал много разных фантастических произведений на эту тему. Действительно, при всем многообразии допущений, все они могли быть сведены к двум. С одной стороны – эффект бабочки, подразумевающий, что любое, самое незначительное изменение прошлого может кардинальным образом поменять настоящее. С другой – представление о том, что в ходе течения времени все незначительные вмешательства постепенно сгладятся, приведя к тому же результату, который существует сейчас. Но какая из этих теорий ближе к истине? В принципе, ему нравилась мысль о том, что каждый персональный выбор может изменить ход истории. Но опять-таки, этих выборов столько, что даже страшно представить, сколько параллельных миров они должны были создать. Хотя ни Брэдбери, ни Андерсон не писали о том, что эти выборы порождают параллельные миры, они рассуждали в рамках существования единого пространственно-временного континуума.

– Даже не знаю, – наконец ответил он, – наверное, все же ближе Андерсон, хотя хочется верить Брэдбери.

– Ты удивишься, но они оба в какой-то мере правы. И одновременно оба ошибаются. Действительно, каждый выбор каждого человека порождает цепочку изменений и влияет на будущее, создавая множество параллельных миров. Но большая часть этих изменений в результате сглаживается и все возникшие в их рамках миры схлопываются, возвращаясь к некому среднему, магистральному варианту. А вот те решения, которые оказались судьбоносными, влияющими на всю дальнейшую историю, создают те миры, которые у нас принято называть не параллельными, а перпендикулярными. Вот тот мир, в котором мы сейчас находимся – он перпендикулярен тому, где мы с тобой познакомились. И сейчас расстояние между ними составляет пятьдесят восемь лет, при этом оно постоянно растет. Ты сейчас меня понимаешь, не запутался?

– Вроде понимаю, но подожди. Получается, если я сейчас отправлюсь в прошлое и постараюсь там что-то изменить, то это у меня никак не получится? Спустя какое-то время все схлопнется и вернется на круги своя? Кстати, а через какое время?

– На самом деле, этот процесс происходит постоянно, просто большая часть людей этого не замечает. Те, у кого проявилась мутация навигатора, могут фиксировать изменения в более широких временных интервалах. У меня, когда я впервые об этом узнала, получалось удерживать примерно дней десять. Сейчас – до трех лет. Ты, судя по всему, без всякой подготовки смог выдержать порядка тридцати дней, правда контролировать себя у тебя еще не получается. Самые сильные наши навигаторы, о которых мне известно, могут захватывать промежутки почти в десятилетие, но после такого им нужно долгое время для восстановления. Так что обычно больше, чем на год-другой за один прыжок у нас никто не пытается забраться.

– Вот теперь я тебя совсем не понимаю. Давай еще раз, медленно и для тупых. Представь, что ты ведешь пару, а я – нерадивый студент, который все начало курса просто прогулял. И начни, пожалуйста, с объяснения того, кто такие навигаторы. Это что, что-то из «Дюны»?

– Тогда тебе придется отпустить меня, потому что если ты еще раз меня поцелуешь в шею, то я заставлю тебя меня трахнуть.

Сергей расхохотался и разомкнул свои объятья. Катя чмокнула его нос, встала и начала одеваться. Он на мгновение задумался и последовал за ней, решив, что его одежда из прошлой жизни куда приятнее, чем выданный комбинезон. Катя передала ему карточку от входной двери.

– Ты уж извини, но на несколько дней тебе придется остаться в общежитии. Мы, конечно, можем вернуть тебя в тот же день, откуда забрали, но в этом случае может произойти рецидив. Поэтому уж извини, но какое-то время придется пострадать.

– Но вот у меня теперь новый вопрос возник. Я в каком статусе здесь нахожусь? Мне как-то никто и ничего по этому поводу не сказал. Да и моего мнения тоже почему-то никто не спросил.

– Сережа, ты только не обижайся, но у тебя выбора особо нет. Либо ты остаешься работать в нашем институте, учишься договариваться со своим парнем из четвертого «И» и становишься высококлассным навигатором – у тебя для этого есть все задатки. Либо ты возвращаешься обратно и сходишь с ума от того, что тебя постоянно будет мотать между параллельными реальностями, а ты никак не можешь понять, где именно находишься. Если повезет – это закончится в психушке, если не очень – в морге.

В голосе девушки прозвучали холодные стальные нотки. Казалось, будто бы и не было всей этой страсти и нежности всего несколько минут назад. Теперь перед Сергеем стояла не его возлюбленная журналистка Катя, а Екатерина Владимировна, сотрудник непонятного Института времени. И без того маленькая комната превратилась в подобие гроба, выбраться из которого в обозримом будущем не представлялось возможным. Самое неприятное заключалось в том, что он понимал – девушка совершенно права. Выбора у него не осталось. «Какая ирония – столько говорить о том, что выбор человека порождает новые параллельные миры, чтобы в результате оказаться в ситуации, когда никакого выбора попросту нет» – всплыла грустная мысль. По всей видимости, на его лице настолько читалась обреченность, что Катя – уже снова Катя – не выдержала.

– Сережа, пойми. У меня ведь тоже не оказалось выбора, когда я была на твоем месте, почти пять лет назад. Ни у кого из нас его не было. Для того, чтобы получить возможность выбирать, сначала приходится отказаться от нее.

– Ты же понимаешь, насколько глупо это звучит?

– Как бы не звучало, но это факт. Грустный, глупый, может быть даже абсурдный, но факт.

– Этот ваш институт – это какая-то смесь бойцовского клуба с мафиозной семьей. Никто о нем не знает, ничего мне толком так и не рассказали, но делаете предложение, от которого нельзя отказаться.

Катя улыбнулась.

– Я же обещала тебе все рассказать – значит расскажу. Я тебя когда-нибудь обманывала?

– Если не считать того, что не сказала, кто ты есть на самом деле – никогда, – хмыкнул Сергей.

– Это не считается. Тут я тебя не обманывала, а просто не договорила. Тем более, что ты сам не спрашивал.

– Ох уж эти женщины. Имя вам – коварство.

Напряжение, грозившее вылиться в электрические разряды, опасные в замкнутом пространстве, спало. Сергей понимал, что, по большому счету, он ничего не теряет, если попробует получше разобраться в сложившейся ситуации. Пока все было совершенно непонятно, но увлекательно. Путешествие во времени, параллельные миры, навигаторы – это выглядело так, как в его любимых книгах. Тем более, что в прошлой жизни не было ничего такого, за что хотелось бы держаться руками и ногами. В конце концов, он давно собирался взять отпуск и махнуть в архив. А тут вырисовывалось что-то куда интереснее любых архивов.