На третий день мы отправились на Дон, к станице Калачёвской. По дороге то и дело попадались нам арбы и подводы, перевозившие разные грузы с Волги на Дон и обратно. Однажды мы видели, как с Волги везли целое судно, разобрав его на несколько крупных частей.
— Неужели на Дону такая потребность в судах, что везут их даже с Волги? — удивился я.
— Нынче стало очень мало леса, — отвечал мне Аникита Сергеевич. — Воронежские почти полностью вырублены!
Наконец, проехав на казачьих лошадках всю трассу будущей дороги, достигли мы Дона. Конно-железная дорога должна была оканчиваться у Калачёвской пристани, сплошь окружённой казачьими хуторами. Я ожидал тут увидеть мазанки; но, к удивлению, нашёл тут деревянные, крытые тёсом, курени.
— Здесь казаки больше всё русского корня, — пояснил Ярцев,– оттого и дома у них похоже на русские. Вот низовые, к Азову ближе, те с малороссийскою примесью!
У Калачёвской пристани нас уже несколько дней ожидал «лансон» небольшое парусно-гребное судно, недавно построенное под Таганрогом для нужд Черноморской гребной флотилии.
Началось наше меланхолическое движение вниз по Дону. Потянулись бесконечные, заросшие толи высоким кустарником, толи низкими деревьями песчаные осыпи, столь протяжённые что иногда мне казалось, что мы движемся по бесконечно длинному песчаному карьеру. Мимо проплывали казачьи станицы, по берегам попадались пригоняемые на водопой стада овец и быков; то и дело попадались насады, баржи и рыбачьи лодки.
— Край этот благодатен. Однако же бывают тут сильные засухи, — объяснял мне Лепёхин, — и от того случаются годы, когда урожай у казаков пропадает полностью. От этой напасти держат они всегда солидный запас хлеба, и в амбарах, и в скирдах. Чтобы повысить тут влажность, надо насадить здесь побольше лесов, и перекрыть плотинами балки, чтобы задержать вешние воды. Пока же леса здесь только вырубают!
— Я смотрю свободных земель тут ещё много! — заметил я, наблюдая пустынные берега и совершенно свободные участки степи.
— Земли свободные есть; последние годы, правда, приезжает всё больше переселенцев из Малороссии.
Другим вопросом, интересовавшим меня, было наличие тут каменного угля. К сожалению на Луганский литейный завод я попасть не мог — он находился много западнее нашего пути.
Когда на третий день мы проплывали станицу «Цимла», я, хоть и не сразу, но понял, что это — будущий город Цимлянск, а местность эта издавна знаменита своим игристым «цимлянским» вином. Однако же Лепёхин меня огорчил:
— Да, виноград тут растёт, хотя много его пока не разводят.
— А игристых вин тут не делают?
Лепёхин этого не знал. Пристав к берегу, начали расспрашивать местных, и оказалось, что есть здесь казак, Степан, по прозвищу Пробка; и вот он несколько лет как научился выделывать из местного винограда в точности Шампанское вино — такое же игристое и шипучее!
— Далеко пойдёт это дело: у нас в стране шампанское любят — заметил на это Лепёхин. — Надо бы только сюда хороших виноделов, из Франции или Венгрии — они бы тут поставили дело!
Ещё через 2 дня увидели мы вместо впадения в Дон реки Северский Донец. Тут впервые я увидел барки, гружённые углём. Подплыв поближе к одной из барок, мы переговорили с приказчиком. Оказалось, что уголь везли в Таганрог и Мариуполь для казённых надобностей; добывал же его подрядчик — казак Иван Двухжённов.
— Сейчас этот уголь найден во множестве на реках Лугани и Грушёвке; берут его и в Крым, и даже в Херсон. Трудно только его доставить! Северский Донец и Аксай уже в конце июня так пересыхают, что никакая навигация там уже невозможна; только весной и сплавляем!
Ещё через 2 дня мы достигли гирла Дона. Место это оказалось очень равнинное и болотистое.
— Здесь существует такая же опасность наводнений, как и в Петербурге: когда вечер нагоняет солёные воды моря в устье реки, она выходит из берегов, — рассказал мне Иван Иванович. Далее нам надо было доплыть до Таганрога, (роковой город, между прочим!), где меня уже ждал фрегат Черноморского флота. Мы отплывали в Севастополь.
Глава 29
Морское путешествие моё подходило к концу. Наше судно, новейший 32-х пушечный фрегат «Поспешный», только-только сошел с таганрогских верфей, и этот переход в Севастополь стал его первым плаванием. Погоняемый лёгким бризом, степенно и неспешно, вопреки своему названию, фрегат миновал сонную, покрытую белесою дымкой Балаклаву, и, обогнув херсонесский мыс с невысоким маяком, встал у Северной косы.
— Сейчас бриз будет меняться с ночного на дневной, и мы зайдём на рейд. Но, можно спустить бот! — доложил капитан, Михаил Михайлович Огильви.
— Ну так давайте, что время терять! — распорядился я, и вскоре мы с Иваном Ивановичем Лепёхиным, Дмитрием Николаевичём Волховским и Николаем Ивановичем Бибиковым плыли к городу по очень спокойному утреннему морю. Когда мы отчалили, с фрегата раздался артиллерийский залп; капитан дал понять на берег, что следует ждать важных гостей.
С не разу ещё, ни в прошлой жизни, ни в нынешней, не был ни в Севастополе, ни в Крыму, и с волнением наблюдал это место, где в известной мне истории так часто решалась судьба нашей страны. Морской город Севастополь амфитеатром раскинулся перед нами по южной стороне рейда, на возвышенном мысе между малой Южной бухтой и еще меньшей Артиллерийской. Даже с моря было видно, как отличается этот город от старой, генуэзской и татарской застройки Кафы и Керчи: несмотря на сложный рельеф, он построен параллельными, поднимающимися улицами и разделен на правильные кварталы. На мысе я первым делом увидел «императорский дворец», — дом, устроенный в 1787 году Потёмкиным для приема императрицы; далее следует адмиралтейство, арсенал и дома морских офицеров, а выше — «партикулярная застройка»: жилища горожан, рынок и недавно построенная греческая церковь, кроме другой, имеющейся для флота. Госпитали, морские казармы и магазины находятся по большей части по другую сторону Малой бухты и образовывают вместе с гарнизонными казармами, построенными выше, что-то вроде «гарнизонного предместья». Вне города, близ Артиллерийской бухты, находятся: таможня, артиллерийские казармы и несколько домов; у следующей Малой бухты — здания карантина и по берегам большого рейда — загородные дома, или хутора, принадлежащие морским офицерам. Сам по себе город Севастополь — не длиннее полутора верст, в ширину не более 200 саженей, если не считать полковые казармы, построенные более чем в 400 саженях от верхней части города, и матросские казармы и госпитали, находящиеся на другой стороне бухты напротив самого города. Гавань оказалась усеяна судами, да так, что мачты их с определённого ракурса казались густым лесом.
На берегу нас ждали несколько человек в белых морских мундирах. Впереди стоял высокий, статный офицер с красивым и простым русским лицом, с двумя Георгиевскими крестами и красной лентой ордена Александра Невского. Это был командующий Севастопольской эскадрой и портом, вице-адмирал Ушаков.
Я давно уже хотел встретиться с ним, но, пока шла война, не решался ни под каким видом вызвать его в Петербург — такой человек был нужен на месте. Да и теперь, когда он заведовал постройкой порта и, по-сути, всего Севастополя, лучше было его не дёргать; и вот, гора пришла к Магомеду.
— Доброе утро, Фёдор Фёдорович! Рад познакомиться с вами! Смотрю, под радением вашим Севастопольский порт разрастается стремительно!
Ушаков, слегка смущённый таким неформальным приветствием, отсалютовал мне по форме и, слегка поклонившись, отвечал:
— Рад приветствовать вас, Ваше высочество! Здешняя бухта и порт исключительно хороши! Морские офицеры — англичане сравнивают её только с Мальтой!
Затем мы подробно осмотрели стоянку судов и берега залива. Главная бухта, рейд, называвшаяся татарами прежде Кади-лиман, а в своем верховье — Авлита или Авлинта, протягивается почти прямо к юго-востоку внутрь полуострова, и от начала Северной косы до устья ручья Биюк-Узень, или, по-новому, речки Чёрная, имеет длину полных шести верст, а ширину 600 саженей на входе, расширяясь местами внутри до 800 сажен, и постепенно уменьшаясь до 300. Ее средняя глубина, начиная от входа, составляет около десяти-одиннадцати саженей, убавляясь к берегам до трех саженей. В порту нет ни одного подводного камня, но перед Северной косой есть малая песчаная мель, которой следует избегать; на ней матросы ведут самую изобильную рыбную ловлю. Вход в порт защищен сильными батареями, расположенными на обоих противоположных мысах. Кроме этих батарей, есть еще одна, напротив города, и две — на двух мысах в самом городе, а также расположенная выше сухопутная оборонительная линия. Одна из этих батарей, полукруглая, защищает также вход в Артиллерийскую бухту, без чего город был бы в опасном положение.
