Annotation

Вторая часть приключений молодого учителя истории, попавшего в тело Александра I. Мальчик повзрослел, подрос, адекватно с ним выросли и проблемы. Пора уже играть по-крупному, брать власть в свои руки... а тут ещё все эти женщины!

Благословенный

Глава 1

Глава 2

Глава 3*

Глава 4

Глава 5

Глава 6*

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10*

Глава 11*

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Благословенный

Глава 1

Весна девяносто первого года медленно, но верно вступала в свои права. Снег уплотнился, покрывшись прочным белоснежным настом, мириадами искр блестевшим под редким весенним солнцем.

Я сильно вырос за последнее время. Моему телу всего лишь 13 лет, росту в нём уже два аршина шесть вершков*, а над верхней губою стал уже появляться светлый пушок. Я теперь вровень с Александром Яковлевичем и, пожалуй что, перерос Николая Карловича. Впрочем, последний, вернее всего, сказал бы на это своё фирменное: «Вы не выше, сударь, а длиннее», конечно, если бы набрался наглость разговаривать в таком тоне с наследником российского престола.

Есть, однако, и плохие новости: у меня начало ухудшаться зрение. Странно, но ровно то же самое произошло со мной в предыдущей жизни — по достижении подросткового возраста пришлось обращаться к окулисту. Тогда врачи сказали, что это связано с половым созреванием, и теперь, вполне возможно случилось та же история: уже не первый месяц у меня проявилось то, что кавалер Протасов деликатно называет «томлениями плоти» и «смутными сонными грёзами». По этому поводу даже заходил ко мне намедни доктор Роджерсон, первый лейб-медик императрицы, дружески потрепал меня по плечу, (это ничего; он со всеми такой), и расспрашивал на сей предмет весьма подробно. Я краснел, (что вообще очень легко мне даётся), бледнел, (это сложнее), «экал» и «бекал»,изображая смущение, но однако же дал понять доброму медикусу, что с мужской физиологией у меня всё, вроде как, нормально. Последняя, кстати, немедленно была досмотрена и под циничные прибаутки этого излишне обрусевшего англичанина найдена вполне удовлетворительной. Почему-то я думаю, что подробнейший доклад об этом, во всех смыслах животрепещущем предмете, немедленно был представлен императрице.

На мой вкус, всё это было неприятно и довольно-таки бесцеремонно. Впрочем, людей тоже можно понять: у дедушки, как известно, был фимоз, долго не позволявший зачать папеньку. Ещё более скандальный случай имел место во Франции: там король Людовик 16-й по той же причине вообще семь лет не мог исполнять супружеские обязанности. Австрийскому императору (тестю скромняги Бурбона) пришлось специально ехать в Париж, дабы уговорить этого бестолкового толстяка радикально, скальпелем, решить свою маленькую проблему.

Константин Павлович тоже сильно вытянулся, хоть и отстаёт от меня примерно на полголовы. Впрочем мы во многом похожи: у нас белокурые волосы, тонкая кожа, которая очень легко при малейшем волнении пламенеет румянцем, сочные алые губы. И только отчаянно курносый нос Константина отчётливо демонстрирует, что он — почти точная копия своего отца, я же, несомненно, пошёл в матушку. Ещё он крайне вспыльчив и очень силён — весьма опасное сочетание! Уже не раз пускал он в ход свои кулаки, поколачивая то лакеев, то пажей, и притом крайне невоздержан на язык. По этому поводу я уже несколько раз говорил с нашим воспитателем Салтыковым, что с младшим цесаревичем что-то не так, но пока добился лишь, что Константин стал считать меня ябедой. Вообще в отношении его ко мне всё чаще стал ощущаться некий дух соперничества, особенно обострившиеся после известной Выборгской истории. Константин Павлович очень сильно обиделся на меня за то, что я не взял его тогда с собою; а славословия в мою честь, последовавшие после «достославной Выборгской баталии», как водится при дворе, совершенно неумеренные и даже гротескные, вызывали в нём понятную зависть и раздражение.

Кстати, достались мне не только ордена и похвалы. С отъездом Павла Петровича и Марии Фёдоровны в Гельсингфорс освободились некоторые ранее занимаемые ими должности. И угадайте — кто у нас теперь генерал-адмирал Российского флота? Как-то вот!

Вихрь дворцовых развлечений, последовавший после Измаила и победы над Швецией, постепенно стих, уткнувшись в Великий пост.Впрочем, главное торжество ещё было впереди: «Светлейший князь» Потёмкин, вновь приехавший в феврале в Петербург, готовил грандиозный праздник в Таврическом дворце, повторно подаренном ему Екатериною. И если о приезде Потёмкина слышал и судачил весь свет, то появление в Петербурге Суворова прошло совершенно незамеченным: даже я, тщательно отслеживавший его судьбу, узнал об этом чисто случайно.

В тот день у нас Константином был урок алгебры.Вместо Николая Карловича, крайне занятого артиллерийскими экспериментами,проводил его некий Шарль Массон, секретарь Николая Ивановича Салтыкова.

Сегодня мосье Массон был как-то по-особому взбудоражен.

— Ваше Высочество, вы ещё не слышали? Суворов в Петербурге! Приехал, как говорят, к дочери, выпускнице из Смольного института. Поговаривают — тут Шарль понизил голос, — господин скороспелый граф сильно фраппирован назначением своей дочери камер-фрейлиной императрицы! Он просто места себе не находит! Пришёл к графу Николаю Ивановичу, и чуть не плачет! Говорит: 'Что я, не знаю обычаев этих? Баронесса фон Мальтиц торгует фрейлинами, как репою на базаре! Спаси, друг любезный, подскажи, чем тут помочь?

Гм. То, что граф Суворов-Рымникский в Петербурге, конечно, здорово. А вот то, что тут замешаны какие-то придворные тёрки — совсем нехорошо…

— А дочь у Суворова, надобно сказать, дура-дурою! — секретарь Салтыкова уже просто захлебывался рвущимися из него новостями. — Тот к ней приехал в Смольный, она ему при встрече и говорит: «Папенька, вы так выросли с тех пор, как я вас последний раз видела!» Ха-ха-ха!

— И что, она действительно это сказала? — поразился братец Константин.

— Именно так, честное благородное слово!

— Воистину, слабоумная дура. Вот же не повезло графу!

— Увы, частые возлияния Бахусу влекут ужасные последствия, особливо для потомства! Граф же, как известно, в отношении этом совершенно неумерен!

— Отчего же вы думаете, что он выпивает? — поразился я.

— Ну так, понятное дело, то кувыркается голым поутру, то петухом поёт… Кто же это сделает на трезвую голову!

Ну, всё, это мне надоело.

— Дочь Суворова, если действительно встречала графа подобным образом, как вы, мосье, описываете, получается, произнесла очень тонкую и смешную шутку. Считать её слабоумною только за то, что вы не поняли её смысла — преизрядная несправедливость!

— Ха. И в чем же тут шутка? — иронично спросил меня Костя.

— Ну, вот смотри, Константин Павлович: что говорят нам с тобою при встрече господа, которые давно нас не видели?

— Ну, что… «Какое счастие видеть вас вновь, Ваше Высочество…»

— А ещё?

— «Прекрасно выглядите, возмужали, выросли, должно, перерастёте скоро папеньку…»

— Воот! Видишь, решительно все говорят нам, что мы с тобою выросли. Мы и вправду быстро росли последние годы, но для придворных это незаметно, потому как они видят нас каждый день. А вот люди, появляющиеся при дворе лишь время от времени, это сразу подмечают!

— Ну, так и что?

— Суворов дочь свою видел редко, потому что он вечно в войсках. И каждый раз, как посещал её в Смольном, конечно, говорил: «Как ты выросла!» Вот она и запомнила эту фразу, и решила пошутить.