Как странно светится глаз собаки! В нем точно отблеск нездешнего света. Такой свет, интенсивно-белый, чуть голубоватый, я видела еще в детстве в глазу человека, глядевшего в телескоп на кольца Сатурна. Луч от далекой планеты через трубу телескопа падал прямо в глаз человека, и свет этот был совсем особенный, непохожий ни на какой другой.

Что хотел сказать этой картиной Гойя? Что переживал он, когда писал эту картину?

Быть может, где-то в горах, у водопада, художник вдруг особенно остро, как толчок в сердце, ощутил громадность и тайну сил природы. С грохотом, неудержимо, низвергался со скалистых высот водопад. Неудержимо, как тайфун, как морской прилив, «девятый вал»…

Интересно, как назвал Гойя эту картину? В зале темно, с трудом разбираю слова испанской надписи на деревянной дощечке под картиной. Читаю (или мне кажется, что читаю): «Перро, энтрадо эн арена» («Собака, вышедшая на арену»).

Как неожиданно! Значит, это совсем не то, что мне казалось. Я не так поняла художника. Это – более человеческое. Это – «социальная тема».

На пустую арену, где, быть может, только что отшумела кровавая «коррида» (бой быков), выходит собака и что-то «видит», шестым чувством животного – чутьем – чует бешенство обреченных зверей, страдание лошадей, которым бык протыкает рогами живот (и они не могут даже ржанием выразить боль – для спокойствия публики им отрезаны языки), скрытый ужас тореадора, которого вдруг коснулись острые рога, и он видит совсем рядом налитые кровью глаза взбешенного животного… Безумие толпы, возбужденной видом крови…

Гойя. «Собака, засыпанная песком»

Существо «низшего мира», мира животных, выходит на сцену человеческой забавы и пугается «нечеловечности» человека, и смотрит вверх (тем же мудрым своим чутьем зная, что все идет «сверху») – туда, где за стеной арены и тумана должно быть небо, – ждет ответа? Жестокая Испания Гойи, с ее корридами, войнами, расстрелами, голодом…

Но нет, такое решение загадки этой картины меня не удовлетворяет. Во взоре этой собаки – не только вопрос, не только страдание, а какой-то космический ужас.

Но почему же такой туман над ареной? И эта странная, пухло-округленная линия (скамьи, стены?) – нет, это совсем не похоже на линии арены!

Еще раз, напрягая зрение, читаю – буква за буквой – надпись на дощечке: «Перро энтрадо эн арена»18 («Собака, засыпанная песком»)!

Так вот что хотел сказать Гойя! – Обвал, лавина песка, неудержимая, как рок! Как должна была сопротивляться, барахтаться эта маленькая серая собака в щупальцах желтой гибели! Песок победил, охватил со всех сторон ее тело, осталась еще не засыпанной лишь голова и в ней – в глазу, в блике света, – сосредоточилась и дрожит (как у границы пропасти, готовая сорваться) вся жизнь животного. Еще немного – если не вылилась еще вся чаша гнева – голова исчезнет и свет погаснет.

Но песочная лавина как будто остановилась, в желтом тумане – просветы голубого. Может быть, есть надежда?! Может быть, эти фигуры и лица – там, вверху – не угроза, а помощь?

И призрачная рука, воздетая из тумана, рука Судьбы, – быть может, уже «запретила» лавине, и падение песка остановилось?

И тогда, быть может, засыпанное животное понемногу высвободится из смертельных объятий песка; может быть, даже придет кто-то и поможет?

Но художник не дал ответа. Он остановил решение на пороге судьбы – навсегда запечатлел в своей картине момент вопроса. И момент этот длится, как судьба, которая длится, никогда не кончается – даже там, где кончается время

Когда-то, в незапамятные времена, на месте каталанской равнины было громадное озеро. Что-то произошло в глубине земной коры – озеро исчезло, и со дна его поднялась гора.

Гора эта, Монсеррат, высится среди полей, покрытых оливковыми деревьями и рощами пиний, в 60 километрах от Барселоны. Вся вырезная, увенчанная гигантскими зазубринами скал (что и дало ей название «Зубчатой», или «Выпиленной», горы – Монсеррат), она простирается на десять километров в длину и пять в ширину; высота ее – 1 235 метров над уровнем моря. Скалы ее необычайны как по формам, так и по краскам – розовые, голубовато-серые, молочно-белые, пурпуровые.

Недалеко от вершины, точно врезанный в стену горы, находится бенедектинский монастырь. Скалы над ним цилиндрической формы, похожи на трубы гигантского органа. Они голубые, с серебристым металлическим отливом. Подножия их покрыты роскошной растительностью; редко можно встретить в одной местности столько разнообразных деревьев и цветов как здесь.

В этих скалах есть глубокие пещеры, хорошо защищенные от ветра и непогоды. Издавна в них любили селиться отшельники. Они строили также небольшие часовенки и кельи; тринадцать таких построек еще сохранились, некоторые из них относятся к IX веку и даже раньше.

В одной из пещер, на месте которой находится теперь часовня Грота Божией Матери, была найдена (так утверждает предание) в 880 году Черная Мадонна, являющаяся одной из величайших святынь Испании.

«Черная Мадонна» (паломники называют ее более нежно – «Мо-ренета», т. е. – «Брюнеточка») – романская статуя XII века, изображающая Божию Матерь с Младенцем на коленях. У нее, так же как и у Младенца, черное лицо, шея и руки. В правой ее руке – держава. Левая рука с чуть согнутыми тонкими, очень длинными пальцами легко, почти не касаясь, лежит на плече Младенца, как бы охраняя и защищая его. Жест этот полон бесконечной нежности и материнской тревоги. Лицо ее строго – она созерцает явленное чудо. Чем-то напоминает она Жанну д’Арк. Так же сосредоточенно и строго лицо кудрявого черного Младенца на ее коленях; его правая рука поднята для благословения. На голове его, так же как на голове Матери – корона.

У входа в монастырь

«Черная Мадонна» находится в алтаре церкви, помещающейся во внутреннем дворе бенедиктинского монастыря.

Когда-то на этом месте находилась примитивная часовенка Божией Матери. Потом она была заменена скромной церковью, римского стиля. Эта церковь, в свою очередь, уступила место бенедиктинскому монастырю.

Ореол тайны и чуда окружает обитель Черной Мадонны. Чудо, как в Лурде, присутствует здесь. Люди, ищущие исцеления души и тела, нередко получали и получают его у ног Моренеты.

Многие поэты, писатели и музыканты посетили Монсеррат. Среди них были Гете, Шиллер, Мистраль, Честертон, Клодель, Вагнер.

Посещение Монсеррата, красота природы и духовная вибрация Святой Горы дали толчок созданию величайшего про изведения Вагнера – «Парсифаля». Монсеррат в творческом воображении музыканта претворился в Монсальват, священнную гору рыцарей Грааля, в недрах которой находился храм, где хранилась Чаша.

Мысль о Парсифале не покидала меня ни на минуту во время посещения Монсальвата. Сама природа здесь как бы переносит посетителя в декорации оперы. Вот на склоне горы величественные деревья леса «торжественно-тенистого, но не сумрачного» (как сказано в либретто оперы о декорации первого действия), среди них вьется дорога, ведущая к «Скале Грааля», в которой скрыт тайный вход в храм, где хранится священная Чаша.

И вот здесь, у большого дерева, стоял Гурнеманц, и сюда привели стражи в белых плащах юного Парсифаля, убившего лебедя. Здесь положили они на землю мертвую белую птицу. И где-то здесь бросил на землю свой сломанный лук Парсифаль, понявший свое злое дело.

Терраса пустынна, дует ледяной ветер, бросающий в лицо мелкую колючую пыль дождя. Ветер разметал ветви деревьев. Ветер гудит в скалах, гулко резонируют они при его прикосновении.

Но стоит пройти под аркой, ведущей во внутренний монастырский двор, как наступает тишина, и блаженное чувство покоя охватывает посетителя. Ветер, и весь шум жизни, остались снаружи этих стен.