– Выбрось каку. – Клоун выдернул леденец у мальчика и вручил ему собаку из шарика. – И не смей плакать. Не выношу слёз. Видишь, свою почти получилось свести? – Он постучал пальцем по нарисованной слезе и ответил Маше: – На Перепутье его нет. Давно нет и не будет больше никогда.

– Значит, ты занял его место, – зло произнесла Маша, – устроил балаган, – слово выскочило само собой и отлично подошло. – Вирь-ава мне сказала, что на ярмарке разные ужасы творятся. А вместо ужасов здесь цирк. Ты хотел быть как хозяин, но ты всего-навсего клоун!

– Фу, как некрасиво! – зазвенел всеми колокольчиками клоун. – Но я, так уж и быть, не стану обижаться. Ты имеешь право злиться. Выражать злость и обиду не страшно, куда страшнее их копить, копить и позволить им превратиться в живое существо, способное поглотить тебя.

Маша поёжилась. Клоун почесал свою слезу, оглядел чёрную перчатку и продолжил:

– Ярмарка даёт то, что ты ищешь. Искала бы чудеса, она бы тебе чудеса на стол выложила. Леденцов хотела – на тебе леденцы. О наказе Вирь-авы ничего тут не есть забыла, и о том, что ищешь своего братца-кролика, тоже сразу забыла. А меня обвиняешь. Нехорошо.

– Костика, – Маша покраснела от негодования, клоун потешался над ней. – Не кролика.

– Ну простите. А кролика не теряла, нет? – Клоун прыснул в кулак. – Хочешь его историю узнать? – Чёрный и белый указательные пальцы по дуге нацелились на игрушку в кресле.

Маша вспомнила про Костю, про камень, который что-то примолк, про огонёк, куда-то спрятавшийся. Но в душе оставалось ощущение, что она не вспомнила ещё об одной важной детали. И клоун намекал на её забывчивость.

– Ещё один твой пленник? – предположила она.

– Не согласен, – обиженно зазвенели бубенцы, – я не держу пленников. Они нашли приют в моём цирке. Я не причиняю им зла. Игрушки, что ты видела, – ненужные души. Они приходят потерянные, не помнят своей судьбы, не знают имён, вот как он, например, – клоун взял игрушку, – просят помочь. Ярмарка коллекционирует судьбы, которые давно прожиты и уже неизменны. – Он обвёл свободной рукой зрительный зал, игрушки вернулись на места. – Товар идёт нарасхват. А я как полноправный хозяин предлагаю им другие возможности. Я не обращаю их в тени, не предлагаю яд, не отправляю к Истоку, я дарю им покой и возможность иногда играть лучшую роль в их жизни – самих себя. Но ему, кажется, я помогу по-настоящему, – клоун наконец перестал дурачиться, – потому что ты хотела его найти.

– Я? – удивилась Маша.

Клоун передал ей игрушку, поднёс палец к носу, улыбнулся и указал на арену:

– Вни-и-има-а-ание, зри-и-ители! Только у нас только сейчас единственное представление! «Мальчик-зайчик, или Поиски имени»!

Крепление для марионеток пришло в движение. Машин желудок сделал кульбит и сжался под рёбрами. Появление на арене дымчатой фигуры пугало её.

– Это ведь не твоя магия? – спросила она у клоуна.

– Куда там, – усмехнулся он, – я так и не выучился на колдуна. Здесь, – он перевёл взгляд к куполу, но подразумевал не цирк, а всё Перепутье, – правят две силы. Как и в твоём мире. Свет, – клоун поднял руку в белой перчатке, – и тьма, – помахал рукой в чёрной. – В основном на Перепутье – полутона и оттенки, не отличишь от того, к чему мы привыкли. Но есть места, как, например, на поле, где правит одна из сил. И одна приманивает другую, готовит ловушку. Для того чтобы вернуть гармонию, которую, увы, никак не вернуть.

– И какая же сила правит на поле? – задержала дыхание Маша.

– А сама-то как думаешь? – подмигнул клоун.

В нитях плясал мальчик немного старше Маши. Он обрёл вполне плотные очертания, чтобы разглядеть лохматую чёлку, прикрывающую глаза, искусанные губы и бледную кожу, давно не видевшую солнечного тепла и света.

– О! – запищал Платон. Маша смотрела на арену, пытаясь определить, почему испуганное лицо марионетки ей знакомо.

– Я, кажется, знаю его, – сказала она.

– Леденец вкусный был, – прозвенел колокольчиками клоун, – такой вкусный, ум отъешь. Вместе с памятью. Он, к примеру, забыл, что хорошо, что плохо. Хорошо – помогать добру. Плохо – помогать злу. Хорошо – последовать совету добродушного енота-мимика. Плохо – думать, что ты самый умный. И поумнее найдутся. И похитрее.

На арене появилась фигура клоуна.

– Ты, – удивился Платон, переводя взгляд с клоуна в кресле на клоуна под светом прожекторов.

– Я, – подтвердил клоун, – на рабочем месте, так сказать.

– Чего ты хочешь, милый мальчик? – спросил клоун, кривляясь под креплениями.

– Мне нужно имя, – выпалил мальчик.

– А что за него дашь? – Клоун качнулся к нему и тут же отпрыгнул.

– У меня ничего нет, – расстроился мальчик.

– Тогда и у меня ничего для тебя нет, – сообщили колокольчики на шляпе.

– Но мне очень нужно!

– У нас всё честно. Ты мне, я тебе. Плати и выбирай хоть с десяток имён.

– Мне нужно одно. Енот сказал, вы мне поможете.

Мальчик озирался по сторонам, как будто надеялся, что тут рядом найдётся что-то для обмена.

– Нет-нет, – замахал руками клоун. – Енот сказал, что здесь ты можешь найти то, что тебе нужно. Про помощь речи не было. Я слышу всё, о чём говорят на ярмарке.

– Мне очень нужно помочь Маше Звоновой! – крикнул мальчик в зрительный зал.

– Я знаю его имя!

Они выкрикнули одновременно, Маша и мальчик. Она громко, он жалобно.

– Неужели? – съехидничал клоун. – Выходит, не стоило ему ко мне приходить? И в куклу превращаться не стоило? Ай-яй-яй, какая досада!

– Мне жаль тебя, малыш, – клоун на арене сделал знакомый жест, собрал невидимые слёзы из левого глаза, – ничем помочь не могу. Но могу дать отсрочку, если хочешь. Вдруг найдётся кто-то, кто даст тебе имя бесплатно.

– Да, – тут же подхватил идею мальчик. – Согласен! Всё равно без имени я не смогу ей помочь.

– Ох, как же я люблю наивных дурачков! – обрадовался клоун.

– Я не дурак, – мальчика было едва слышно. – Понимаете, без имени я не смогу скинуть её власть.

– Чью же, скажи на милость? Чья власть сильнее совести человеческой?

Мальчик прошептал ответ. Маша подалась вперёд, но расслышать не смогла.

– Н-да, – протянул клоун, – влип ты, дружок. Что ж… кабы я знал, да разве ж не предотвратил… а раз не знал, то и вины на мне нет.

– Вы поможете?

Вместо ответа клоун подал мальчику руку. Тот коснулся чёрной перчатки, весь вытянулся в струнку, застонал и начал уменьшаться. Вместо него на арену упала игрушка – мальчик в комбинезоне кролика.

– Я точно знаю, кто он, – выпалила Маша, когда марионетки испарились.

– Хм, – клоун делал вид, что сомневался, может ли Маша вообще что-то знать, – в самом деле? Хорошо. У него скучная история, зрители не в восторге. Сомнения да душевные муки.

– Я знаю его имя! – настаивала Маша. – Точнее, – внезапно она скукожилась, втянула шею в плечи, – настоящее имя не знаю, я назвала его по-своему.

Маша пробормотала конец фразы себе под нос.

– Не годится, – воскликнул клоун. – Определись, пожалуйста. Лишь настоящее имя вызволит его из игрушки. Он сам так пожелал. Получается, он тебе никто. Иначе ты бы потрудилась узнать его имя.

«Как это никто?» – мысленно взвилась Маша и зачастила:

– Он сказал, что потерял имя. Его забрало Перепутье. Или не бывает у вас такого? Что вы молчите? У вас тут на каждом шагу что-нибудь случается!

– Диковинками полнятся дороги Перепутья. – Клоун приложил ладони к раскрашенным щекам. – Есть те, кто вместе с именем тебя сожрёт, – он прижал подбородок к левому плечу, – есть другие, – перевёл подбородок направо, – им имя власть даёт над душой. Отнимут, – клоун вздохнул, – и почитай, готовый слуга перед ними, без прошлого, без будущего, без причуд всяческих вроде свободной воли или собственных желаний.

– Он мне кто-то. – Клоун разозлил Машу дурацкой ухмылкой и притворной жалостью. – Он меня от шипов спас, понятно вам! И Платона тоже! И он обещал нам с ведьмой разобраться, для Платона Хранителя отыскать и меня с Костей домой привести. Он меня веселил. Он для меня ёлку увеличил. Ягоды нашёл. И объяснил, что я всё-таки люблю Костю!