– Да за ценой ли дело? – поднял енот лапки. – Трёшки достаточно будет, господин Волот.

С высоты великанского роста на стол упали три рыбины. Великан тяжёлой поступью направился к другому торговцу. Енот, сморщив нос, убрал рыбины под прилавок.

– Видал кто? – похвастал он мальчику. – Волот-великан. Волоты живут в горах. До них по дорогам Перепутья с неделю ему топать, а мне месяц, не меньше. Великаны не спускаются с гор, их земля не носит, проваливаются они в неё. Кто по пояс, кто по шею, кто и целиком, лишь вихры торчат, как трава. Но этот ростом не вышел, ходит преспокойно. Вот и посылают собратья его на ярмарку. От Волотов и рыбку не зазорно принять. Как таким цену назначить? Не угодишь с ценой, раздавят, не задумаются.

– Зачем ему лицо брата? – Мальчик выбрался из-под стола.

– Говорю же, ростом не вышел. Но хочет быть достойным великаном. Братца прихлопнет, сам его место займёт. На том столе, – енот кивнул в сторону кота с повязкой, – зельице прикупит, что сил лишает. И дело с концом.

Енот зафыркал, засмеялся, сложив лапы на животе. Мальчик не разделял его веселья.

– Как вы Машей стали? – спросил он.

– Мимик я, – сообщил торговец. – Как оборотень, но без луны, шерсти и прочей ерунды. Кого увижу, в того и превращаюсь. Потом слой с себя снимаю и продаю. Наденешь лицо после меня и обернёшься тоже. Знал бы ты, какой из меня великан получился. – Енот зафырчал от гордости. – Поглядел я на братца Волота, запомнил лицо, в лесу спрятался, обернулся. И вот довольный покупатель, довольный продавец. – Енот погладил себя по животу. – Ты, малой, поближе подойди, присмотри что подходящее.

Мальчик приподнял несколько лиц из ближайшей стопки. Попались знакомое лицо Вирь-авы, волчья морда, бугристая физиономия гоблина и нежное личико феи. Пролистал он и другие диковинные лица: вроде человеческое, но с птичьим клювом; бледно-зелёное с глазами на тонких стеблях, как у краба; деревянное лицо, покрытое грибами-трутовиками. Перепутье тянулось с севера на юг, с запада на восток, и никто не знал его конца и края. Ни одно создание Перепутья не ходило от границы до границы, разве что Лодочник, ведущий лодку по Реке времени, которая, если верить слухам, опоясывала Перепутье. Выходило, что енот-мимик странствовал по тем землям, о которых не догадывалась даже ведьма. Мальчик ощутил лёгкий укол зависти. Енот был свободен. Путешествовал, куда хотел, встречал удивительных существ и наслаждался жизнью на Перепутье. А мальчик знал лишь сад, и страх, и редкие вылазки с ведьмой, когда он трясся в клетке, надеясь, что его выберет добрый ребёнок, и в то же время желая вернуться в дом в яблоневом саду. «Я не знал свободы, даже когда был настоящим человеком. Дорога на рынок, дорога домой – вся моя жизнь».

– Что-нибудь заинтересовало? – енот-мимик прервал его воспоминания.

– Нет, спасибо. – Мальчик не хотел ни в кого превращаться да и заплатить не мог. – А где вы Машу видели?

Енот положил Машино лицо поверх одной из стопок.

– Девочка из лодки на берег высаживалась. Я иногда за Лодочником слежу, вдруг что любопытное подвернётся. А девочка к холмам пошла. Она ж оттуда не выберется, рассудил я, а новенькое лицо весьма кстати. Ты её на холмах потерял?

– Спасибо, – невпопад повторил мальчик, – я дальше пойду.

– Может, тебе не стоит дальше идти? – енот не ждал ответа, заговорил быстро. – Ты больной какой-то или заколдованный? На ярмарке такого быстро окрутят. Ты что ищешь-то? Зачем тебе дальше? Смотри, если за судьбой явился, так без ничего уйдёшь. Никто уже судьбы другой здесь не ищет. Все знают, не уйти от себя.

– Я имя ищу, – признался мальчик.

– Фр-р-р-р. – Енот прикрыл лапой глаза. – Безымянный. – Тут он приблизил к мальчику морду и зашептал: – Не иди, слышишь, дальше. На безымянных спрос большой. Сам хозяин заказ сделал. Не ходи, того гляди товаром станешь.

– Мне надо, я Маше обещал помочь, – мальчика отчего-то потянуло рассказать правду еноту-продавцу. Дело было в глазах мимика. Они глядели с добротой и тревогой, – без имени я ей помочь не смогу, наоборот…

– Ты бы лучше молчал, парень, – енот перебил его, задрав морду и принюхавшись, – забыл, где ты? Мы тут пытаемся выторговать что-то особенное, ценное, а ты на блюдечке с золотой каёмочкой тайну подаёшь. Хочешь имя, ищи ненужные души. Что ж делать? – Енот занервничал, начал перекладывать лица, коситься по сторонам. – В цирк тебе надо. Хозяйский он, в самом сердце ярмарки. Там-то тебя и ждут, раз на пирожки ты не сгодился. Цирк хоть имя, хоть два, хоть с десяток предложит. Чем угодно обернётся. Но повторю, убегай лучше от ярмарки, никуда не заглядывая. Так убережёшься и Маше своей поможешь. И знаешь, – лапы енота наконец замерли, – возьми одно из моих лиц.

– Мне же заплатить нечем, – замотал головой мальчик.

– Не все ради наживы живут, – возразил енот, – я торговец больше от нечего делать. На Перепутье хоть чем себя займи, всё лучше бездействия. Ты не отказывайся, бери, когда дают. Может статься, я на ярмарку за этим и ходил, чтобы тебе помочь. Уж лучше бездействия, – он подтолкнул к мальчику стопку лиц.

Тот, не задумываясь, взял верхнее лицо, Машино. Он не смог объяснить почему, как не мог объяснить, что толкнуло его довериться мимику.

– Цирк ищи, где музыка родится. И выбирай с умом. Втридорога возьмут, точно не расплатишься! – прокричал ему вслед енот и исчез вместе со столом.

– И где ярмарка? – Маша оглядывала пустое, бурое поле, раскинувшееся перед ней.

Огонёк не улетал. Он слегка колебался, будто раздумывал, вести ли детей вперёд. Платон сжимал Машино запястье, левое, без браслета. После встречи с Вирь-авой малыш стал ярче и плотнее и держался увереннее.

– Пойдём, – Платон указал на поле, – туда.

Огонёк повис над ним, освещая белые волосы, Платон больше не просвечивал.

– Там ничего нет. – Маша не двинулась с места. – Вирь-ава что-то перепутала, или сегодня у ярмарки выходной.

Мама с папой иногда ездили на сельскохозяйственную ярмарку, когда им хотелось не магазинной еды, а фермерских овощей и фруктов. По понедельникам там был выходной день, санитарный, специально, чтобы наводить чистоту и порядок. Они выбирались на ярмарку по воскресеньям и Маше обязательно покупали леденец на палочке – петушка, белочку или просто красный сладкий кружок.

– Как леденец хочется, – мечтательно вздохнула она.

– И мне! И мне! – пискнул Платон.

– Неси меня, – решил подать голос камень.

Маша сдалась и пошла к тёмным пожухлым колосьям.

Камень, называть его жестокосердным Маше не хотелось, обитал на Перепутье давно и наверняка хоть что-то про ярмарку знал. Платона вело какое-то чутьё. У него была своя дорога, связанная с Машиной, но ведущая к иной цели. Шар света полетел за ними, отклонившись от роли проводника.

Стоило переступить границу леса и поля, как со всех сторон зазвучала музыка. Сперва раздался лёгкий перезвон колокольчиков. Платон засмеялся, отпустил Машу, вприпрыжку припустил вперёд. Колокольчики сменились мелодией флейт. Флейты перекликались, как птицы. В их разговор вмешалась скрипка, невидимый смычок играл безупречно, словно им управлял виртуоз. Мелодия то затихала, то звучала громче, то выводила бархатные ноты. Музыка устремлялась ввысь и звала за собой. Поле дышало, колосья раскачивались в такт, пригибались, открывая узкую тропу. Ноги несли сами собой. Платон кружился, Маша взмахивала руками, представляя себя дирижёром оркестра. Музыка ускорялась, из медленной и спокойной перешла в танцевальную, ритмичную. Скрипку и флейты вытеснило фортепиано, мелодия набирала темп. Грянула стремительная полька.

– У-ух. – Платон совершил невероятный прыжок, завис в воздухе и мягко приземлился.

– Сто-о-ой, – подпрыгнула следом Маша. Буква «о» подскочила вместе с ней в головокружительном пируэте. Рюкзак оказался выше головы, учебники внутри охнули. Дети летели к разноцветному шатру, выросшему перед ними. И как они сразу его не заметили? Здоровенный купол посреди поля!