Нестойкость социального пафоса обусловила искусственное ограничение употребления прочих пафосов в советской общественной речи, что знаменовало собой становление и упрочение советской идеологии. Объективно это имело негативные последствия. Ценности общественного сознания не могут укладываться в рамки одной идеи или идеологии, хотя бы в силу огромного количества различий в менталитете и культуре слагающих народ элементов. Как отмечал Д. Шарп, «идеология может разложиться, мифы и символы системы – потерять популярность», а «строгая приверженность идеологии, влияющая на восприятие реальности, мешает видеть действительные условия и потребности»34.
Историю развития СССР после Второй мировой войны можно рассматривать как процесс постепенного и закономерного заката социализма и возвращения к естественной динамике развития общественной речи (героический – религиозный – государственный – национальный – социальный – наднациональный пафос). Действительно, во времена «брежневского застоя» в общественной речи преобладал государственный пафос, который только по форме оперировал девальвировавшимися социально-классовыми категориями. Государственный пафос, вследствие активной роли государства в деле формирования нации, неизбежно должен был смениться пафосом национальным, что и произошло в 1991 году. Процесс этот, судя по всему, осознавался властями, поскольку в 1977 г. была предпринята попытка заявить о складывании в СССР новой социально-исторической общности, которую назвали «советский народ». От советского народа было уже недалеко до советской нации, которой (по Э. Геллнеру) позиционировала себя КПСС. Однако термины эти оказались явно нежизнеспособными, что показало мгновенное крушение, казалось, незыблемого монолита Советского государства.
С начала Второй мировой войны до настоящего времени мы могли наблюдать процесс постепенного внедрения в общественную речь западного сообщества ценностей наднационального пафоса (свобода, демократия, права человека). Родился этот пафос из необходимости взаимопонимания и согласования военных усилий стран антигитлеровской коалиции, одни из которых (Великобритания, США) руководствовались национальными, другие (СССР) – социальными ценностями. Все страны антигитлеровской коалиции, по крайней мере, на межгосударственном уровне в годы войны, оперируя концептом «свобода», стремились к общей цели – освобождению человечества от коричневой чумы.
Отметим, насколько созвучны речь И. В. Сталина от 7 ноября 1941 г., произнесенная во время парада на Красной площади, и приказ генерала Д. Эйзенхауэра от 2 июня 1944 г., отданный перед началом высадки в Нормандии. Советский партийный лидер: «Товарищи красноармейцы и краснофлотцы, командиры и политработники, партизаны и партизанки! На вас смотрит весь мир, как на силу, способную уничтожить грабительские полчища немецких захватчиков. На вас смотрят порабощенные народы Европы, подпавшие под иго немецких захватчиков, как на своих освободителей. Великая освободительная миссия выпала на вашу долю. Война, которую вы ведете, есть война освободительная, война справедливая»35. Американский генерал: «Солдаты, матросы и летчики союзных экспедиционных сил! На вас смотрит весь мир. Надежды и молитвы всех свободолюбивых людей с вами. Вместе с нашими доблестными союзниками и братьями по оружию на других фронтах вам предстоит разрушить немецкую военную машину, сбросить нацистскую тиранию с угнетенных народов Европы и обеспечить безопасность свободного мира»36. Ключевым словом в речах столь различных политических деятелей является «свобода», повторившаяся у И. В. Сталина трижды, у Д. Эйзенхауэра дважды.
Концептуальное наполнение ценностей наднационального пафоса, конечно, разнилось: в СССР свобода трактовалась как антитеза порабощения внешним врагом, т. е. как независимость и суверенитет государства, на Западе – преимущественно как личная свобода воли человека. Но главная цель была достигнута: лидеры стран антигитлеровской коалиции формально говорили на одном языке. Отголосок достигнутого компромисса в общественной речи стран западного мира и СССР проявлялся, например, в том, что социалистические страны Восточной Европы у нас долгое время принято было называть странами «народной демократии».
Примерное содержание концептуальных полей и соотнесенность пафосов общественной речи с определенной исторической эпохой представлены в табл. 1.1.
Обратимся к истории России последних двух десятилетий. Крушение системы социализма отозвалось в нашем обществе разрушением ценностей социального пафоса и обращением к ценностям пафоса наднационального, произошедшем фактически одномоментно и спонтанно. Как следствие, «лихие 90-е» были временем полного нашего взаимопонимания с Западом, оказывавшего значительную помощь в реорганизации постсоветского пространства: была стабилизирована внутриполитическая ситуация, пресечены сепаратистские тенденции некоторых российских республик и воссоздана в новом формате система экономических связей.
Таблица 1.1.
Концептуальные поля пафосов общественной речи
Почему же практически с начала нового века начинает углубляться оппозиция Запад-Восток, почему становятся актуальными идеи евразийства, поиска особого пути России и прочие элементы брожения общественного сознания, свидетельствующие о девальвации ценностей наднационального пафоса и постепенной утрате общего языка с Западом? Ответ нам видится в следующем: от одного «нестойкого» вида пафоса общественной речи мы стремились перескочить к другому, не вызревшему в полной мере в недрах отечественной общественной речи.
Без разделяемых большинством скрепляющих общество ценностей ни одно государство существовать не может. Для обеспечения социальной интеграции, которая, напомним, по теории Ю. Хабермаса, должна преобладать над социальной организацией, общество должно руководствоваться ясными, разделяемыми большинством ценностями. Не стало исключением и молодое российское государство, на первых порах принявшее общечеловеческие ценности наднационального пафоса. Новые ценности, чтобы прижиться в общественном сознании нуждались в бережном взращивании, тщательном, более или менее длительном культивировании в общественной речи. Но медовый месяц российской демократии продлился недолго, прерванный сначала ожесточенной номенклатурной борьбой за власть в августе 1993 г., а затем и потонув в крови операции по восстановлению конституционного порядка в Чечне 1994–1996 гг. В массовом сознании эта операция получила название «Первая чеченская война», что уже говорит о многом. За ней последовала контртеррористическая операция на Северном Кавказе 1999–2009 гг., которая также недвусмысленно воспринималась в народе как уже «Вторая чеченская война». На войне же, как известно, востребован пафос героический. Откат от не очень близких и понятных российскому массовому сознанию ценностей наднационального пафоса, исповедавшихся в период президентства Б. Н. Ельцина, к ценностям героическим быстро принес дивиденды. Народ, пролитой кровью поколений связанный с военной историей отечества, воспрял духом, что и дало известные 80 % электората, решительно поддерживающих политику В. В. Путина.
Надо, впрочем, понимать, что выбор российской властью «государствообразующих» ценностей был предопределен. В самом деле: религиозный пафос в многоконфессиональной и национальный – в многонациональной стране вряд ли сыграли бы объединяющую роль. Социальный пафос был дискредитирован семью десятилетиями советской власти, время государственного, ввиду слишком небольшого времени существования новой государственности еще не наступило, а ценности свободы и демократии наднационального пафоса в этот период оказались основательно выхолощены трудностями материального положения большинства населения.
