— Нечего всем показывать свои коленки! Только я могу их видеть!

Какой-то парень кивнул в мою сторону и стал о чём-то расспрашивать Хисащи. Тот поморщился и со злобной насмешкой сказал:

— Нет, она сумасшедшая.

Я в этот момент у дивана нашла какую-то длинную железную палку. Окликнув Кую, я с усмешкой спросила, как после генеральной уборки под диваном оказался незамеченным такой крупный мусор. Куя тоже рассмеялся и пожал плечами.

— Нет-нет, она правда больная, — клокотал Хисащи нарочито громко.

— Шейла, — прошептала я, — одолжи мне свою косынку.

У Шейлы на голове была странная бесформенная кичка, обмотанная платком. Она без вопросов сорвала платок с головы и, сверкнув на меня задорными детскими глазками, подкинула мне его в воздух. Я поймала платок и радостно крикнула Хисащи:

— Дедушка! А где твоя бабушка?

Потом схватила найденную палку и быстро по-старушечьи домиком повязала платок себе на голову. Опираясь на палку, сгорбившись и слепо щурясь, я стала ходить мимо Хисащи взад-вперед:

— Вот же я, твоя бабушка! — сказала я сиплым старческим голосом, шамкая челюстями.

Хисащи опешил и побагровел.

— Ой, дедушка, а что это за девочка сидит с тобой рядом? — проговорила я переливчато, и ткнула в Ольгу палкой.

— Ничего не понимаю. Ничего не понимаю, — залепетал Хисащи и смахнул со лба испарину.

Парней душил неудержимый смех. Сотрясаясь от хохота, они закрывали руками лица и бросали испуганные взгляды на Хисащи. Тот презрительно водил глазами по людям. Встретившись с ним взглядом, каждый сконфуженно замолкал. Как дети, которые нашалили и боятся сурового родителя, они, отворачиваясь и прикрываясь бумагами, снова прыскали от хохота.

— А-а, ха-ха! Я поняла! — щуря один глаз, прошамкала я, — Это же наша внучка! — и снова ткнула в Ольгу трясущейся палкой, будто меня одолевала старческая тряска.

Я сняла косынку и раскланялась, как актёр после спектакля. Кто-то мне неуверенно похлопал. Я села возле Ольги и вытерла ей под глазом потёкшую от смеха тушь.

Старик не унимался:

— Кушай, пожалуйста, любимая, — сказал Хисащи и протянул Ольге на вилке ананас.

— Тьфу, Хисащисан, какая любимая? Это же имитация! — сказала я и махом проглотила ананас вместо Ольги.

От такой невиданной наглости он совсем оцепенел. Только растерянно хлопал своими холодными порочными глазами.

— Уходим, — отрывисто скомандовал он всем.

Парни, как один, поднялись с мест и направились к выходу.

— А ты поедешь со мной в ресторан, — прошептал с придыханием Хисащи Ольге, изображая интимность влюблённых.

— Спаси-ибо, — протянула услужливо Оля, и потянулась поцеловать его в щёку в знак благодарности. Он рывком повернулся к ней в анфас, чтобы успеть поцеловать её в губы. Но она ловко увернулась, и он проскользил языком ей от угла рта до уха.

На выходе я распахнула руки, и, перекрывая дорогу Ольге с Хисащи, крикнула:

— Так и быть, я согласна, выкупи и меня. Ты же всех можешь выкупить!

Хисащи растерянно похахатывал и пытался меня отодвинуть:

— Куя, убери её скорей, шумная какая. Опасная она.

Куя посмеивался и продолжал пересчитывать деньги у кассы.

— Ой, ой, президент какой выискался! — выкрикнула я и дала им выйти.

Он замешкался на выходе, и, наклонившись к его уху, я прошептала уже серьёзно:

— Тебя никто не любит. Ты одинок, потому что ты сам никого не умеешь любить, кроме себя и денег.

Он яростно сверкнул на меня глазами и, небрежно обняв Ольгу, быстро вышел из клуба.

XXXIX

Отныне у нас с Ольгой сложились ровные деловые отношения. Не было больше доверия. Не было и вражды. Чтобы помочь друг дружке, мы стали изобретательно работать. Нахраписто выпрашивали друг для дружки приглашения у своих гостей, и выходило так, что мы были заняты постоянно.

— Коджисан, сделайте моей подруге приглашение! Видите, какая она сидит грустная, одинокая. Как, вам не жалко её?! Вы жестокий человек! — говорила Ольга.

Гость колебался, тушевался и нехотя делал мне приглашение.

— Акира, ты молодой, сильный! Ты ещё столько заработаешь в своей жизни! Не жадничай на приглашение моей подруге! — давила я. Акира ворчливо бубнил и доставал кошелёк. Я делала знак Ольге, и она весело усаживалась на диван возле нас. Это действительно был бесценный запоздалый симбиоз.

Как-то вечером мы с Ольгой шли на работу, и у дверей клуба увидели Аиру и Юки.

— Смотри, Ольга, — засмеялась я, — наши возлюбленные нас ждут.

Девушки и в самом деле встречали нас. Аира с обожанием смотрела на Ольгу:

— Пойдёмте сегодня в клуб «Дискавери», так мало времени осталось до вашего отъезда.

Юки смущённо стояла в сторонке и сдержанно улыбалась.

— А почему вы на крыльце клуба нас ждёте? — спросила я.

— Потому что мы боимся, что Куя услышит и оштрафует нас, — загадочно и доверительно прошептала Аира.

Под конец смены к Ольге, как всегда, в самый неподходящий момент пришёл Миша. Радовало, однако, то, что настроение у него было не плаксивое, а наоборот, необычайно бодрое и шутливое.

— Вы пойдёте в клуб, и я с вами! — сказал он браво.

«Дискавери» кишел людьми. Мы пришли едва не целым клубом. Протолкнуться было негде. Мы тесно уселись за двумя сдвинутыми столиками. Наши филиппинки побежали танцевать, а Юки осталась сидеть возле меня. Парни-хосто робко принесли нам пиво, которое входило в оплату суммы за вход, и, перемигиваясь с нами, отошли. Миша всех отпугивал своей внезапно вспыхнувшей суровостью. После выпитой бутылки пива его опять обуяла плаксивость. Шумно сморкаясь в салфетку и тут же вытирая ею глаза, Миша всхлипывал и поглядывал на Ольгу, чтобы понять, реагирует ли она на его безмерные страдания. Какой-то парень подошёл к нему с прохладным полотенцем:

— Вытрите лицо, господин, это освежит.

Ольга уставилась на парня влюблёнными глазами:

— Он похож на моего Андрея, — сказала она.

Парень тоже глазел на Ольгу, но при Мише старался выглядеть неприступным.

Миша, обнаружив к себе повышенное внимание, вошёл в раж:

— Нет, я не могу сдерджать слё-ёза, — сказал он, и театрально швырнув в сторону полотенце, убежал плакать в туалет.

Парень снова подкрался к Ольге, как воришка:

— Как вас зовут? — сказал он испуганно и влюблённо.

— Лиза, а вас?

— Адонис. Я здесь ди-джей. Тот человек ваш клиент?

— Да, — сказала Оля и глазами прогнала его.

Парень увидел выходящего из туалета Мишу и отскочил от Ольги, как от огня.

Миша перехватил Ольгин взгляд на Адониса и вскипел:

— Кто он? Рюбовник? Сюка! Один я дурачок-снеговичок!

Миша побежал к столику, за которым сидели румынки. Картинно заигрывая с ними и виляя задом, как пёсик, он целовал всем подряд руки без разбору. Многим по несколько раз. Девушки перетерпели поцелуи и стали аккуратно провожать его восвояси. Тогда он залез за диван, где они сидели, и стал наблюдать за Ольгой, как из окопа. Но и за диваном его терпеть не слишком-то хотели. Тогда Миша, полный достоинства, вылез из-за дивана и пошёл на танцплощадку. С ним согласилась потанцевать какая-то старая женщина. Миша косился на Ольгу и наблюдал, мучается ли она ревностью. Измученная ревностью Оля обменивалась с Адонисом телефонами. И когда Миша с дикими зверскими глазами ринулся к ним, Адонис так выскочил из-за столика, что сбил со стола всю нашу выпивку. Миша, тяжело дыша и страшно сжав челюсти, остановился возле нас и зарычал. Потом вдруг замолчал и снова убежал в туалет плакать.

— Иди на сцену, спой. Пожалуйста! — просила меня Ольга, умоляюще сложив ладони.

Я вышла на сцену. Зазвучала фонограмма песни из фильма «Телохранитель».

— Эта песня для Лизы и Адониса, — сказала я торжественно и запела.

Растроганный Адонис бросился к Ольге и стал целовать её руки так горячо, так страстно, словно они были старыми любовниками, которые не виделись целую вечность. Расцеловав её от запястья до шеи, он уже было потянулся к её губам, как вдруг филиппинки страшно хором завизжали: