– А сколько в нее надо! Она же без плитки, без антресолей, без шкафов, без полов, – набили кое-как досок, как в сарае, и с рук долой, да… Приходится всё самим делать, божеский вид придавать. И мебель надо сменить, и разные там шторы. Говорю же, на нее, матушку, теперь и живем. Вот уж когда это дело осилим, всё пустим на еду да одежку. Зараз на всё не хватает, сами знаете, какая у нас зарплата, да… Ну что, пыль еще стереть? – Тоня заправила волосы под косыночку, выдернула тряпку из-за пояса передничка, прошлась ею по столу, тумбочкам, подоконнику.

– Водичку сменить? – она кивнула на графин.

Ольга ответила, что сама нальет. Только что грязной тряпкой и веником махала и, не помыв руки, пойдет за водой! Горничная за работой не гналась: была бы честь предложена! Как только она вышла, Ольгу вновь охватили мысли о Борисе: уже пол-одиннадцатого. Он, должно быть, собирается в обратный путь. А что, если дела его задержат на весь день?! Да она с ума сойдет до вечера!

И тут ее осенило: а не съездить ли ей домой. Время скоротает, заполнит хоть каким-то делом и кое-что из вещей возьмет. Когда собиралась сюда, думала: для кого ей там выряжаться? Две-три смены – и хватит. Она ехала не флиртовать, не наряды демонстрировать, а отоспаться, отдохнуть, почитать. Дома как-то на всё это не хватало времени. Но, встретившись с Борисом, сразу почувствовала,

пребывание в доме отдыха требует и соответствующей «экипировки».

С чего это ей прибедняться! Не в поле обсевок!

В дом отдыха она ехала на такси, так как не знала, где он находится. Здесь ей объяснили – на электричке до ее района рукой подать. Потом несколько минут на автобусе почти до дома. Она быстренько собралась и, не обращая внимания на удивленные взгляды отдыхающих – среди них Бориса ведь не было, – почти бегом направилась к железнодорожной станции. Всё ей сопутствовало – только купила билет, подошел поезд. Через десять минут – Востряково. Тут же неподалеку – автобусная остановка. А вот и ее рейсовый автобус.

Ольга не стала звонить в квартиру, а отыскала в сумочке ключ и отомкнула дверь. Где-то в глубине ее сознания внезапно возникло намерение проверить мужа в верности. Правильно замечено: всякий судит о другом по мере своей, ну… не испорченности, так уж во всяком случае, вины! Андрей настороженно выглянул из кухни. Он был в ее цветастом переднике, очевидно, готовил обед. Увидев Ольгу, обрадованно воскликнул:

–Кого вижу!.... Вот это сюрприз! – и тут же начал снимать фартук. В присутствии жены заниматься немужскими делами!

Супруги обменялись поцелуем – так у них было заведено при встречах и расставаниях. Ольга вздохнула с облегчением: муж по-прежнему ей предан душой и телом. Как же приятно в этом вновь и вновь убедиться! Какое счастье – и дома у нее все благополучно, и… это внезапное озарение – любовь к другому мужчине, к тому же, как кажется, взаимная!

– Ты чего это надумала? – Андрей прижал Ольгу к груди. Как не растрогаться – только уехала и уже не выдержала, прикатила. – Ах ты, моя радость! – И за руку потянул ее из прихожей в комнату.

Ольга не сопротивлялась: впереди у них около трех недель разлуки. Да и муж… пусть тешит себя хоть таким заблуждением. Она только спросила, не сбежит ли то, что на плите.

– Я уже все выключил, все готово, придет сын будем обедать.

Вскоре заявился Игорек. Увидев Ольгу, он в радости разбросал по прихожей шапку, пальто, ботинки, ранец и со словами:

– Мама, мамочка! – повис у нее на шее.

Отец с нарочитой строгостью потребовал, чтобы сын срочно навел порядок в прихожей. Но тот, как бы не слыша его, перескакивая с одной темы на другую, взахлеб посвящал мать в дела и события своей школьной жизни.

– Ой, мама, что сейчас было!.. Шли мы с Хлебниковым домой. Ну из школы, после уроков. Четыре мальчишки из шестого «А» остановили нас, говорят Витьке: «За то, что ты трепался, сейчас будем тебя бить». Я подумал: «Что мы вдвоем сделаем против четырех, да еще таких верзил!» И говорю им: «Раз Хлебников трепался, давайте по-честному: дайте ему три раза по затылку, и все»… А они стоят и улыбаются. Я спрашиваю: «Ну чего же вы? Сколько мы будем вас ждать?» А бросить Витьку одного я же не могу! Не по-пионерски. Тогда один как размахнулся, как даст Витьке по щеке, по самому больному месту, и они ушли.

Заметив недоуменный взгляд матери, пояснил:

– У него, мама, огромный шрам через ту щеку! Летом он плыл с отцом на лодке по Москве-реке, к ним подошла моторка. Их лодка наклонилась, Витька вот так упал на борт, ему как даст по лицу винтом моторки! Все каникулы он лежал в больнице, кожа до кости была разрублена. Мы как узнали об этом, под «ура» Выбрали его председателем пионерской дружины. Заслужил! Как участник войны!

– Ну, Игорек, хватит, – остановил сына Андрей, – мама с дороги устала, пора обедать. А ты еще не убрал свои вещи.

– Да погоди ты, папа! Я еще расскажу про пение! – обиженно отмахнулся мальчик. – Сам говорил – смешно, а мама не знает.

– Ну расскажи, расскажи, – разрешила Ольга, растроганная вниманием сына и мужа.

– Понимаешь, мамочка, к нам пришла новая учительница по пению. Смешная! Она очень плохо видит. Когда ставит отметки, надевает сразу двое очков, ну вот так – одни, а на них вторые… Один раз она ходила по всем классам, спрашивала, не у них ли забыла свои окуляры. Потом повесила на всех этажах объявления: кто нашел ее очки? Знаешь, где они оказались? В ее портфеле! Правда, смешно?

Ольга улыбнулась: в самом деле, мол, нелепое недоразумение! И хотела встать со стула, но мальчик вновь усадил ее на место со словами, что он еще не всё про пение рассказал, чего же она торопится?

Ольга, с трудом сдерживая себя, приготовилась дослушать сына.

– Эта учительница, мама, велит нам вот так сильно разевать рот, когда мы поем. Ходит по классу и всем говорит: «Шире, шире», – и лезет в рот своим пальцем. А вдруг он грязный! Правда, мама? Она говорит: «Сварите дома яичко, обхватите его губами, будете знать, как надо раскрывать рот». А мы спрашиваем: «А вдруг проглотим?» Она говорит: «Будете сыты, вот и всё». Но ведь оно в скорлупе! Как же это, мама?

– Учительница пошутила… – заметила Ольга, чтобы унять мальчика.

– Да нет, мама! Она весь урок только и говорит про яичко и про рот яичком. Подходит к ученику близко-близко и смотрит – яичком рот раскрыт или нет. Если яичком, говорит: «Молодец, ставлю пять». Один раз она велела начать нам петь, мы все раскрыли рты яичком, понадеялись друг на друга, и никто не запел. Как к кому учительница наклонится, тот начинает кричать: о-о-о! Разве, мама, это правильно, ну… петь разинутым ртом – яичком? Ничего же не получается!

Поняв наконец, что ни мать, ни отца дела и проблемы пятого «Б» не заинтересовали, Игорь обиделся, насупился и стал ползать по прихожей. Пальто и шапку повесил на вешалку, портфель бросил на диван-кровать, ботинки швырнул поближе к стене.

«Бедный малыш», – с нежностью и жалостью подумала Ольга и обняла, поцеловала его, объяснила: она же спешит, вот как вернется совсем, у них будет уйма свободного времени, чтобы поговорить, всё обсудить.

…В дом отдыха Ольга вернулась к полднику. Лишь ее и Бориса булочки лежали нетронутыми. Как хорошо, что она за это время побывала дома, убедилась, что там всё благополучно. И принарядиться теперь есть во что! И до возвращения Бориса – он говорил, что в крайнем случае вернется к ужину, – оставалось не так уж долго…

Борис пришел, когда Ольга, затягивая ужин, допивала чай. Она покинула столовую, ни о чем его не спросив, не упрекнув в задержке, попрощалась лишь долгим укоризненным взглядом.

Но Борис, кажется, его значения не понял: такими ласковыми, добрыми были его глаза и улыбка.

Из полумрака комнаты было хорошо видно, что происходило на освещенной заасфальтированной площадке перед центральным корпусом. Но Ольга смотрела лишь на тех, кто выходил из него. И мгновенно определяла – не Борис, и это не он… Она узнавала его по особой, чуть склоненной посадке головы, по походке, не похожей ни на чью другую. Но как ни старалась, определить, в чем же эта особенность, не могла. Очевидно, эту исключительность она не столько видела, сколько чувствовала.