Через минуту Матвей оказался на небольшой лужайке, где перед глазами ему предстала жуткая картина. Потрошитель, мерзкая тварь, которую они имели счастье не лицезреть последние полторы недели, рвала на куски беспомощного канадца, пытающегося отползти в сторону к блочному луку, лежащему рядом.

Матвей не задумывался ни секунду. Он прицелился, направился вперед и открыл огонь по конечностям, в первую очередь тем, что острыми копьями вонзались в туловище старшего собирателя. Заметив угрозу, мерзляк бросился на Матвея, но метко угодившие в цель пули сделали свое дело, и тварь больше не бежала, а ковыляла в его сторону.

Пять выстрелов, десять, пятнадцать, и вот потрошитель почти сдох. Последние две пули – те самые, что предназначались для оленя, – прикончили тварь окончательно.

Из оцепенения он вышел сразу и помчался к Шаману. Канадец хватал воздух ртом. Левая рука и нога отсутствовали. Половина лица превратилась в месиво. Кишки выпирали наружу, но все же он по-прежнему умудрялся дышать.

У Матвея зазвенело в ушах. Он увел взгляд, прекрасно осознавая, что Шаману пришел конец, и с трудом заставил себя посмотреть на него вновь.

Канадец протянул руку.

– Матвей…

Собиратель почувствовал, как горло сжала невидимая хватка.

Он коснулся его руки и почувствовал крепко рукопожатие, даже несмотря на последние секунды жизни.

– Уходите, с-слышишь? Дальше, на север.

Матвей тихо покачал головой.

– Вы справитесь. Ты справишься.

Матвей еще крепче пожал ему руку.

– Спасибо тебе, – поблагодарил он старшего собирателя. – За все.

Шаман выдавил улыбку.

– Какой же я собиратель, если рано или поздно не помру от мерзляков… скажи мне, какой же я…

Он стал захлебываться кровью, а спустя несколько секунд испустил дух.

Наступила оглушительная тишина. Не раздавался тягучий скрип деревьев. Замолкли птицы, утих ветер. Матвей какое-то время даже не слышал собственного дыхания.

Он снял поясной колчан с трупа, подобрал с земли испачканный кровью лук и что есть силы побежал обратно в лес.

День первый. Полдень.

Нашла эту записную книжку в одном из шкафчиков вездехода. С виду немного потрепанная, страницы желтые, но зато чистые. На красной обложке непонятная мне надпись желтыми иероглифами. Маша заметила мою находку и подсказала, что прежде эта книжка принадлежала ее коллеге, тому самому китайцу, чей труп мы нашли в автобусе по дороге в Москву. С ее слов, Ван (да, теперь я вспомнила его имя) хотел заносить в нее разные научные заметки.

Немного неуютно марать страницы своим кривым почерком в бывшей еще совсем недавно чужой вещице. Надеюсь, это сковывающее пальцы чувство скоро отступит, и писать станет легче.

Словом, до сих пор не возьму в толк зачем я все это пишу. Просто увидев пустые страницы немедленно захотелось взять карандаш и начать писать, что угодно, лишь бы отвлечь мысли от всего пережитого последние несколько дней ужаса, а особенно перестать думать о Йоване. Боль от его утраты с каждым днем становится только острее, словно только-только приходит осознание, что его больше никогда не будет рядом, как и его шуточек, его раскатистого смеха, его медвежьих объятий.

Смерть Йована повлияла на всех нас (за исключением Юдичева, который, кажется, ничем не дорожит кроме как собственной шкурой), в особенности на Надю (!). Она почти не разговаривает, все время смотрит в окно и почти ничего не ест. Неужели между ними и впрямь что-то было? И все эти заигрывания Йована таки дали плоды? Мне страшно спросить об этом саму Надю, хоть меня и распирает любопытство. Но все же, все же пускай скорбь по Йовану останется сугубо личным делом каждого из нас. Упоминать его лишний раз – значит делать и без того невыносимую боль утраты еще сильнее.

Мне нужно отвлечься… Так, придумала, попробую пересказать события последних нескольких часов.

Поздним вечером мы покинули Приморск, выгрузив с корабля Юдичева все, что может пригодиться. Запасы крайне скудные: пол-ящика патронов, чуток пеммикана (на вкус как резина), пару винтовок (теперь ими вооружены все, только у каждого при себе по одному-два магазину) и немного ватт, которых хватит совсем ненадолго.

Прямо сейчас движемся по довольно узкой трассе, окруженной со всех сторон деревьями. Города не встречаются, разве только небольшие поселения или деревни. Карт у нас нет, поэтому приходиться ехать почти вслепую. Матвей сказала, что ориентир в сторону севера у нас один – город Архангельск, где происходила эвакуация в Антарктиду во время Вторжения.

Понятия не имею, что нас ждет впереди. Особенно ума не приложу что мы будем делать, даже если и доберемся до этого Архангельска.

По мне, так мы в полной заднице.

День второй. Утро.

Вот и приехали.

Ватты в вездеходе закончились, их хватило на пятьсот километров. Прямо сейчас выгружаемся и идем дальше по трассе своим ходом.

Погода прохладная, дует ветер, небо затянуто тучами. Шаман снова провернул этот трюк с наблюдением облаков и сообщил, что возможно вечером на нас обрушится снегопад и сильный ветер. Этого еще не хватало…

Вадим Георгиевич без конца кашляет, да и выглядит неважно. Маша постоянно крутится возле него, помогает ему во всем. Смотрю на нее и сразу вспоминаю своего отца во время болезни. Я не отходила от его постели, подносила ему воды, питья и частенько с ним разговаривала.

Тогда я даже и мысли допустить не могла, что он скоро умрет.

День второй. Вечер.

Шли около часа, пока на головы не обрушился предсказанный шаманом снегопад. К счастью на дороге нам повстречалась большущая фура, в ее кузове и укрылись. К сожалению, развести костер здесь нельзя, поэтому приходиться спасаться теплом остальных.

Матвей рассказал, что теперь прибегнуть к помощи его оборудования не получится – недостаточно ватт, поэтому остается лишь наблюдение за облаками.

Надеюсь, мерзляки до нас не доберутся.

День второй. Ночь.

Я хочу убить его. Хочу выкопать глаза этому мерзавцу, бросившему нас на произвол судьбы. Клянусь – я убью этого подонка, чего бы мне это ни стоило.

Он заплатит за Йована.

И в отличие от Раскольникова муки совести меня грызть не будут, напротив – я буду радоваться и пущусь в пляс.

День третий. Утро.

Буря закончилась, это хорошая новость. Плохая же – она оставила после себя громадные сугробы, завалившие всю дорогу. Посоветовались и приняли решение отправить Шамана и Лейгура на разведку, возможно они отыщут укрытие получше. К ним в компанию навязался Тихон, остро желающий быть полезным. Никто не возразил.

Вадиму Георгиевичу с виду хуже. Лицо совсем бледное.

День третий. Полдень.

Как оказалось, буквально в трех километрах от фуры, в которой мы провели ночь, находился крохотный поселок с причудливым названием Пряжа. Добрались мы до него без труда и укрылись в пятиэтажном доме на берегу озера. Прямо в одной из квартир развели костер и наконец как следует согрелись.

В поисках растопки для костра бродила по квартирам, посматривая как люди жили до Вторжения. Со мной в помощники увязался Тихон, все силился что-то спросить, да не решался – я видела, как он исподтишка поглядывает на меня и будто бы слово пытался выдавить изо рта. Уж не знаю, чего он там удумал.

Нашла зеркало, совсем старенькое, помутневшее. Долго смотрела в собственное отражение и пыталась понять: я ли это?

День третий. Вечер.

Запасы еды оказались куда беднее, чем все ожидали. Пеммикана ровно один куб, размером с толстую книгу на тысячу страниц. Хватит его на пару дней, и это не беря в расчет, что вкус у него просто отвратительный. Кажется, Юдичев хранил его не совсем так, как полагается, и он успел немного испортиться.